Страница 4 из 38
Глава 2
Была суббота в начале мая, прекрасного, теплого, благоухающего. У Анджи был выходной – какая роскошь!
Утром она управилась с еженедельной уборкой, аккуратно протерла мебель и безделушки, все еще расставленные повсюду, как и до смерти бабушки Нил, около года назад. Лучшие воспоминания детства были связаны у Анджи с редкими визитами к маминым родителям, у которых всегда было маловато свободных денег, зато в избытке любви. Дом, который они завешали ей, был маленький, требовал ремонта и ни в коей мере не претендовал на роскошь, но Анджи было хорошо в нем, особенно сейчас, когда она уже начала откладывать деньги из жалованья в «Вейк-тек».
Первые месяцы в Бирмингеме она отчаянно искала работу, беспомощно наблюдая, как тают скудные средства, оставшиеся после ареста отца. Первые полученные в компании чеки ушли на то, чтобы оплатить просроченные счета и приличным образом одеться, взамен сверкающих и переливающихся платьев и авторских костюмов, оставленных в Бостоне. Она очень гордилась своим новым гардеробом. Пусть не такая стильная и дорогая, новая одежда была куплена ею самой на собственные, честно заработанные деньги.
Доходный теневой бизнес отца позволил ей до двадцати шести лет жить в роскоши, но теперь она не испытывала к нему благодарности. Отец отбывал срок, пустая меркантильная толпа людей, которых она некогда называла своими друзьями, давно покинула ее, и Анджи оказалась в полном одиночестве. Она испытала все ужасы следствия, подозрений в сознательном соучастии в темных делишках отца, поскольку пять лет после окончания колледжа работала его секретарем по связям с общественностью.
Она поморщилась. Секретарь по связям с общественностью. Он дал ей эту должность, чтобы оправдать экстравагантное жалованье. На самом деле она разве что переворачивала листки на календаре да исполняла обязанности хозяйки, принимая людей, которых он считал нужными ввиду их общественного положения.
Все ее имущество было продано для уплаты штрафов и налогов, от которых Нолан искусно уклонялся многие годы. Все, что она приобретала на свое так называемое жалованье, все его щедрые подарки. Ушло все. Но она справляется, черт возьми, несмотря на часто высказывавшиеся сомнения отца по поводу того, что она сможет прожить без руководства с его стороны или со стороны какого-нибудь молодого человека из морально ущербной великосветской черни, среди которой он подыскивал для нее женишка. Так-то, папочка!
Что-то внутри у нее смягчилось, когда она вытирала пыль с фотографии дедушки с бабушкой в серебряной рамке, стоявшей на темном столике с тех пор, как Анджи помнила себя. Они бы в нее поверили, подумала она, рассматривая волевые лица, запечатленные на фото. Хотя дед умер много лет назад, она хорошо помнила этого скромного, честного работягу, с равным жаром цитировавшего Библию и Эзопа. У него на любой случай жизни находилась какая-нибудь ободряющая прописная истина.
Бабушка, которой Анджи искренне восхищалась, была доброй, любящей, веселой женщиной; она до самой смерти изумлялась тому, что мать Анджи ставила богатство выше чувств. Маргарет была красивая, довольно избалованная женщина, в молодости она отправилась на Восток в надежде стать звездой и окончила тем, что вышла замуж за честолюбивого дельца, который обещал ей все и всю жизнь выполнял обещание, не стесняясь средствами.
Анджи часто задумывалась, знала ли умершая десять лет назад мать, что бизнес Нолана часто выходил за рамки закона. И так же часто корила себя за слепоту, с которой предавалась беззаботной и роскошной жизни, впервые осознав существование суровой действительности только после ареста отца. Все еще скорбя по бабушке, умершей за месяц до ареста, Анджи окинула взглядом свою жизнь в тяжелые месяцы расследования – это было отвратительно. И вот теперь она пытается доказать, что является чем-то большим, нежели хорошенькой куколкой.
