Нагота

Есть и другой подспудный замысел произведения, который таится в его названии. Роман направлен против лжи в человеческих отношениях, против беспринципности и самообмана. «Герои романа «Нагота» — люди в масках», — совершенно точно заметила Ингрида Соколова в своей статье о творчестве Скуиня. И действительно, маски в романе срываются и с обманщицы Камиты, и с выдумщицы Либы, и с импозантного профессора Апариода, и, наконец, с самого героя. Ведь на самом деле — он не Александр Драйска, а его товарищ по военной службе Каспар Круминь, присвоивший имя поэта с его легкомысленного согласия. Не пожалев даже своего героя, писатель мужественно призывает к «нагой, кристальной ясности» чувств, мыслей и слов, которая одна только может служить основой истинно человеческого существования.

Как и другие произведения Скуиня, «Нагота» не фаталистична. Судьба ее персонажей зависит от них самих, от их способности совершать жизненный выбор и оставаться верными своим убеждениям. В романе есть герои, чья стойкость не вызывает сомнений. Это отец Каспара. Еще учась в школе, он вместе со своим другом Апариодом кровью подписали клятву — никогда не лгать. Старший Круминь, биолог по профессии, остался верен передовой научной концепции, а Апариод изменил себе, служил только той правде, которая была ему выгодна в настоящий момент. Продолжит ли Каспар традиции отца? Сохранит ли юная Бирута свою искренность и нравственную чистоту? Писатель глубоко надеется на это, но предоставляет молодому поколению самому решить этот вопрос.

Композиция романа определяется его идейным замыслом. Сначала читателю представляется, что действие развивается по совершенно независимым сюжетным линиям, события сменяют друг друга как кадры приключенческого кинофильма. В действительности же структура романа иная. Незримые нити соединяют его персонажей. Принцип всеобщей взаимосвязанности остается незыблемым, и горе ждет тех, кто не в состоянии этого осознать.

Рассказ ведется от лица Каспара. Его речь непринужденна и нередко полна юмора, но мы все время ощущаем и присутствие автора, который в свою очередь посмеивается над героем. Вспомним, как впервые входящий в женское общежитие юноша представляет себя «поэтом и повесой Александром Драйска, тяжелым танком проходящим любые стены». Дочитав роман до конца, мы снова переоцениваем этот внутренний монолог Каспара, воспринимаем его браваду уже без улыбки. Быть может, этот прием чем-то близок творческой манере О. Генри, превосходно умевшего прятать авторское «я» за фигурой наивно-самоуверенного, не ведающего собственной уязвимости рассказчика.

«Нагота» психологически глубже предыдущих произведений писателя. Об этом свидетельствует глубокая мотивация самоубийства Либы, двойной портрет Апариода (сатирический и трагический), умение незаметно намекнуть на те потенциальные тенденции молодых героев романа, которые могут развиться в них в будущем. Особую роль стали играть аллегорические детали и эпизоды — разговор возницы с Каспаром, накладные ресницы Камиты, сдирающая кожу бритва Апариода и другие.

Некоторые психологические коллизии и сюжетные ходы «Наготы» были использованы писателем в его следующем романе «Мужчина во цвете лет». Однако в нем снова значительное место занимает производственная тематика, полностью отсутствовавшая в «Наготе». Его герою, начальнику конструкторского бюро телефонии Альфреду Турлаву уже под пятьдесят. Впрочем, это его мало беспокоит. Он продолжает считать себя молодым и не допускает даже мысли о том, что слово «смерть» имеет к нему какое-то отношение. Турлав гордится тем, что его никто не видел с зонтиком в руках, и намеревается еще долго идти сквозь жизнь своей пружинящей походкой. Он полон творческих идей и отличается упорством в их осуществлении. В то же время это человек практического склада ума, умеющий трезво оценивать реальные перспективы всякого нового начинания.

Характер героя и предопределяет нешаблонный конфликт романа: продолжая по необходимости работать над порученным ему проектом новых, иннервационных телефонных станций, он в то же время убежден, что воплощение их принципа в жизнь будет весьма затруднительным, экономически нерентабельным. Конфликт повернут оригинально: герой заботится о государственных интересах и в то же время выглядит консерватором.

