Страница 13 из 80
Готовя новые, все более тяжкие репрессии против оппозиции, узкая фракция Сталина, которого Ленин назвал в "завещании" грубым и нелояльным (недобросовестным), когда эти качества его еще не развернулись и на сотую долю, все время пытается через посредство ГПУ подкинуть аппозиции какую-либо "связь" с врагами пролетарской диктатуры. В узком кругу нынешние руководители говорят: "Это нужно для массы". Иногда еще циничнее: "Это -для дураков". Моего ближайшего сотрудника, Георгия Васильевича Бутова[61], заведовавшего секретариатом Реввоенсовета республики во все годы гражданской войны, арестовали и содержали в неслыханных условиях, вымогая от этого чистого и скромного человека и безупречного партийца подтверждение заведомо фальшивых, поддельных, подложных обвинений в духе термидорианских амальгам. Бутов ответил героической голодовкой, которая длилась около 50 дней и довела его в сентябре этого года до смерти в тюрьме. Насилия, избиения, пытки физические и нравственные применяются к лучшим рабочим-большевикам за их верность заветам Октября. Таковы те общие условия, которые, по словам коллегии ГПУ, "не препятствуют" ныне политической деятельности оппозиции, и моей в частности.
Жалкая угроза изменить для меня эти условия в сторону дальнейшей изоляции означает не что иное, как решение фракции Сталина заменить ссылку тюрьмой. Это решение, как сказано выше, для меня не ново. Намеченное в перспективе еще в 1924 году, оно постепенно проводится в жизнь через ряд ступеней, чтобы исподтишка приучать придавленную и обманутую партию к сталинским методам, в которых грубая нелояльность созрела ныне До отравленного бюрократического бесчестия.
В заявлении, поданном нами Шестому конгрессу [Коминтерна] , мы, отбросив клевету против нас, которая пятнает лишь ее авторов, снова подтвердили нашу несокрушимую готовность бороться в рамках партии за идеи Маркса и Ленина всеми теми средствами партийной демократии, без которых партия задыхается, окостеневает и крошится. Мы снова возвестили нашу незыблемую готовность словом и делом помочь пролетарскому ядру партии выровнять курс политики, оздоровить партию и советскую власть дружными и согласованными усилиями без потрясений и катастроф. На этом пути мы стоим и сейчас. На обвинение нас во фракционной работе мы ответили, что ликвидировать ее может только снятие вероломно наложенной на нас 58-й статьи и восстановление нас в партии не как кающихся мнимых грешников, а как революционных борцов, не изменяющих своему знамени. И, как бы предвидя предъявленный сегодня ультиматум, мы писали дословно в "Заявлении":
"Требовать от революционеров этого отказа (от политической деятельности, т. е. от служения партии и международной революции), могло бы только вконец развращенное чиновничество. Давать такого рода обязательства могли бы только презренные ренегаты".
Я не могу ничего изменить в этих словах. Снова довожу их до сведения ЦК ВКП и Исполкома Коминтерна, несущих полную ответственность за работу ГПУ.
Никогда мы не были так уверены в конечном торжестве защищаемых нами идей Маркса и Ленина, как сейчас.
Каждому свое. Вы хотите и дальше проводить внушения враждебных пролетариату классовых сил. Мы знаем наш долг. И мы выполним его до конца[62].
Месяц после отправки документа все оставалось внешним образом без изменений, если не считать еще более свирепой почтовой блокады и усиления слежки.
20 января тот же уполномоченный ГПУ явился в сопровождении многочисленных вооруженных агентов ГПУ на квартиру Троцкого и предъявил ему нижеследующее постановление ГПУ:
от 18 января 1929 г.
Слушали:
Дело гражданина Троцкого Льва Давыдовича по ст. 58-10 Уголовного кодекса по обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в организации нелегальной антисоветской партии, деятельность которой за последнее время направлена к провоцированию антисоветских выступлений и к подготовке вооруженной борьбы против Советской власти.
Постановили:
Гражданина Троцкого Льва Давидовича - выслать из пределов СССР.
20 января 1929 г.