– Как мне тебя не хватает, бабушка, – пробормотала она, глядя в милое лицо на фотографии. – Если бы ты была со мной…
Временами одиночество тяготило ее. Но как заводить друзей, если сама еще не знаешь, стоишь ли чьей-то дружбы, настоящей дружбы? Не тех легкомысленных игр, в которые играло ее окружение в Бостоне, лживо-приятельских соревнований за самый большой шик, самый вызывающий и бесшабашный. Анджи не была уверена, что знает, как быть другом, не говоря уже о более прочном чувстве, таком, как любовь.
Звонок в дверь заставил ее вернуть фотографию на место и недоуменно нахмуриться. Кто мог нанести ей визит? За пять месяцев в Бирмингеме она не приобрела ни одного знакомого, близкого настолько, чтобы заявиться без предупреждения. Идя к двери, она с удивлением поймала себя на мысли о Рисе. И с еще большим удивлением обнаружила, что от этой мысли стало трудно дышать.
Она уверила себя, что не была разочарована, обнаружив на крыльце веснушчатого мальчишку лет семи с крошечным черно-белым котенком в довольно грязных руках. Анджи узнала соседского сына, часто игравшего на пешеходных дорожках спокойного района среднего класса.
– Что-нибудь случилось?
Мальчик обезоруживающе улыбнулся, продемонстрировав несколько пустых мест, где должны были появиться новые зубы.
– Моя кошка родила котят, и мама велела мне раздать их. Это – последняя. Возьмете, мэм?
– Ой, я…
– Она хорошая кошечка, мэм, – серьезно заверил мальчуган, округлив глаза от искренности. – Ее даже выпускать не нужно, если у вас найдется ящик, и вообще вы с ней подружитесь. Она здоровая, у нее даже все прививки сделаны. И она ничего не будет вам стоить… ну, кроме еды и ящика. Она, правда, девочка, так что придется сделать операцию. Моей кошке делают операцию завтра. А то мама не разрешит ее держать.
«Вы с ней подружитесь». Эти слова выпрыгнули из торопливого монолога. Анджи посмотрела на мяукающего котенка.
– Ну…
Чувствуя, что победа близка, мальчик с еще более невинным видом протянул кошку Анджи.
– Хотите подержать? Она такая мягонькая.
Не успела Анджи опомниться, как котенок был у нее в руках. Прижав к щеке пушистое тельце, она улыбнулась мягкому рокоту из крошечной грудки.
– Как ее зовут?
– Еще никак. Можете назвать, как хотите. Но мне нравится «Цветик».
– Цветик? – Анджи удивленно подняла брови.
– Ну да, потому что она черно-белая, как скунс. Помните «Бемби»? – спросил он, не дождавшись реакции Анджи. – Бемби подумал, что скунс – это цветок, и назвал его «Цветик».
В этом был свой таинственный смысл.
– Цветик, – задумчиво повторила Анджи. Нелепое имя для кошки. Но ведь она никогда и не думала заводить кошку. – А как зовут тебя? – спросила она у мальчика.
– Микки.
– Что ж, Микки, спасибо за кошку. Я буду хорошо о ней заботиться. И ты можешь проведывать ее, когда захочешь, – повинуясь неожиданному импульсу, добавила она.
Круглое лицо Микки расплылось в улыбке от уха до уха.
– Вот спасибо вам, мэм. Мама будет так рада, что я за один день пристроил всех четырех котят. Ну, я пошел. Пока.
Анджи закрыла дверь и озадаченно посмотрела на новоявленного питомца. Первый друг, подумала она с неопределенной улыбкой. Потом отнесла Цветика в спальню и переоделась. Нужно было отправляться в магазин за кошачьим приданым.
В понедельник утром Анджи бросила сумку на свой рабочий стол и улыбнулась, снимая с юбки несколько кошачьих волосков. Она чувствовала себя немножко виноватой, оставляя Цветика в одиночестве, хотя и убедилась перед уходом, что ящик, еда, вода, мягкая постелька и любимые игрушки на месте. Приятно было сознавать, что кто-то обрадуется твоему возвращению с работы.
Может быть, из-за этих мыслей у нее на лице была улыбка, когда осторожный стук в открытую дверь кабинета заставил Анджи повернуться. Впрочем, улыбка потухла, когда она увидела на пороге явно нервничающих Далу и Гей. Гей, рыжик из вычислительного центра, заговорила первой.
– Можно поговорить с вами, мисс Сен-Клер?