Страница 32 из 49
Чтобы понять, как происходит запоминание, поинтересуемся у старых людей: что и как запомнилось им из далекого и недалекого прошлого? Далекое запомнилось лучше, чем недалекое. Воспоминания не разворачиваются в виде длинной ленты, а представлены отдельными эпизодами, отдельными кадрами, не обязательно жизненно важными. По-видимому, кроме содержания, существуют форма, внешние и внутренние импульсы, которые, подобно фотовспышке, запечатлевают картины в памяти.
Если поставить эксперимент в музее, то выяснится, что посетитель обычно запоминает самое необычное: большое, яркое, нелепое, смешное, по поводу чего он или его спутник высказал какую-то мысль, экскурсовод рассказал занимательный анекдот, смотритель сделал замечание ("не трогайте руками", "не подходите близко").
Чтобы запомнить, ученику всегда нужна зацепка, узелок на память, и опытный учитель старается эти узелки навязать: проведет занятие в другом помещении, необычным, способом, расскажет что-то интересное, придумает эмблему темы - удивительный и еще не изученный до конца психосемиотический прием (психосемиотика - наука о знаке и его психологическом воздействии).
Секрет памяти на далекое прошлое связан с почтенным педагогическим методом запоминания, по поводу которого известный ученый опубликовал статью под названием: "Повторение - злая мачеха ученья". Может быть, это утверждение звучит слишком сильно, но оно верно: повторение по охоте хорошо, по принуждению - плохо.
Информация - нарушенное однообразие, то есть разнообразие. Постоянное разнообразие - это однообразие и, следовательно, отсутствие информации. Когда источник боится, что информация не дойдет до приемника, он создает избыточность - повторяет информацию. Но если информация слишком часто повторяется (сверхизбыточность), приемник ее игнорирует. Все это настолько непонятно сначала и настолько важно для обучения, что нам придется на этом остановиться.
П. Вяземский написал пародию на стихи Д. Хвостова, которую можно рассматривать как информацию, основанную на бессмыслице. Бессмыслица получается из-за нарушения привычных правил логики. Прочтите:
ОБЖОРСТВО
Один француз
Жевал арбуз:
Француз, хоть и маркиз французский,
Но жалует вкус русский
И сладкое глотать он не весьма ленив.
Мужик, вскочивший на осину,
За обе щеки драл рябину
Иль, попросту сказать, российский чернослив:
Знать, он в любви был несчастлив!
Осел, увидя то, оспины лупит взоры
И лает: "Воры, воры!"
Но наш француз
С рожденья был не трус,
Мужик же тож не пешка,
И на ослину честь не выпало орешка.
Здесь в притче кроется толикий узл на вкус:
Что госпожа ослица,
Хоть с лаю надорвись, не будет ввек лисица.
Антрополог К. Леви-Стросс пишет о нарушении в музыке сложившегося однообразия: "Как только композитор вносит больше изменений, мы испытываем восхитительное ощущение падения - нам кажется, что нас швырнули в пустоту, оторвав от твердой опоры сольфеджио, но это кажется только потому, что ступенька, которую в конце концов найдет наша нога, не находится на том самом месте, где мы ее ожидали".
Если в XIX веке мелодия строилась на основе гармонии, то сейчас в мелодическом материале чаще используются "неаккордные" звуки, а "аккордные" сознательно избегаются. Когда все привыкают к роли, которую играет в оркестре каждый инструмент, кто-нибудь из композиторов добивается выразительной аранжировки, поручив инструменту партию, для него несвойственную и непривычную (как это сделал, например, Малер, поручив в третьей части 1-й симфонии виолончельную по регистру партию контрабасу).
При повторении оригинальное становится неоригинальным, и при частом повторении - банальным. Поговорка "повторять, как попугай" говорит о копировании, клишировании, штамповке, то есть потере информации.
Читателю, наверное, известно стихотворение Козьмы Пруткова, полностью составленное из литературных штампов прошлого века. И хотя многие штампы к нашему времени исчезли, все-таки внимательно их проследите:
МОЕМУ ПОРТРЕТУ
(Который будет издан вскоре при полном собрании моих сочинений)
Когда в толпе ты встретишь человека,
Который наг,
Чей лоб мрачней туманного Казбека,
Неровен шаг,
Кого власы подъяты в беспорядке,
Кто, вопия,
Всегда дрожит в нервическом припадке,
Знай - это я!
