Конан Полководец

Конан снова ускорил ритм ударов. Грубая сырая шкура была уже вся исполосована и изрублена, ее соломенные внутренности валялись по всему двору, на что мастер фехтования не обращал никакого внимания. Волосы Конана слиплись от пота, дышать становилось все труднее, но он не стал просить учителя о передышке, заранее зная, что это бесполезно.

— Используй в бою все возможности. Кривизна этого лезвия позволит тебе отсечь руку противника одним ударом, но только если ты полоснешь по ней, не уменьшая силы, — Для пущей убедительности воин рубанул воздух своей широкой ладонью, затем нахмурился и скрестил руки на груди. — Но вряд ли ты сможешь многому научиться.

Эвольд замолчал и принялся мрачно наблюдать за яростными усилиями Копана. Изнуренный жарой и непрерывными упражнениями, киммериец уже впал в какое-то безразличие, и все мысли его, казалось были направлены на то, чтобы поскорее разделаться с остатками чучела и разнести его в клочья.

— Да, я смотрю ты не многому научишься, сражаясь с соломенным противником, который не двигается и не наносит ответные удары, — покачал головой Эвольд, затем, возвысив голос и уже не глядя на Конана, а как будто обращаясь к невидимой аудитории, продолжал: — Человек — это ничто иное, как весьма хрупкое и непрочное сооружение из мышц и сухожилий, Он наполнен кровью, как простой пузырь. Так вот, когда этот пузырь стоит перед тобой и собирается напасть, твой меч может творить чудеса. Например, взять да и разрубить врага пополам, — Эвольд окинул Конана критическим взглядом. — Если, конечно у тебя кроме меча найдется еще сила и ум. Было бы неплохо, если б барон отдал в наше распоряжение каких-нибудь пленных, чтобы на них поупражняться. Сейчас много рабов воображают, будто им дозволено бунтовать, вот и не мешало бы их как следует проучить. Заодно и тебе наука пойдет впрок!

Конан искоса взглянул на учителя фехтования, но ничего не сказал, а только на мгновение опустил меч, чем тут же вызвал очередной взрыв недовольства у старого рубаки.

— Что, силенок не хватает, варвар? Уже скис? — крикнул он, презрительно глядя на Копана. — А ну, давай-ка поживее! Я не отпущу тебя, пока не добьюсь хоть какого-нибудь результата. Глупый северянин, ты что, невнимательно меня слушал? Нет, с тобой надо по-другому разговаривать! — Эвольд резко встал и шагнул вперед, застегивая пряжку на шлеме и натягивая длинные кожаные рукавицы.

— Мы будем сражаться? — спросил Конан, исподлобья глядя на приближающегося мастера. — Ну что ж, очень хорошо. А где мои доспехи?

— Доспехи? — хрипло рассмеялся Эвольд. — Может быть, и впрямь они тебе нужны, а то ты еще ненароком отрубишь себе руку! Но вое же не бойся, попробуй быть мужчиной, — Воин резким движением извлек из ножен меч и поднес его к самому лицу Копана. — Покажи теперь, на что ты способен, киммериец! Стоит нам только захотеть, как мы в два счета завоюем всю твою страну, только не очень-то вы нам нужны, Давай, защищайся!

Издав боевой клич. мастер фехтования сделал резкое движение вперед, но Конан успел отскочить в сторону, защищая лицо клинком.

— А теперь попробуем удар слева! — Эвольд остановился, затем резко взмахнул мечом, и Конан вынужден был отступить еще на шаг в сторону. Эвольд рассмеялся.

— Хоть ты и увалень, но пляшешь под моим мечом ловко. Пропляшешь так целый день, пока мне не надоест тобой любоваться! — Он снова сделал резкий выпад.

Единственно возможный ответ — принять бой. И два клинка скрестились.

— А, теперь ты понял, что твоя нерасторопность могла стоить тебе жизни? — Эвольд начал говорить уже с трудом, задыхаясь от разговора во время фехтования, но удары продолжал наносить с неослабевающей силой.

