Конан Полководец

Они прошли по широкому парапету, соединявшему две из пяти башен замка. Лучи полуденного солнца освещали красивый пейзаж, расстилавшийся внизу, — зеленые поля с желтыми соломенными крышами домов и вьющаяся между чистая река, в которой отражалось голубое небо.

Ульф привел их в следующую башню и остановился перед парой стражников, стоявших по обе стороны тяжелой металлической двери.

— Мы используем северную башню как сторожевой пункт, — объяснял он гостям, открывая замок. Помещения Эдрама слишком сырые из-за реки, поэтому у нас нет специальной тюрьмы. Но все же мы нашли подходящее помещение.

Ульф толкнул дверь внутрь и провел их в комнату, в которой было тепло из-за раскаленной жаровни в углу. Лучи солнца пробивались сквозь узкие стрельчатые окна, расположенные высоко в стенах. Ниже стены были украшены конской упряжью и различными инструментами, казавшимися здесь неуместными. Еще какие-то приспособления были в беспорядке разбросаны по полу.

В центре комнаты они увидели огромное колесо, подвешенное цепью к крюку на потолке, к которому был привязан человек.

Это был простой крестьянский парень в грубой одежде, сквозь прорехи которой были видны следы ожогов, ошпаривания и других пыток. Пленник никак не отреагировал на появление людей, его бледное измученное лицо словно застыло.

— Он ничего не говорит, кроме каких-то странных проклятий, — пояснил Ульф. — Но когда его брали, он боролся как дьявол. — Сквайр указал рукой на жаровню с тлеющими розово серыми углями. — Милорд, не попробуете ли вы поговорить с ним при помощи раскаленных щипцов? Может быть, вы добьетесь большего успеха, чем мы!

Но барон не обратил внимания на предложение Ульфа, скептически разглядывая пленника.

— Да он же просто мальчишка, — с явным разочарованием произнес он. — Ничего себе страшный мятежник!

— Надо сказать ему «Каа нама каа ладжерама», — заметил Фавиан, стоявший у дверей. — Те, кто не являются последователями змеиного бога, могут спокойно произносить эти слова.

Маршал Дарвальд подошел к узнику, взяв на себя роль доброго следователя.

— Эй, парень, не бойся, я не причиню тебе вреда, — внимательно вглядевшись в лицо парня, он вдруг в ярости повернулся к Ульфу. — Как он может нам что-нибудь сказать? Какой дурак изуродовал ему рот?

— Нет, нет, это часть змеиного ритуала! — поспешно проговорил Ульф и, схватив со стены ненагретые щипцы, подошел к узнику. — Они разрезают свои собственные языки, только так они могут произносить священные заклинания Сета, — Он сунул щипцы в рот парня, чтобы достать язык, но мгновенно отскочил назад, бросив щипцы на пол, когда жертва вдруг ожила и зарычала.

— Хатасса фа Сатан! Са Сета эфанисса, на! — злобно произнес узник, высунув раздвоенный язык, двигавшийся так же быстро, как язык змеи. После яростной вспышки парень снова сник, огонь в глазах погас, и тело безжизненно обвисло на своих путах.

— Что он сказал? — спросил Бальдр, окинув взглядом присутствующих. — Кто-нибудь знает этот язык?

— Это не местный диалект, милорд. И вообще не человеческий, я думаю, — пожал плечами Ульф. — Я не знаю, что это значит, но уверен в одном — завтра утром я буду внимательно смотреть под ноги, чтобы не наткнуться на гадюк!

Конан, успевший по дороге съесть одну грушу, уже потерял всякий аппетит и положил вторую на прожженный деревянный стол. Импульсивно он шагнул вперед, еще не зная, что собирается делать, и невольно удивляясь охватившей его ярости.

Воспоминания о тюрьме в Динандаре были еще живы в нем, и вид этой камеры пыток с подвешенной к колесу жертвой был ему невыносим.

Но взглянув на узника, он понял, что его вмешательство уже не нужно. Последний остаток жизни покинул истощенное тело, голова узника откинулась назад и глаза закатились. Ощутив тошноту и почувствовав себя загрязненным, Конан повернулся и вышел на освещенный солнцем парапет.

