Страница 204 из 349
В штабе Паулюса генерал Шмидт пытался определить объем ущерба, ширину северной пробоины. Это была весьма сложная задача, так как слухи неразделимо смешались с реальностью. Авиация не могла помочь, полковой разведке такие обобщения не по плечу. В половине одиннадцатого вечера немецкая пунктуальность победила, и Шмидт объявил, что отправляется спать. Окружающим оставалось лишь восхищаться хладнокровию генерала.
В Вольфшанце первые беспокойные ноты (alarmierende Nachrichten) проникают через два-три часа. Но центр принятия стратегических решений не здесь, он сместился вместе с Гитлером на юг Баварии (Гитлер находился в Бергхофе уже две недели). Полковник Гелен, строго говоря, предупредил об известном вероятии активных действий Красной армии, но в это среди горного великолепия трудно верилось. Гитлер хотел смотреть на события «сверху», не отвлекаясь на детали. Рейх правил тремя сотнями миллионов европейцев, и эту силу никому не разбить. И горе тому, кто попытается. Он сладко спал среди Баварских Альп, когда через Растенбург, Вольфшанце к нему начали поступать первые сведения о советском наступлении. Цайцлер по телефону сообщил о прорыве Красной Армии на северо-западе и на западе от Сталинграда, где фронт сдерживала 4-я румынская армия.
Утром фюрер немецкого народа принялся рассматривать карты восточной оконечности своей империи. В конференц-зале было тихо и покойно. (Его адъютант Энгель запишет в дневнике: «Фюрер попросту не знает, что делать»). Он расслабился и без знакомой истерии спрашивал о погоде в районе боев, о возможностях германских военно-воздушных сил. Масштаб событий еще не определен, иначе не последовал бы около десяти часов утра приказ Паулюса генералу Фердинанду Хайму: 48-м танковым корпусом выдвинуться против советской 5-й танковой армии и восстановить статус-кво анте. Отдадим должное немцам, они увидели нависший над ними меч в виде 5-й армии, хотя и не полностью оценили его критическую значимость. 48-й корпус в это время двигался против советской 21-й армии в районе южного течения Дона. Приказ Паулюса переориентировал его, направляя на городок Блинов, в районе которого 5-я советская армия продвинулась далее всего. Это был поворот в противоположное направление и, нужно сказать, Хайм был раздражен. Теперь на пути немецких танкистов попадались остатки румынских частей и Хайм стремился как можно прочнее включить эти фрагменты в свой корпус.
Гитлер все же рассвирепел, когда узнал, что посланный навстречу наступающим советским войскам 48-й танковый корпус генерала Хайма не сдержал наступающих советских войск. Он без околичностей уволил Хайма и, если бы не вмешательство адъютанта Шмундта, судил бы его. Поезд Гитлера отправился в Восточную Пруссию вечером 22 ноября 1942 года, но уже 21 ноября фюрер отдал приказ Паулюсу: «6-й армии держаться несмотря на угрозу временного окружения». Вечером 22-го ноября: «Армия временно окружена русскими войсками. Я знаю 6-ю армию и ее командующего, и знаю также, что они поведут себя смело в этой трудной ситуации. 6-я армия должна знать, что я предпринимаю все для помощи ей и ее освобождения».
К югу от Сталинграда командарм Еременко в жестоком холоде ночи завершал подготовку к наступлению. От Бекетовки на юг — до соленых озер Сарпа, Цаца и Барманчак на двухсоткилометровом фронте — сжимали пружину три советские армии — 64-я, 57-я и 51-я. Им противостояла разбросавшая свои силы 4-я румынская армия, прикрывавшая правый фланг 6-й германской армии Паулюса. Замысел заключался в быстром прорыве румынских позиций и выходе навстречу северным армиям, идущим от Дона.
Сам командующий фронтом находился в 57-й армии. Срочно зарывались кабели связи, чтобы танковые гусеницы не прервали связь с подведомственными частями. Саперы рыли тайные ходы под позиции неприятеля и закладывали в них заряды. Москва справлялась, начнет ли Еременко атаку вовремя. Командующий фронтом не смог заснуть ни на час. Что касается главного, то в дело властно вмешалась природа. Густой туман парализовал авиацию, да и артиллерия лишалась необходимой прицельности. Если туман поредеет, докладывал Еременко, артподготовка начнется вовремя. Из Ставки настаивали, но Еременко ответил, что он не сидит в удаленье, а смотрит на передний край и видит, что начинать наступление в такой мгле безответственно.
