Страница 50 из 99
На другой день он послал за печенегами; горожане пошли и сказали им: «Возьмите к себе наших заложников и пошлите человек десять своих к нам в город, пусть посмотрят, что там делается». Обрадованные печенеги, думая, что белгородцы хотят им сдаться, взяли у них заложников и послали своих лучших мужей в город посмотреть, что там делается. Когда они вошли в Белгород, то люди сказали им: «Зачем вы себя губите; можно ли перестоять нас? Хоть десять лет стойте, так ничего нам не сделаете, потому что у нас корм от земли идет; не верите — смотрите своими глазами». Затем привели их к одному колодцу, почерпнули раствора и сварили кисель; кисель этот понесли к другому колодцу, почерпнули сыты и начали есть, прежде сами, а потом дали отведать и печенегам. Те удивились и сказали: «Не поверят наши князья, если сами не отведают». Горожане налили корчагу раствора и сыты и дали печенегам; они пришли в свой стан и рассказали все, что видели. Печенежские князья сварили кисель, отведали, подивились, обменялись заложниками и, отступив от города, пошли домой.
Беспрерывные нападения печенегов на русские владения заставили Владимира укрепить границы и строить города по рекам Десне, Остру, Трубежу, Суле и Стугне.
В города эти Владимир посылал дружины из лучших и храбрейших мужей, от новгородцев, кривичей, чуди и вятичей, которые постоянно должны были быть готовы отражать нападения печенегов.
О князе Владимире и печенегах сохранился рассказ немецкого епископа Бруна, который был послан Папой проповедовать христианство печенегам в 1000 году. Брун, чтобы попасть к печенегам, приехал в Киев; Владимир принял его очень ласково, отговаривал ходить к ним, а когда Брун настоял, то проводил его до границы и поручил ему быть посредником при переговорах о мире с печенегами.
Вот как доносил об этом сам Брун германскому императору: «После того как я напрасно пробыл год среди венгерцев, я направился к самым диким из всех язычников, к печенегам; князь русов, Владимир, хозяин обширной страны и больших богатств, задержал меня на месяц, пытался отговорить от моего намерения и хлопотал обо мне, как будто я из тех, кто добровольно бросается на гибель… Когда, однако, он ничего не мог со мной поделать и его, сверх того, напугало видение, касавшееся меня, недостойного, то он в течение двух дней провожал меня со своим войском до самой крайней границы своего государства, которую он окружил чрезвычайно крепким и сильным частоколом. Там он спешился; я и мои товарищи шли впереди, а он со знатнейшими своими воинами следовал за нами. Так мы прошли ворота.
Князь остановился на холме. Я сам понес крест, который обнял руками, и запел известный стих: «Петр, если ты меня любишь, то паси моих овец». Когда окончилось пение, то князь послал к нам одного из своих сановников со следующим предложением: «Я тебя проводил до того места, где кончается моя земля и начинается неприятельская. Прошу тебя, ради Бога, не терять, к моему бесчестию, твоей молодой жизни: я знаю, что ты завтра еще до трех часов испытаешь горькую смерть без всякой причины и выгоды». Я послал сказать ему в ответ: «Пусть Господь откроет тебе рай, как ты открыл нам дорогу к язычникам». Так расстались мы с ним и шли два дня без того, чтобы кто-либо обидел нас. На третий же день — это была пятница — мы трижды: утром, в полдень и в девять часов, были с согнутыми шеями приводимы на казнь и все же каждый раз выходили невредимыми из рук врагов».
Пробыв пять месяцев у печенегов, среди ужасных опасностей, Бруну удалось крестить тридцать человек и заключить мир между ними и русскими, причем Владимир послал одного из своих сыновей заложником к печенегам.
Из замечательных событий на Руси во время княженья Владимира следует указать также на начало чеканки при нем золотой и серебряной монеты вследствие увеличившихся оборотов по разного рода торговым сношениям.
Всех сыновей у Владимира было двенадцать.
