Честь и долг

С сочувствием и одновременно с оттенком злорадства — Уинни по своему темпераменту и уму не уступал нынешнему хозяину Даунинг-стрит, 10, но, очевидно, был более самоуверен и не так реально оценивал политическую ситуацию, — "окаянный валлиец", как называли его враги в Лондоне, подумал, что сейчас, в это трудное время, Черчиллю приходится находить утешение в семейной жизни и… живописи.

Как-то Уинни сказал Дэвиду от души: "Живопись — это великое утешение. Она помогает мне переживать ужасное время после ухода из Адмиралтейства".

"А как ловко он использует свои забавы с мольбертом… Весь Лондон мечтает увидеть сэра Уинстона в его усадьбе, одетого в длинную, до колен, кремовую блузу и рисующего неплохие пейзажи… А сколько портретов его секретаря Эдди Марша, на котором Черчилль практиковался, как на модели — уж лучше бы взял натурщицу, как-никак веселее, — думал любвеобильный Ллойд Джордж, — гуляет по столице. Некоторые чудаки-коллекционеры уже платят за них бешеные деньги. Ха-ха, потомок герцога Мальборо зарабатывает на жизнь живописью!.. Но Уинни хитер, как лис! Подумать только: в гости к людям влиятельным он приезжает с мольбертом, ссылаясь на свою неутоленную страсть. Но, утверждая, что он не может одновременно и говорить, и рисовать, вытаскивает из ящика вместе с палитрой толстенную рукопись, аккуратно перепечатанную на машинке, в которой содержатся его оправдания по поводу Дарданелльской операции… Так ловко использовать испачканный красками мольберт для большой политики может только Уинни! Предлагать людям вместо беседы с ним читать эту абракадабру!..

Может, он и сегодня придет со своим мольбертом? Вот будет потеха! Я заставлю его рисовать портрет Мильнера!"

Все эти мысли мгновенно промелькнули в ясном мозгу премьера, обрамляя довольно простые задачи, которые Ллойд Джордж преследовал, приглашая оставшегося не у дел политика. Премьер просил прийти сэра Уинстона затем, чтобы в его лице получить ходатая и заступника у всемогущих Ротшильдов, а во-вторых, чтобы дать ему понять: как только появится малейшая возможность премьер включит его в состав своего кабинета.

Лорда Мильнера Ллойд Джордж позвал также в надежде опереться на него. Ведь сэр Альфред олицетворял собой самые «имперские» круги правящего класса Великобритании и был известен как один из лидеров крайне правых.

Другой заботой хозяина особняка было то, что германцы еще 12 декабря обратились к правительствам нейтральных держав с нотой, в которой выражали готовность "немедленно приступить к мирным переговорам". Берлин в своем документе подчеркивал победы и мощь центральных держав, а об основе возможных мирных переговоров говорил в самых туманных выражениях.

Антанта разгадала игру германского канцлера Бетмана, согласованную с верховным командованием. Это был мнимо миролюбивый жест германской дипломатии, который, в случае отклонения его Антантой, позволил бы обвинить ее в затягивании войны. Отказ от рассмотрения германской ноты подготавливал объявление немцами беспощадной подводной войны, о которой в Англии ходили самые жуткие слухи. Во-вторых, в случае согласия Антанты боши могли бы использовать мирные переговоры для внесения разлада в стан союзников, а может быть, и заключить сепаратный мир с кем-либо из держав сердечного согласия за счет других ее членов.

В Лондоне было известно, что зондаж насчет сепаратного мира уже проводился между Берлином и Царским Селом, между австрийцами и русскими. Поэтому проблема германской «мирной» ноты сразу же вызывала к жизни и другую острую проблему — положение в России. Сэр Самуэль Хор, глава британской разведки в Петрограде, и посол его величества сэр Джордж Бьюкенен слали тревожные телеграммы об угрозе выхода России из войны, о непорядках в столице, о своем участии в заговорах против незадачливого монарха — Николая Романова.