Алма-Ата Верно: нач. Алма-Атинского окротдела ОГПУ
Троцкий выдал уполномоченному ГПУ расписку. "Преступное по существу и беззаконное по форме постановление ОС при коллегии ГПУ от 18 января 1929 г. мне было объявлено 20 января 1929 г. Л. Троцкий".
22 января Троцкий с женой и сыном были на автомобиле, затем на санях и снова на автомобиле отправлены под конвоем на станцию Фрунзе - 250 километров, - оттуда по железной дороге в направлении на Москву. Еще в Алма-Ате Троцкий заявил уполномоченному ГПУ, что за границу его вообще не могут выслать против его желания, и в то же время категорически требовал указания предполагаемого места высылки. Только в районе Самары ему сообщили, что дело идет о Константинополе. Троцкий заявил, что, протестуя против высылки за границу вообще, он будет всеми доступными ему средствами сопротивляться высылке в Турцию. Это было по прямому проводу сообщено в Москву. Там, по-видимому, все было предвидено, кроме отказа Троцкого добровольно выехать за границу. Москва начала новые переговоры с заграницей. Тем временем особый поезд с Троцким и его семьей (из Москвы были в условиях глубокой тайны доставлены еще два члена семьи - прощаться) был переведен на глухую железнодорожную ветку в лесу и стоял так под метелями неподвижно 12 суток. Паровоз с вагоном отправлялся ежедневно за продуктами и обедом на ближайшую крупную станцию Наконец, 8 февраля новый уполномоченный ГПУ Буланов[63] сообщил, что попытка Москвы добиться согласия на высылку Троцкого в Германию натолкнулась на категорический отказ германского правительства и что в силе остается поэтому решение о высылке в Турцию. На повторное заявление Троцкого, что он на границе заявит турецким властям о своем отказе следовать дальше, уполномоченный ГПУ Буланов ответил, что такое заявление ничего не изменит, ибо с турецким правительством вопрос согласован и на тот случай, если Троцкий откажется добровольно следовать в Турцию.
Уполномоченный ГПУ переслал в Москву по прямому проводу (ЦК, Исполкому Коминтерна, ЦИК СССР) следующее заявление Троцкого:
ЦК ВКП(б), ЦИК СССР, ИККИ
Председатель ГПУ сообщил, что германское с.-д. правительство отказало в визе. Значит, Мюллер[64] и Сталин сходятся в политической оценке оппозиции. Представитель ГПУ сообщил, что я буду передан в руки Кемаля[65] против моей воли. Значит, Сталин сговорился с (душителем коммунистов) Кемалем о расправе над оппозицией как над общим врагом Представитель ГПУ отказался говорить о минимальных гарантиях против белогвардейцев, русских, турецких и иных, хотя бы и при принудительной высылке в Турцию. Под этим кроется прямой расчет на содействие белогвардейцев Сталину, которое принципиально ничем не отличается от заранее обеспеченного содействия Кемаля.
Невыполнение уже данного мне обещания о доставке необходимых книг из Москвы есть частичная иллюстрация грубой нелояльности в большом и в малом.
Заявление представителя ГПУ, будто "охранная грамота" дана Кемалем на мои вещи за вычетом оружия, т. е. револьверов, есть фактически разоружение меня на первых же шагах перед лицом белогвардейцев с заведомо ложной ссылкой на турецкое правительство[66].
Сообщаю вышеизложенное для своевременного закрепления ответственности и для обоснования тех шагов, которые сочту нужным предпринять против чисто термидорианского вероломства.
Но "единство фронта" с турецкими властями было уже к этому времени обеспечено полностью, и Сталину оставалось только продолжать выполнение своего плана.
10 февраля особый поезд в составе нескольких вагонов, наполненных агентами ГПУ, доставил Троцкого в Одессу. Здесь предполагалась посадка на пароход "Калинин", но он замерз во льдах. Спешно был поставлен под пары другой пароход, "Ильич", в каютах которого еще царил в первые часы жестокий холод. Здесь руководство перешло к третьему уполномоченному ГПУ, Фокину. Троцкий заявил ему сперва устный протест, затем вручил нижеследующий документ.