Кого язвит со злостью, вечно новой,
Из рода в род;
С кого толпа венец его лавровый
Безумно рвет;
Кто ни пред кем спины не клонит гибкой,
Знай - это я!
В моих устах спокойная улыбка,
В груди - змея!..
То, что слишком часто повторяется, пропускается мимо ушей, мимо глаз и не воспринимается. Но может быть и другое: ученик и читатель начинают чувствовать неприязнь к тому, что слишком часто повторяется, и к тому, кто повторяет.
Следовательно, нужно уметь повторять, не повторяясь.
Одна американская фирма, название которой читатель вскоре твердо запомнит, организовала пропагандистскую рекламу, то есть стала рекламировать не свою продукцию, а себя, чтобы потом, зная фирму, каждый отнесся к ее продукции благосклонно. Для этого известный художник-карикатурист Н. Томас придумал по заказу фирмы серию карикатур, которые стали периодически появляться в печати.
Сын спрашивает маму в кухонном фартуке: "Ма.г, что такое "Юни-Ройал"?" Ответ: "Спроси своего отца".
На крюке подъемного крана вывеска "Юни-Ройал"; рабочий в каске, сидящий на этом же крюке, спрашивает другого: "Что такое "Юни-Ройал"?" В огромном зале за огромным столом в огромных креслах заседает совет директоров, в окне во всю стену виден лес дымящихся труб и гигантская надпись "Юни-Ройал"; мойщик оконных стекол интересуется у заседающих: "Что такое "ЮпиРойал"?" Латиноамериканский диктаторский палач в опереточном мундире спрашивает у приговоренного к смерти, голова которого покрыта черным платком: "Ваше последнее слово?" - "Что такое "Юни-Ройал"?" Коммивояжер говорит флегматичному феллаху: "Отделения "ЮниРойал" находятся в 23 странах". - "Хорошо, - вздыхает феллах, - а что такое "Юни-Ройал"?" И так далее.
Мастерство художника сделало повторение интересным, ненавязчивым. Здесь на мемориальную информативность накладывается возвратная информативность: так в памяти старика сохранилась картинка далекого прошлого, благодаря наложению многократных воспоминаний об этом.
В начале книги я упомянул о том, что в мое время у нас в школе не было учебников по истории. Поэтому, когда я много лет назад увидел у дочери учебник с прекрасными рисунками, я схватил его, уселся поудобнее и стал листать. Однако при всей моей неугаснувшей любви к истории я просидел недолго. Конфета в столь красивой обертке оказалась совершенно невкусной. И тут я подумал: почему (действительно, почему?) не поручают в обязательном порядке писать учебники талантливым людям, не только знающим историю, но и умеющим интересно ее изложить? Ведь не так уж много школьных учебников, чтобы не хватило талантливых людей.
А теперь представьте себе, что такой учебник есть.
Ученик читает его запоем, норовя заглянуть вперед. Когда выдается свободное время, он забирается в угол и трепетно перелистывает страницы. Папа, мама, бабушка и дедушка с нетерпением ждут своей очереди, чтобы -завладеть книгой, почитать и потом обсуждать прочитанное. Разве это фантастика? Разве не так читают произведения настоящих писателей, перечитывают и каждый раз открывают для себя что-то новое? Не потому ли мы вновь и вновь идем в один и тот же музей, чтобы взглянуть на известные творения, несмотря на то, что хорошо выполненные репродукции имеются у нас дома и мы часто разглядываем их?
Здесь мы подошли к очень интересному вопросу: что такое талантливый, гениальный и существует ли мера этих понятий?
Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве располагает уникальной коллекцией картин французских импрессионистов, чему завидуют даже французы. Собрал эту коллекцию С. Щукин - меценат, не имевший художественного образования, но обладавший удивительным художественным чутьем. Собирать он начал тогда, когда французская академическая школа ругала импрессионистов и у них мало что покупали.