Они сидели на княжении в следующих городах: 1) старший, Вышеслав, от варяжской жены Оловы, — в старшем после Киева городе, в Новгороде; 2) Изяслав, от Рогнеды, — в Полоцке; 3) Святополк, от Ярополковой грекини-черницы, — в Турове на Припяти; 4) Ярослав, от Рогнеды, — сначала в Ростове, а по смерти Вышеслава — в Новгороде; 5) тогда в Ростове сел Борис, родившийся от греческой царевны Анны; 6) в Муроме брат его от той же матери — Глеб; 7) у древлян — Святослав, от Малфриды; 8) во Владимире-Волынском — Всеволод, от Рогнеды; 9) в Тмутаракани, близ пролива из Азовского моря в Черное, — Мстислав, от Рогнеды же; 10) Станислав, от чехини, — в Смоленске; 11) Судислав, от Ацели, — в Пскове и 12) где сидел Позвизд и кто была его мать — сведений не имеется.
Любимыми сыновьями Владимира были младшие — Борис и Глеб, от царевны Анны.
К концу своей жизни престарелому великому князю пришлось пережить много огорчений: в 1011 году умерла нежно любимая им княгиня Анна, а затем много горя доставили ему двое старших сыновей, Святополк и Ярослав.
Мы видели, что Владимир в начале своего княжения воевал с поляками и отнял у них города Червонной Руси — Перемышль, Червень и другие. Это было в 981 году.
Вражда с поляками закончилась тем, что сын Владимира Святополк женился на дочери польского короля Болеслава Храброго. Однако, выдав свою дочь замуж за православного князя, Болеслав стал действовать на Святополка через дочь с целью склонить его к принятию католичества. Скоро Святополк очень поддался этому, что ему было особенно удобно, так как он сидел в Турове, городе, близко лежавшем к Польской земле. Тогда Болеслав стал подучивать Святополка восстать против отца. Владимир заключил за это Святополка с женой в темницу, в которой они и провели некоторое время.
По поводу этого заключения в темницу Болеславовой дочери у нас в 1013 году началась с поляками война, которая, однако, скоро окончилась, так как Болеслав поссорился с печенегами, которых навел на Русь, и ушел к себе в Польшу.
Ярослав, как мы знаем, был сыном Рогнеды и унаследовал от матери ее гордость и независимость нрава. Когда он прибыл в Новгород, то очень пришелся по душе новгородцам. У него было много тяжелых воспоминаний из-за матери о Киеве, а новгородцы, как мы знаем, тоже очень не любили все киевское: Олег перенес от них столицу в Киев; из Киева пришли их крестить огнем и мечом Добрыня и Путята, и, наконец, новгородцы должны были платить киевскому же великому князю дань две тысячи гривен в год на нужды всего государства. Дань эта особенно не нравилась им, и они часто подумывали, что хорошо было бы получить себе в князья смелого и гордого человека, который объявил бы себя независимым от Киева. Таковым именно человеком и оказался Ярослав. Уже с молоком матери он всосал вражду ко всякой зависимости, а помня, что вытерпел он с ней от отца, когда тот был язычником, Ярослав, конечно, не мог питать к нему особенно нежной и глубокой привязанности.
И вот, уговариваемый своими новгородцами, он решил в 1014 году отказаться платить дань Киеву. Старый великий князь очень разгневался.
«Теребите (расчищайте) путь, мостите мосты», — приказал он и стал готовить войска к походу.
Узнав об этом, Ярослав тоже стал готовиться к войне и послал за море призвать себе на помощь варяжскую рать. Но поход отца и сына не состоялся.
Владимира постигла болезнь. В то же время он услыхал, что идут на Русь печенеги, почему должен был послать на них своего нежно любимого сына Бориса, а при себе оставил нелюбимого Святополка, недавно вышедшего из заключения.
Болезнь его между тем усиливалась, и 15 июля 1015 года князя Владимира не стало.
Он скончался в селе Берестовом близ Киева. Святополк, не давая огласки, ночью, разобравши потолок между клетьми и завернув тело в ковер, спустил его вниз, положив, как тогда был обычай относительно покойников, в сани, и свез в Киев в Десятинную церковь Святой Богородицы. Хотя Святополк и скрывал смерть отца, но наутро бесчисленное множество народа собралось в слезах к соборной церкви.
Все плакали — бояре о защитнике земли, бедные и сирые о своем заступнике и кормителе. С плачем положили тело в каменный гроб и опустили в землю.