Следующим утром двойная цепь всадников ехала через луга долины Урлауб. Подъехав к лесу, они собрали ветки, сделали вязанки и привязали их к своим седлам. Конан, благодаря своему аристократическому виду, был освобожден от этого занятия. Он ехал рядом с Дарвальдом и Фавианом, который был по-прежнему угрюмым и неразговорчивым.

Юный лорд произносил только короткие отрывистые команды, и только один раз обрушился с яростной бранью на какого-то солдата, который нарушил линию. Двадцать всадников, выделенных Бальдром, заметно отличались от людей Ульфа, неряшливых и мрачных. Конану особенно не понравился один, с лицом хитрого зверька, который ехал впереди, указывая дорогу.

Когда солнце уже клонилось к полудню, пастбища кончились и начались зерновые поля. Один из всадников Бальдра, Фермер по происхождению, горестно вздохнул, глядя как конские копыта топтали стебли роскошного налитого овса. Его товарищи, заметив страдания бывшего фермера, начали подшучивать над ним, громко смеясь.

Фавиан резко крикнул, приказывая им молчать. После короткого совещания с Дарвальдом и провожатым он дал знак отряду остановиться. Велев людям Ульфа зажечь факелы и масляные сосуды, молодой лорд вновь устремился вперед, остальные последовали за ним.

Сначала Конан не видел никакой цели впереди, хотя провожатый громко уверял офицеров, что она совсем рядом. Отряд мчался быстро, топот копыт был приглушен мягкой почвой и высокой, по колено, травой. Никаких препятствий им на пути не встречалось — богатые поля не были разделены ни изгородями, ни заборами.

Внезапно впереди показались согнутые фигуры в грубой крестьянской одежде. Бросив свою работу, они выпрямились и с тревогой смотрели на приближавшихся всадников. Поняв, что им угрожает опасность, крестьяне побросали свои мотыги и в панике стали разбегаться в разные стороны. К своему изумлению Конан услышал лязг вытаскиваемых из ножен мечей и злорадные мстительные крики всадников. В считанные мгновения все было кончено — не оказавшие сопротивления крестьяне остались лежать на поле, изрубленные мечами или раздавленные копытами коней, при этом отряд даже почти не снизил скорости, чтобы преодолеть это препятствие.

Да, эти хайборийцы грубо играют, подумал Копан. Похоже, друг друга они убивают с большей охотой, чем иноземцев. Он почувствовал облегчение от того, что ни один из несчастных крестьян не попал под копыта его коня.

Вскоре перед ними показались цветущие сады и спрятавшиеся между ними крестьянские хижины. Строй всадников образовал изогнутую линию, чтобы окружить деревню со всех сторон, и с зажженными факелами двинулся вперед.

Удивление и паника, вызванные их появлением, были всеобщими. Испуганные люди разбегались во все стороны в поисках какого-либо убежища.

На центральную площадь деревни ворвались офицеры во главе с Фавианом, размахивавшим мечом и громко кричавшим. Конан следовал за ним на некотором расстоянии, то и дело поворачивая коня, чтобы не наскочить на упавшие тела.

Теперь он понимал, как был наивен, когда ожидал, что сначала жителям деревни будет провозглашено какое-нибудь официальное уведомление барона, затем начнутся расспросы и допросы, выявление зачинщиков и только потом, если понадобится, показательная казнь. Но то, что он увидел, было просто самой настоящей кровавой бойней. Мужчин, женщин и детей резали беспричинно, как будто для пробы оружия. Особенно усердствовали люди местного сквайра, которые с вожделенными криками набрасывались даже на домашних животных, яростно разрубая их на куски. Всадники барона убивали своих жертв более умело и избирательно, направляемые громкими непрерывными командами Фавиана. Перед глазами Конана на миг мелькнули кровавые сцены разграбления Венариума, но то, что происходило сейчас вокруг него, казалось северянину особенно диким — здесь никто не оказывал сопротивления, да и грабить было нечего.

Конан никогда не думал, что убийство одних немедийцев другими так глубоко коснется его сердца, но теперь он чувствовал все возраставшую тяжесть на душе. Он соскочил с коня и повел его, с трудом прокладывая себе дорогу между мечущимися крестьянами и атакующими их всадниками. Это не схватка, сказал он себе, и я не убийца, чтобы принимать участие в избиении младенцев.