Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 20

Отрицательная перспектива: формирование такого раскола между верхушкой населения и его основной массой, что сама возможность взаимного понимания утрачивается. И к концу (может быть, даже в середине) XVIII века гремит такой социальный взрыв, что пугачевский бунт в сравнении с ним кажется детскими игрушками. Идеология мятежа — православный фундаментализм и возвращение к нормам Московского великого княжества. А всякие там конституции, европеизации и прочие выдумки бесящихся с жиру бар должны быть отброшены беспощадно.

Результат? Кровавый хаос, провал всего государства и общества в очередную утопию (как Чехия в XV веке). Годы, а то десятилетия развала, распада, разрушения. А потом одичавшие, а то и обезлюдевшие земли начинают прибирать к рукам соседи…

Устрашающая перспектива?! Но ведь любое разделение народа на две разные по своему материальному и общественному положению, даже разные по культуре группы ведет именно к тому же самому. Даже если конституционные права одних покупаются ценой рабского бесправия других.

Глава 3

БИРОНОВЩИНА

Бирон царил при Анне.

Он сущий был жандарм.

Сидели мы, как в ванне,

При нём… Das Gott erbarm!

Ещё в XVIII веке режим Анны Ивановны окрестили «бироновщиной», и достаточно справедливо, потому что, действительно, её фаворитом и ближайшим к ней человеком все десять лет правления был Эрнст Иоганн Бирон, мелкий прибалтийский дворянчик. Он находился при дворе Анны Ивановны с 1718 года и, будем справедливы, сделал для неё много доброго.

Жертва политики Петра I, пытавшегося породниться со всеми монархами Европы, Анна в 1710 году была выдана замуж за герцога Курляндского Фридриха–Вильгельма.

Курляндское и Земгальское герцогство возникло при распаде Ливонского ордена. Последний магистр ордена Генрих Кестлер сумел договориться с Речью Посполитой — 28 ноября 1561 года подписан был договор, по которому из остатков орденских земель формировалось новое государство, вассал Речи Посполитой. Кровь диких баронов, огнем и мечом захватывавших и деливших земли Прибалтики, текла в Фридрихе–Вильгельме, но то ли сказалась разгульная жизнь предков, то ли по неизвестной причине именно этот герцог получился какой–то неудачный, а только был Фридрих–Вильгельм хилый и тщедушный, и очень может быть, что Пётр I не случайно выбрал его в мужья именно Анны… Потому что Анна была нелюбимой племянницей, дочкой нелюбимого брата Ивана.





Иван Алексеевич был сыном того же царя, что и сам Петр, Алексея Михайловича, но родились они от разных матерей. В 1682 году, строго говоря, возвели на трон сразу двух царей — Ивана и Петра, и Ивана, как старшего, даже «первым царем». Иван так и сидел на троне до 1696 года, пока не помер, и, уж будем справедливы, Иван никогда не мешал Петру и вообще был ограниченным, добрым, незлобивым и никому никогда не мешал.

Пётр не любил Ивана ровно потому, что добрый Иван его страшно раздражал и вообще, по оценкам Петра, был «дурак несусветный», а когда они вместе сидели на особом двойном троне, у Ивана, по словам Петра, «из ушей и из носу воняло».

Под стать царю Ивану была и царица Прасковья Салтыкова — по всем оценкам, женщина очень добрая, хозяйственная, но, как бы нам тут выразиться поаккуратнее… Выразиться так, как подобает, говорить о венценосных особах, и в то же время чтобы всё было понятно… В общем, не отличалась она обширным интеллект том, что тут и говорить, не отличалась… Это та самая Прасковья, которая назвала Остермана Андреем Ивановичем. Пётр I её тоже не любил, хотя и менее остро, чем брата. Скорее презирал, а ещё скорее — был равнодушен с оттенком пренебрежения: даже он не любил дураков…