Что же, Скуинь написал производственный роман, «рассказал о жизни небольшого коллектива заводского конструкторского бюро, о том, как трудности сплачивают людей и умножают их силы и творческие возможности», как сказано в краткой аннотации к изданию 1977 года? Или его замыслы были шире? Для ответа предоставим слово ему самому, неожиданно появляющемуся на страницах собственного произведения в качестве действующего персонажа (он даже чуть не попадает на улице под колеса машины, которую ведет Турлав). «Писатель Скуинь» пересказывает Турлаву замысел своей книги о некоем инженере: «Собираюсь написать роман об извечно зыбких отношениях между замыслом и действительностью, идеалом и реальностью».

Он читает отрывок из этого гипотетического романа, в котором центральный персонаж разговаривает с самим собой: «Не забывай всеобщую взаимосвязь... я часть галактики, часть вселенной, бесконечной и все расширяющейся. И мысль моя есть круг, который расширяется. Круг, к которому я подключился с рождением. Круг, от которого я отключусь, умерев». — Мог бы так рассуждать инженер? — спрашивает «Скуинь-писатель» Турлава... Мы догадываемся, что это не слова вымышленного инженера, а авторское кредо самого Скуиня. Писатель не был бы самим собой, если бы ограничил «Мужчину во цвете лет» локальной производственной тематикой. Он задумал его гораздо шире — как книгу о единстве мира и преодолении человеческой разобщенности.

Вспомним, что Турлав в начале романа все-таки весьма эгоистичен. Как холодно говорит он о своей жене («Милая Ливия, хотим мы этого, не хотим, но наша любовь прошла»), сколько самодовольства в его отношении к дочери-студентке и ее окружению. «Секреция безупречная», — совсем по-базаровски думает он, поглядывая на бело-розовую кожу ее подруги. Увидев одного из сослуживцев, вопрос о моральном облике которого недавно обсуждался на заседании месткома, он говорит себе: «Навряд ли это какая-нибудь легкая интрижка, наоборот, что-то тяжкое, серьезное, скорее беда, чем порок. Конченый человек, сразу видно». Да, Турлав не терял головы ни разу в жизни, никогда не влюблялся по-настоящему. Он и сам называет себя откровенным себялюбцем. Правда, в его внутренних монологах много бравады. Он мягче, чем хочет себе казаться.

Самоуверенность Турлава в начале романа создает между ним и окружающими его людьми стену непонимания. Умудренная жизнью старая актриса, в доме которой он живет, кажется ему каким-то ископаемым, в действительности весьма неглупый жених дочери вызывает пренебрежение, во внутренний мир своей жены Турлав и не трудится заглядывать. Неожиданно в этой стене возникает первая брешь: герой влюбляется в Майю Суну, работающую вместе с ним. И тогда с Турлавом происходит то же, что с юным Каем в «Снежной королеве» Андерсена: его заледеневшее сердце начинает оттаивать, с уст срываются вернувшиеся из детства слова. «Слезинка ты моя», — говорит он Майе... «...Я люблю ее так, как никогда никого не любил», — думает он.

Казалось бы, испытав необоримое чувство, герой достиг долгожданной внутренней гармонии. Но вот тут-то, в эти его звездные часы, и будет нанесен Турлаву самый тяжелый нравственный удар в его жизни. В очень неясной ситуации попадает под автомобиль Ливия. Была ли это попытка самоубийства? Наверное, даже не в этом дело. Страшную правду обо всем случившемся выскажет старая актриса: «Задолго до того дня, как она попала под машину, вы ее сами раздавили, Турлав. Вы сами».

С этих слов и начинается как бы вторая часть романа, в которой становится окончательно очевидным авторский замысел. Турлав предстает перед читателем и самим собой душевно обнаженным, лишенным ореола неизменной правоты и удачливости. И. Дедков в своей статье о современном латышском романе писал, что в «Мужчине во цвете лет» изображен «мир Турлава» и мир «по Турлаву». Да, и «по Турлаву» тоже, но в первую очередь «по Скуиню», который с самого начала задумал книгу о разладе между представлением человека о самом себе и реальной действительностью. Писатель сумел подчинить всю стилистику романа этой цели, незаметно поддерживая дистанцию между собой и героем-рассказчиком.