Рыба-одеяло

– Ох, что со мной было, – говорит Кадурин, – когда он подошел, я будто окаменел и даже дышать перестал.

– Так и хочется заложить гранату в их берлогу, – сказал Забей­ко, – да в каждый ствол по парочке закатить! Эх, и рвануло бы их во все стороны!

– Петергоф оберегаем, давно бы Кронштадт из всех орудий ударил.

– Ничего, теперь-то уж точно наши артиллеристы в этом месте их кокнут и Петергоф не испортят!

Неприятельский лагерь проснулся. Неподалеку запиликали на губ­ной гармошке. «Возле Нижнего дворца играют, – говорит Кадурин. – Развлекаются!»

Запах душистых сигарет донесся и обеда. Вспомнили, что голодны. Осторожно вскрыли ножом консервы. Одной рукой едим, а во второй пистолет зажат. Вдруг какой-нибудь фриц вздумает в кусты сунуться? Сейчас бы и рады в воду, да не выбраться отсюда. По тропинке гитле­ровцы снуют. Рассматриваем орудия, что вокруг нас стоят, даже солдат пересчитали, которые мимо проходят...

С наступлением темноты сползли в воду. Шли очень тихо, чтобы не нарваться на вражеские «секреты». В одном месте Кадурин стал пристально разглядывать кусты. И говорит: «Определенно, здесь они ни­когда не росли». Вдруг послышался негромкий разговор. По берегу замелькали тени. Мы сразу же опустились на дно и дышим через ка­мышинки, которые несли с собой на всякий случай.

Через некоторое время поднялись. Голоса замерли вдали. Забейко подплыл к берегу. У него зрение острое, видит – земля свежая, гитле­ровцы недавно вкопали здесь кустики, чтобы прикрыть свое пулеметное гнездо. Кадурин сверился по компасу и точно засек эту вражескую точку.

Прошли еще с полкилометра. У берега громадный валун лежит. Посмотрели на карту побережья – не было раньше этого камня. За ним могли укрываться вражеские дозоры. Забейко хотел идти пощупать подозрительный валун, не из фанеры ли сделан, но Кадурин не раз­решил. Стрелка на голубоватом циферблате компаса бешено вращалась, чувствуя поблизости металл.

– Заминировано! – сказал нам командир.

Пришлось проползти под водой опять с тростинками во рту.

Под утро оказались у Стрельнинской пристани. Старинный синий домик на берегу, двухэтажный, с балконами, и там гитлеровских сол­дат битком набито. После завтрака бегают посуду мыть. Через несколь­ко дней наша разведгруппа связками гранат уничтожила их всех до единого.

В условленном месте целый день прождали свой катер. Запас продовольствия кончился. Хватились НЗ – шоколада, а он весь растаял в гидрокомбинезонах. Ягод в парке нет, все оборваны. Грызем кору и еловую хвою. Забейко путеводитель читает. «Петергоф-то, оказывается, – говорит он нам, – Петр намеревался сперва здесь, в Стрельне, построить. И каскады такие же сделать. Смотрите, канал тут есть и дворец на горе. Вот вернусь с разведки, обязательно все-все прочитаю о Петер­гофе!»

Нет и нет катера. Сутки прошли. Что-то там случилось. Самим надо выбираться. А путь нам преграждает открытая врагу стрельнинская бухта. У нас ни кислородных костюмов, ни шлюпки.

В парке множество деревьев срублено гитлеровцами для дзотов. Поленницы дров высятся. «Ну, разве не варвары? – с укоризной говорит Забейко. – Сколько леса уничтожить!»

Стали плот сооружать. Трос у нас остался от резиновой шлюпки. Связали им несколько бревен.

Ночью отвалили от берега. Вдруг кричат: «Иван!»

А мы вперед продвигаемся. Снова окрик: «Плыви сюда, стрелять буду!» А мы дальше продвигаемся. Тихо стало. Еще прокричали два раза и выпустили ракету, вторую, третью. Скорей свернули в камыши. Они давай туда палить. А мы все дальше от этого места к берегу от­ходим. Скрылись, как гуси, в самых густых зарослях...

Страшно есть хочется! Стали выдергивать камышинки. Сам корешок беленький, мягкий, правда, безвкусный, но, наверное, питательные веще­ства имеет. Подкрепились и снова стали уходить.