А из трех дочерей этой царственной четы Анна Ивановна раздражала Петра больше других — нелюдимая, угрюмая девочка, неуклюжая, не умевшая нравиться. Попав в общество, маленькая Анна забивалась в угол и громко сопела, не желала и не умела ни с кем общаться. Ну, быть умницей ей было не в кого, а добрая маменька к тому же очень верила в целительную силу розги и дочерей воспитывала довольно просто чуть ли не до времени, когда они стали невестами. В XVIII веке был в большом ходу такой педагогический стишок:

Насколько розга «разум во главу детям вгоняет», сказать трудно, вроде бы наука не знает таких достоверных свидетельств, но вот что на характеры людей она оказывает очень разное влияние — это факт. Сестры Анны, Екатерина и Прасковья, несмотря на маменькины педагогические убеждения, оставались девицами веселыми и бойкими, хотя и они как–то не блистали особенным интеллектом. Ну а вот Анна становилась не по годам угрюмой да к тому же и учиться очень не любила — добрая маменька, «не худа, а добра желая», очень внимательно следила за её занятиями. Результат? Анна училась у немецкого учителя с 6 лет, но до конца своих дней — после многих лет жизни в Митаве, после романа с Бироном, длившегося то ли 13 лет, то ли даже 22 года, словом, по–немецки Анна и к концу жизни говорила с акцентом и плохо, а писать почти что не могла (впрочем, как и по–русски). Странным образом педагогические приемы её маменьки не завострили ума Анны и нисколько не напрягли её памяти.

Может быть, дело еще и в том, что Екатерину и Прасковью мама любила, а вот Анну — не очень. По крайней мере, мать любила её меньше всех, и отношения у взрослой Анны с маменькой были довольно напряженные. Вот Екатерина и Прасковья, несмотря на педагогические приемы матушки, росли достаточно счастливыми девицами и, когда выросли, поддерживали с мамой стабильно хорошие отношения.

Вот эту–то нелюбимую племянницу и отдал Петр за жалкого потомка свирепых остзейских (По–немецки Балтийское море называется Ostsehe — в буквальном переводе «восточное озеро». Отсюда и название — Ostsehegebiet — «остзейский край», который населяли «остзейские немцы», то есть немцы, переселившиеся на территорию Ливонского и Тевтонского орденов в XII—XVI веках) баронов с откровенным желанием — наложить лапу на Курляндское герцогство. Для нравов эпохи довольно характерно, что Анна и Фридрих–Вильгельм обменялись любовными письмами, ни разу не видя друг друга. Иногда жениху показывали портрет невесты (тоже характерно, что не наоборот), но в этом случае и такого ничего не было. Молодые люди должны были жениться, это дело решил без них, и они послушно изобразили влюбленность…

Свадьба состоялась 31 октября 1710 года, и Анна овдовела почти сразу — молодые супруги только выехал из Петербурга в Митаву, как герцог Фридрих–Вильгельм умер 10 января на мызе Дудергоф.

Очень возможно, герцог попросту не выдержал очередной попойки в компании Петра I, помер он наутро после алкогольного «состязания» с новым родственником. Анна Ивановна осталась одна и с очень ограниченными средствами к существованию. После смерти супруга она пыталась вернуться в Россию, в Петербург, но добрый дядюшка, царь Московии и вскоре император Российской империи, выпроводил её обратно. Петра I как нельзя больше устраивало, чтобы на престоле Курляндии сидела его племянница, пусть даже не имея никакой реальной власти.

Несколько раз появлялась возможность выдать Анну Ивановну замуж, и всякий раз Петр эту возможность пресекал: международное положение Курляндии было очень неопределенным, шатким, и любой брак герцогини Курляндии мог нарушить хрупкое равновесие. А на Прибалтику Пётр последовательно накладывал лапу. Чем вообще слабее была Курляндия, чем меньше она была способна проводить самостоятельную политику — тем лучше!

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.