Честь и долг

Соседи по столу не донимали новоиспеченного генерала вниманием, а он сам, боясь нарушить придворный этикет, не сказал им ни слова, лишь механически отмечал атрибуты царского завтрака. Его смущали вина, наливаемые лакеями в солдатской форме в четыре серебряные с позолотой стопки, стоявшие у каждого прибора. Скрывая чувства, бушевавшие в его душе, Алексей остерегался много пить вина, опасаясь сделаться излишне разговорчивым. Он с нетерпением дожидался окончания завтрака, боясь, что царь или кто-либо еще вновь обратит внимание на него. Однако «августейший» хозяин, по правую руку от которого сидел Алексеев, а слева — великий князь Михаил, бесконечно моловший какой-то гвардейский анекдот, слава богу, больше и не посмотрел на Соколова.

Через час с четвертью завтрак закончился, все закурили. Царь первым встал из-за стола, перекрестился и вышел в зал, за ним вышли все и снова стали, как до завтрака. Николай поговорил еще о чем-то с великими князьями, обошел всех, подавая руку, и отправился в кабинет, сделав общий поклон.

Алексеев взял под руку Соколова и, поклонившись Воейкову, направился с ним вниз по лестнице.

— Пойдем ко мне, я приготовил для тебя новые погоны… — шепнул он на ухо Соколову.

4. Цюрих, конец октября 1916 года

Осень в старинном городе на берегу Цюрихского озера мягка и тепла. Солнце еще греет вовсю, река Лиммат плавно катит свои воды из озера, не надо тепло одеваться, даже когда идешь на гору, близкую к городу, — Цюрихберг ведь она всего каких-то 679 метров над уровнем моря.

В воскресенье город Цюрих, раскинувшийся между сверкающими белизной Альпами и голубизной вод, вытянувшихся, словно брошенный сарацинский меч, у их подножия, особенно красив. Будничная сутолока финансового, промышленного, студенческого центра затихает. Почти в безмолвии и безлюдье, нарушаемом лишь треньканьем редких трамваев, идущих по воскресному расписанию, и по полуденным звоном колоколов, призывающих прихожан на молитву, на первый план выступают громады исторических зданий. Гросмюнстер, Большой собор XI столетия с двумя колокольнями, старинный Мюнстерский мост… Он ведет к святая святых почти для каждого швейцарца — к Бирже, где рядом Фрауенмюнстеркирхе — церковь женского собора с ее знаменитыми стенами и колокольней, возведенными в XII веке… Большой город на правом берегу реки Лиммат с его извилистыми, кривыми и узкими средневековыми улочками, застроенными так, что верхний этаж дома выступает над нижним, почти совсем перекрывает путь солнечным лучам. А от их отсутствия — сырость и зловоние, плесень на древних бревнах…

Знакомые, не спеша идущие в такой прекрасный осенний день на прогулку, при встрече друг с другом на улице вежливо в знак приветствия поднимают свой котелок или шляпу…

Шляпу снимали и перед известным русским эмигрантом Владимиром и его женой Надеждой Ульяновыми, которых знал каждый социал-демократ Цюриха. Ульяновы спешили из Большого города, чтобы ехать к другим русским эмигрантам — Харитоновым — и вместе подняться в лес на Цюрихберге.

Бодрый и энергичный Владимир Ильич, одетый в неизменное демисезонное пальто, крепкие горные башмаки и мягкое кепи, бережно поддерживал под руку Надежду Константиновну. Он был рад свободному дню и очень хорошо умел использовать для отдыха от напряженной работы редкие часы прогулок. Надежда Константиновна, еще не совсем оправившаяся от болезни и угнетенная стойким эмигрантским безденежьем, но улыбающаяся и расцветшая от возможности побыть с Володей почти целый день рядом, без дела, без книг, переписки, рефератов и подготовительных записей; они вышли на конечной остановке трамвая. Здесь, в новом отдаленном предместье, их под большим каштаном уже ожидали товарищи по эмиграции — Раиса Борисовна Харитонова и ее муж, Михаил Михайлович.