Разгребаем камыши – тучи мошкары поднимаются. Мелкие-мелкие мошки нависли над головами. Сроду такой твари не видел! Водой обли­ваемся, ныряем в воду. Только вылезем, а их опять полчища. Смот­рим друг на друга и не узнаем. Все лица распухшие, глаза ничего не видят.

Решили выйти из этого болота и пробиваться к нейтральной зоне. Пристань огибать долго, она далеко в море уходит, сразу нас увидят.

Только показались из зарослей, опять ракетами все осветили. Сна­ряд рядом упал, воздушной волной плот раскидало по бревнышку. Осколок пробил мой комбинезон и застрял в мякоти ноги. Вода заливать начала, на грунт потянуло. Кадурин говорит Забейко: «Тимофей, плыви скорее вокруг пристани, посмотри, не встречают ли там?»

Ушел он, а мы с Колей зацепились за бревно и поплыли. Боль в ноге страшная. Хотели рану перевязать в воде – никак не удается, бревно скользкое. А гитлеровцы бьют по зарослям, думают, что мы на прежнем месте.

Выбрались наконец на берег. Кадурин меня поддерживает. Смо­трим, Забейко сидит в воде. «Свои не подпускают, – говорит, – за не­приятеля приняли». И действительно, только мы вышли к нашим окопам на передовой, как врежут из станкового пулемета – головы не дают поднять.

Обычно, когда разведчики уходят, все воинские части и дозоры пре­дупреждаются: на таком-то участке действуют разведчики. А мы обя­заны были вернуться на катере совсем в другом месте. Здесь нас не ждали, потому и встретили так неприветливо.

Кадурин и Забейко перетащили меня в рыбачий канальчик, встали во весь рост и подняли руки вверх. Тут нас и взяли в плен наши сол­даты. Повели на командный пункт. А навстречу начальник опергруппы дорогу переходит. «Вот, – говорим, – наш капитан».

– Товарищ капитан, это ваши люди?

А нас разве узнаешь. Смотреть страшно: гидрокомбинезоны разо­драны, гимнастерки без рукавов, мокрые, распухшие.

Капитан пригляделся к нам:

– Это же «гуси-лебеди»! Но что за вид?

Он сразу посадил нас в машину и отправил в штаб. Доложили мы там обстоятельно о прибрежной разведке, и наши батареи точно ударили по гитлеровским укреплениям: за оскверненный Петергоф! За срублен­ные рощи! За умолкнувшие фонтаны!

3. Снегурочки

А с наступлением зимы «гуси-лебеди» превратились в «снегурочек». Высматривали движение неприятельских частей по линии Володарка – Стрельна – Петергоф. С ночи ложились в мешки на лед, метрах в трех­стах от вражеского берега. Надевали белые халаты с блестками. Сверху подзасыплют еще снежком, чтобы слиться с местностью. Белая марлечка на лице. Утром летит самолет и совсем не замечает нас. Питание с со­бой, тут и ели в мешке. Целый день наблюдали, что творится во враже­ском стане, и сообщали обо всем в штаб.

Помню, однажды выскакивают с криком немецкие солдаты на лед, рубят воронки и ставят в них щиты-мишени. Прямо против нас готовятся стрелять. А из мешка сразу не вылезешь. Если покажешься, то как чер­ный жук на белой бумаге. Солдат целая рота. Ну думаем, пропали! Кричать друг другу – далеко лежим, да и шевелиться опасно. Дело табак!

А наши дальномерщики наблюдали. Видят, нам угрожает опасность. С ближней батареи нашим стрелять нельзя. Как только она своими хо­ботками-стволами пошевелит, вся немецкая артиллерия на нее обру­шится

Сообщили на дальнюю батарею в Лисий Нос. Оттуда из трех ору­дий и ударили по фашистам! Паника, крики, раненых хватают, убитых тащат. Еще, еще ударили! Снаряды прямо через наши головы свистят.

Мы вжались поглубже в снег. А фашисты врассыпную. И щиты оста­вили. Сами стали мишенью для наших снарядов. Мало, кто убежал. А мы продолжали наблюдение до вечера, пока смена не пришла.

Так зимой и летом в годы жестокой блокады обороняли город Ленина наши водолазы-разведчики.