Конан понимал, что находится в невыигрышном положении по сравнению со своим закованным в доспехи противником, но от смертельного поцелуя меча его спасала врожденная реакция и гибкость дикаря. Раздетый до пояса, он не получил еще ни одной царапины, ловко увертываясь и нанося ответные удары, с каждой секундой чувствуя, что все более и более уверенно сжимает в руке меч.

Кузнецу и конюху, которые молча стояли неподалеку, наблюдая за происходящим, поединок вовсе не казался учебным боем или практическим упражнением. Они хорошо знали мастера фехтования, знали, что он мог смягчить смертельную силу своих ударов, нанося их плашмя. По тому, как яростно горели его глаза, они понимали, что это не один из тех обычных уроков фехтования, которые давал Эвольд, а схватка не на жизнь, а на смерть.

Это уже понимал и Конан. И у него не было иного выбора, как только убить своего врага. В том, что перед ним враг, Конан не сомневался — он видел, как перед началом так называемого урока Эвольд непринужденно беседовал со Свореттой. Теперь он догадывался, о чем они могли говорить. Они задумали его прикончить.

Тяжело дыша, учитель наносил ученику беспорядочные удары, как будто забыв о недавно произнесенной речи относительно изящного владения мечом.

И вот наконец самый яростный их выпад друг против друга произошел одновременно. Клинки скрестились, прозвучал режущий ухо скрежет стали, и оба меча сломались почти у самой рукояти. Клинки сверкнули и разлетелись в разные стороны.

После нескольких мгновений неожиданной тишины вновь загрохотал хриплый голос Эвольда:

— Ты что, придурок! Да эти мечи по своей ценности были в десять раз выше, чем десять таких, как ты!

Обезумев от злобы, Эвольд со всей силой швырнул рукоять прямо в лицо Конану. Но киммериец опять опередил его, резко пригнувшись и в мгновение ока уже вцепившись в шею противника. Тяжелым эфесом Конан колотил по лицу и груди Эвольда до тех пор, пока его не оттащили конюх и кузнец. С Эвольдом было покончено.

Во дворе появился Дарвальд и, хмуро взглянув на распростертого на земле мастера фехтования, приказал обоим свидетелям происшествия унести его. Несколько мгновений Дарвальд молча смотрел на Конана, затем отвернулся и стал ждать возвращения свидетелей.

Их рассказ был сбивчивым, но весьма оживленным. Они поглядывали на Конана, ожидая, что Дарвальд сейчас прикажет схватить его. Нетрудно было заметить, что в их взглядах явно сквозило восхищение.

Но никакого приказа не последовало. Маршал произнес несколько слов осуждения, затем резко повернулся и ушел.

Облившись из ведра холодной водой, Конан вернулся в комнату, отведенную для слуг и устало опустился на скамью. За столом уже сидели несколько человек, приветливо пригласившие северянина разделить с ними ужин. Они с любопытством спрашивали Конана о недавней битве, но их участие было немного натянутым, и во время ужина он не раз слышал приглушенный шепот, который сразу же стихал, как только киммериец поворачивался в сторону говорящих.

Потом слуги один за другим разошлись. Конан тоже поднялся и направился к своей кровати, как вдруг кто-то положил ему руку на плечо. Еще не оборачиваясь, он понял, что эта мягкая теплая рука была рукой Лидии.

Он медленно повернулся и взглянул девушке в лицо, тускло освещенное неровным светом оплывших свеч, стоявших на столе. Лидия была одета в скромное платье, красиво отделанное бисером и вероятно надеваемое ею для прислуживания за столом барона. Конан отступил на шаг, но девушка удержала его. Не говоря ни слова и продолжая смотреть ему в глаза, она прильнула к нему. Не в силах больше сдерживаться, Конан страстно обнял ее.

Несколько мгновений они стояли, крепко прижавшись друг к другу, затем Лидия молча взяла северянина за руку и повела в свой закуток.