"Вообще же, — думал Ллойд Джордж, идя подлинному коридору к своему кабинету, — Россия представляла для Великобритании не одну, а целый комплекс проблем. Его следовало глубоко и всесторонне обсудить с сэром Уинстоном и графом Альфредом". Тут гибкий ум премьера сделал неожиданный скачок. Его вдруг буквально обожгла мысль о графском достоинстве Мильнера. Этот наглый выходец из Гессен-Дармштадта уже в 1895 году получил английское дворянство, в 1901-м — баронский, а спустя год — графский титул! Воспоминание об этом больно укололо мистера Дэвида. Ведь он за многие годы своей службы королю в ранге министра, а теперь — премьера так и не удостоился чести преклонить колено под рыцарским мечом, ударом которого по плечу подданный его величества приобретает право на дворянский герб и голубую кровь… Вот что значит служить стране и монарху, а не лично Ротшильдам, как это успешно делал всю жизнь Мильнер, понял "валлийский маг" и решил ставить теперь на верную карту.

Воссев в кресло резного дуба у своего письменного стола, премьер подвинул чистый лист на бюваре и взялся за перо. Он задумался и стал машинально рисовать затейливые виньетки.

"Итак, сэр Альфред Мильнер и Уинстон Черчилль. Оба джентльмена участники англо-бурской войны. Мильнер даже в числе вдохновителей. Ведь речь шла тогда о несметных сокровищах Южной Африки, о том, как поскорее отобрать их и у буров, и у чернокожих хозяев, как поскорее прибрать к рукам возможно большие земли и даже целые страны.

В 1897 году сэр Альфред стал верховным комиссаром Британской Южной Африки. Вместе с Сесилем Родсом он разжигал в империи и метрополии шовинизм, самое злобное проявление которого в Англии называется джингоизмом. Мильнер и Родс более других были ответственны за ту войну. Может быть, они да чертов аристократ Уинни ответственны и за эту?.." — пришло в голову премьеру.

"Англо-бурская война родила великие имена и идеи, — текла мысль Ллойд Джорджа, — которые до сих пор, к сожалению, еще не вполне оценены… Взять хотя бы защитный цвет хаки, ведь он появился, как и многие способы маскировки, именно в ту войну… Бездымный порох, пулеметы, шрапнель, разрывные пули «дум-дум», полевой телеграф и даже военный синематограф — все уже было на полях сражений в Африке на рубеже веков. Колючую проволоку и траншеи впервые применили буры, равно как и рассыпной строй… Но как мало уроков извлекли из той войны нынешние генералы. Ведь именно тогда весь мир узнал о губительном действии пулеметов, но даже в начале этой войны кавалерия ходила в атаки сомкнутым строем!.. Потребовалась целая летняя кампания 1914 года, чтобы на обеих сторонах фронта поняли роль пулеметов и хоть немного изменили тактику кавалерии! Очевидно, это врожденное свойство генералов — оглядываться назад, на времена своей молодости, а не смотреть вперед… Не видеть те ростки будущих войн, которые прорастают из прошлых… Неужели так будет всегда и психологию генералов, вечно озирающихся назад, невозможно никакими жертвами переделать?!"

Рука Ллойд Джорджа исписала один лист бумаги виньетками и потянулась за другим. Новое белое поле несколько изменило направление мыслей премьера. Он нарисовал сигару и к ней пририсовал кругленькие щечки Уинни.

"Сэр Уинстон мог бы, конечно, стать ценным членом правительства, потекли мысли премьера, — ведь он один из наиболее замечательных людей нашего времени… И я мог бы настоять, преодолеть сопротивление Бонар Лоу, еще раз заявив ему, что Черчилль будет опаснее как критик нашего правительства извне, а как член кабинета он был бы менее опасен. Но я, наверное, правильно сделал, когда «поддался» и не включил Черчилля в правительство. Ведь его импульсивный и неуравновешенный характер в кабинете возбуждал бы всех, его мнения обсуждались бы, Уинни смог бы быстро набрать очки и составить конкуренцию мне в кресле премьера… К счастью, и другие консервативные министры, кроме Бальфура, единогласно и решительно выступили против участия Черчилля в правительстве. Хорошо, что мистер Ротшильд не настоял на его включении — а он очень внимательно следит за его карьерой и помогает ей… Наверное, я пока его больше устраиваю… Хотя неизвестно, какие шансы семья Ротшильдов дала сэру Уинстону — ведь он абсолютно был убежден, что получит портфель в моем кабинете.