Харитоновы так же долго, как и Ульяновы, жили в эмиграции. Раиса вступила в партию в 1905 году, в том же году участвовала в революции в Николаеве, была арестована и в 1907 году вынуждена была уехать за рубеж. В Германии и Швейцарии она работала швеей на фабриках, активно участвовала в рабочем и женском движении, была членом цюрихской секции большевиков. «Ильичи», как называли Ульяновых Харитоновы, очень ценили Раису, ее остро классовый подход к жизни и революционный опыт. Михаил Михайлович был тоже большевиком, добрым и славным человеком. Он с удовольствием выполнял поручения Владимира Ильича.

Минута на приветствия, и вот уже пологая, извилистая дорога-тропа мимо красивых, аккуратных и ухоженных коттеджей, живописно пристроившихся к склону горы, ведет Ульяновых и Харитоновых вверх, к лугам и зарослям пышной южной сосны на вершине Цюрихберга. Впереди, как всегда, Надежда Константиновна, стройная и легкая, несмотря на свои сорок семь и болезни, шагала в ногу с тридцатилетней Раисой.

Владимир Ильич и Михаил сзади, полной грудью вдыхая воздух, напоенный сладковатым, почти одеколонным ароматом сосны.

— Надежда Константиновна, — в который раз уговаривала Раиса, — может быть, все-таки согласитесь переехать к нам из вашего мрачного и шумного Большого города? Ведь и улицы там — в гору и с горы, кривые, в полдень света не увидишь… А у нас совсем свободна светлая и тихая комната… Вот только на трамвае в центр ехать надо, а так — все удобно…

— Спасибо, Раечка, — с доброй, немного страдальческой улыбкой отказывалась Крупская, — хорошую вы нам комнату предлагаете, уютную, прекрасную… Но ведь нам надо жить поближе к библиотекам. Во-вторых, нам хочется жить в швейцарской рабочей семье, чтобы поближе видеть и хорошенько понять, как и чем живут здесь рабочие… А в-третьих, людей к нам много ходит — практически все большевики, что в Цюрих попадают, да и множество социал-демократов — все к нам… В центре принимать их удобнее, там много маленьких кафе, ресторанчиков дешевых… Потом учтите — у нас и корреспонденция большая, по многу раз придется почтальону к вам на четвертый этаж залезать — глядишь, и забастовку объявит… Словом, беспокойство вам!..

— Что вы! — горячо отозвалась Раиса. — Мы только рады будем…

— Не хотела я, но придется еще один аргумент привести, — с извиняющейся улыбкой взяла спутницу за локоть Надежда Константиновна. — Ведь Ильич прибыл из Австрии в Швейцарию как политический эмигрант, по специальному разрешению швейцарского правительства. Он находится под особым наблюдением швейцарской полиции, и ему полезнее поселиться в семье швейцарца, нежели русских эмигрантов… Для вас это тоже лучше, — тактично объяснила Надежда Константиновна. — Давайте я вам расскажу, как мы жили здесь у некой фрау Прелог… Весьма, весьма любопытны некоторые черты цюрихского «дна», с которыми мы в этом пансионе познакомились…

Харитонов старался идти в ногу с Ильичем — это помогало ему ловить каждое слово спутника, успевавшего не только говорить, но и зорко оглядывать окрестности — обширные луга, полные ароматных трав и душистых осенних цветов.

— Владимир Ильич, — спрашивал Харитонов, — не привлекли ли ваше внимание статьи и заметки из "Бернер тагвахт" одиннадцатого, тринадцатого и четырнадцатого сего месяца? Это о сепаратном мире?..

— Вы имеете в виду сообщение "Подготовка сепаратного мира", передовую "Слухи о мире" и заметку "К сепаратному миру"? — спросил Ильич. — Не только привлекли, но и дали повод для размышлений!

— А разве возможен сейчас сепаратный мир, Владимир Ильич? — удивился Харитонов. — Ведь говорят, российское посольство в Берне выступило с решительным опровержением, а французы приписали распространение подобных слухов тому, что "немец гадит"!

— Разумеется, — хмыкнул Владимир Ильич, — возможен обман и со стороны России, которая не может признаться в ведении переговоров о сепаратном мире. Да и Германия может обмануть, попытаться рассорить Россию с Англией независимо от того, ведутся ли переговоры и насколько успешно.

Тема увлекла Ильича, его глаза сильнее заискрились, ему было интересно вслух высказать мысли, «проговорить» их перед тем, как они лягут на бумагу и превратятся в стройную статью или книгу.