На ветру красноармейцы чистили (в очередной раз) оружие. Вообще говоря, хитрый Еременко, возможно, хотел дождаться ухода немцев на север — для закрытия северной бреши, а самому начать потом, ударом по уже ослабленным позициям. Но Ставка категорически возражала, настаивая на оговоренной заранее синхронности действий. Возможно, Еременко не был уверен в успехе наступательной операции. Густой туман окутал его позиции, ударным группам было сложно ориентироваться в этом молоке. Танки наезжали друг на друга. Самолеты не летали. Еременко взял на себя смелость отложить начало наступления. Ставка требовала объяснений, и командующий фронтом, обливаясь потом, выдвигал свои аргументы. Но Ставка неумолимо настаивала на своем прогнозе погоды, обещавшем ее улучшение. Вопрос решился в 9.30, когда командующий фронтом, уже подступая к грани нарушения субординации, приказал начать артиллерийский барраж через полчаса.
Южная артподготовка началась несмотря на густой туман. Начали — уже традиционно — ракетные установки. После сорока пяти минут пламени, обрушившегося на систему обороны противника, румыны не могли не дрогнуть. По полям неслось громовое «ура», а навстречу уже шла толпа пленных. Еременко был несказанно удивлен, когда ему доложили о десяти тысячах военнопленных. (В Ставке не поверили и потребовали пересчета, который, к всеобщему удивлению, подтвердил эту цифру). Американский историк У. Крейг приводит воспоминания одного из участвовавших в наступлении солдат — Спитковского. «То тут, то там русские солдаты стреляли в неровные ряды румын и, когда Спитковский подумал о неделях и месяцах отступления, о жизни среди трупов, о блохах, он тоже выхватил автомат и начал стрелять в толпу. Когда он остановился, чтобы перезарядить автомат, он посмотрел на ряд мертвых тел — и онемение охватило его».
Затем удар нанесли войска, сконцентрированные в бекетовском «колоколе» и в районе озер Сарпа и Цаца. Как поминальные свечи, загорелись пять «тридцатьчетверок», но товарищи уже несли мщение. Дело, однако, продвигалось тяжко. Несколько командиров растерялись в бездонной открытой степи, артиллерия запаздывала, неожиданно появившиеся немцы начали создавать мощный оборонительный щит. И только несказанная мощь обрушившихся сил поставила все на свои места. Вот выдержка из дневника офицера румынской метеорологической службы: «Утром противник открыл мощный артиллерийский огонь по сектору, который приходился на 13-ю Прутскую дивизию… Дивизия сметена с лица земли… Никакой связи с высшим командованием… В настоящий момент окружены войсками противника. В окружение попали 5-я, 6-я и 15-я дивизии, а также остатки 13-й дивизии».
Но первый день принес и свою долю разочарований. 4-й механизированный корпус генерала Вольского не выполнил задачу дня. Он потерял пятьдесят танков, его левый фланг стал ощущать давление 29-й моторизованной дивизии немцев (Лейзер). Но его солдаты двигались всю ночь и подошли к станции Абганерово. В обороне румын и немцев была пробита 30-километровая брешь. Его танки показали способность зайти в тыл главной мобильной силе немцев — 4-й танковой армии, чей штаб на протяжении всей ночи пытался достоверно оценить складывающуюся ситуацию.
В конечном счете Жуков вводит в две гигантские бреши шесть своих армий и сопротивление «дежурных по прорыву» — группы Симонса и 48-го танкового корпуса — глохнет. Немецкий 48-й танковый корпус встретил советские танки Т-34 у деревни Песчаной, в пятидесяти километрах от Серафимовича. Немцы сражались отчаянно, они подожгли 26 «тридцатьчетверок», но с каждым часом их положение становилось все более сложным. В конечном счете танки немцев оказались окруженными, и во второй половине дня их положение превратилось в безнадежное.