Вторая мировая война

Командующего фронтом генерала Еременко в этот страшный день разбудили телефонные звонки, фиксировавшие перемещение танковой колонны 6-й армии. Он разбудил офицеров штаба и приказал принести завтрак. Смелость германского выпада — прорваться к Волге узкой колонной поразила его. В половине десятого утра, когда Еременко еще не притронулся к завтраку, позвонил заместитель командующего восьмой авиационной армией. «Только что вернулся самолет воздушной разведки. Летчики говорят, что видели сражение в районе села Малая Россошка. На земле все горит. Они видели две колонны примерно по сто танков в каждой, а за ними компактные колонны грузовиков с пехотой. Они направляются в направлении Сталинграда». Еременко приказал послать в воздух максимально возможное число самолетов. Прибыл генерал-майор Коршунов с известием о сожженной немцами в степи неподалеку от Сталинграда цистерне с горючим. Коршунов был так возбужден, что нервы у Еременко не выдержали, и он прервал генерала: «Выполняйте свою работу. Прекратите эту панику».

Неожиданность поразила двух генералов инженерных войск, которые, с достоинством за проделанное, пришли докладывать об успешном завершении строительства понтонного моста через Волгу в районе Сталинграда. Командующий фронтом поблагодарил их за службу и приказал немедленно уничтожить мост. Пораженным генералам пришлось повторить, что им приказывается уничтожить только что построенный ими мост и сделать это как можно скорее. Немцы не должны получить готовой переправы через Волгу.

На дальней окраине Сталинграда машинист паровоза Лев Дило оказался сброшенным на землю первыми немцами, которых он видел в жизни. Те связали ему руки, отобрали ручные часы и повели через поле. Благодаря их беспечности машинист скользнул в первый же попавшийся на пути овраг. Выстрелов вслед не последовало. Три километра до тракторного завода мелькнули незаметно. Опешившие вначале товарищи в конечном счете не растерялись. Здесь же был создан первый рабочий батальон. Тот, кто записывался в него, получал винтовку. Батальон занял позицию вдоль речки Мокрая Мечетка — первая городская линия обороны.

В городе прозвучал сигнал воздушной тревоги, но большинство горожан нетронутого еще войной города восприняло его за сигнал учебной тревоги. Тем прискорбнее было дальнейшее. Шестьсот германских самолетов летели безупречным журавлиным клином. «Штуки» и «Юнкерсы-88» ринулись в пике. Воздушный налет 23 августа 1942 года был самым концентрированным германским авианалетом с 22 июня 1941 года. Половина сброшенных бомб были зажигательными, что обрекло многочисленные деревянные дома. На расстоянии 70 километров от Сталинграда ввиду пожара можно было ночью читать газету. Солдат 94-й германской дивизии описывает виденное: «Весь город в огне; по приказу фюрера наши люфтваффе устроили пожарище. Это именно то, что нужно русским — остановить всякое сопротивление». То был чисто устрашающий налет — убить как можно больше, напугать, деморализовать. Бомбы поразили центральную телефонную станцию, городской водопровод, здание городской газеты, нанесли разрушения, особенно видимые на улицах Пушкина, Гоголя, Медведицкой. Известный германский ас Фрайхер фон Рихтгофен суммировал итог налета 4-го авиационного флота: «Мы просто парализовали русских». Вторжение войны не могло быть более ужасным, город хоронил сразу сорок тысяч жертв воздушного налета.

Но шли дни, город видел всякое, но одного не было точно — не было массового стремления купить мир и покой любой ценой. Напротив, на стенах домов появились тексты призыва местного горкома. «Товарищи и граждане Сталинграда! Мы никогда не сдадим город, где мы родились, на милость германского захватчика. Каждый из нас должен полностью отдать себя обороне нашего любимого города, наших домов и наших семей. Построим баррикады на каждой улице, превратим каждый квартал, каждый дом в неприступную крепость».

Стоять насмерть

Выйдя на связь со Сталиным, Еременко обрисовал ситуацию в самых мрачных тонах. Местные власти считают, что следует взорвать некоторые заводы, перевезя оборудование других на восток. Сталин взорвался. «Я не желаю обсуждать этот вопрос. Эвакуация и минирование заводов будет понято как решение сдать Сталинград. Государственный комитет обороны запрещает делать это».

Жесткость Сталина, угроза переправе через Волгу, общее ощущение конца света принудили Еременко к жестам отчаяния. Он начал понимать, что Паулюс бросил вперед три дивизии к Волге, чтобы создать коридор, который, с одной стороны, отсечет Сталинград от внешнего мира — от жизненно важных связей с Севером, а с другой, создаст тот мост, по которому основные контингенты его армии спокойно переместятся к волжскому городу. Первый этап реализации этого плана осуществлялся достаточно успешно. Но в плане был и определенный элемент авантюры — он заведомо предполагал, что Красная Армия не сумеет оказать должного сопротивления. Боготворящему плановое ведение дел Паулюсу довольно трудно было внести в свое калькулирование тот фактор, что жизнь, особенно в России, таит значительный элемент непредвиденного.

Сложности немцев начались с того, что три следующие друг за другом колонны имели разную скорость перемещения. Танки, вышедшие к Волге (16-я танковая дивизия), примерно на двадцать километров обогнали следующую за ними колонну (3-я моторизованная дивизия), и та заночевала в степи. Пятнадцатью километрами сзади, западнее остановилась третья колонна (60-я моторизованная дивизия). Три острова в степном море не могли не стать мишенью ударов советских частей.

Еременко бросился на северный «протокоридор» пока тот не был укреплен в достаточной степени. Ширина его составляла тогда всего четыре километра неукрепленной территории. Сталинградская артиллерия начала его. Немцы отвечали осторожно, запасы их горючего и снарядов были на исходе. В ночь на 25-е летчики Рихтгофена сбросили своему сталинградскому плацдарму на парашютах запасы продовольствия.

Немцы постарались предвосхитить окружение своих, отделившихся друг от друга воинских частей посредством ярко выраженных наступательных действий. В 4.40 утра 24-го августа передовая танковая колонна начала бешеный обстрел пока еще импровизированных советских оборонительных позиций на севере Сталинграда — у предместья Спартановка. Ударная группа Крумпена после тшательной артподготовки бросилась туда, где разрушения казались максимальными. Не тут-то было. Окопы, вырытые за ночь, встретили их огнем. Рабочие в гражданском учились передовой военной тактике прямо на ходу. Они грамотно создавали окопы, проводили ходы сообщения, не тушевались при виде рычащих танковых громад немцев. Как пишет об этом эпизоде американский историк У. Крейг, «одетые в рабочие робы и в светлые воскресные костюмы рабочие вступили в бой с лучшей танковой армией мира». Эти рабочие жили трудной жизнью, танками их было трудно напугать — они производили их сами, а известие о зверском авианалете уже подготовило их морально. Эти люди сражались за свою землю, за свои семьи, за только начавшийся обустраиваться быт пятилеток. Немцы встретили в их лице не индоктринированных идиотов, а самоотверженных мужчин, людей, исконно, по коду исторической памяти любящих свою страну и готовых ради нее на любые жертвы. Спортивно-расовой лихости танкистов противостояло жертвенное сознание людей, в которых немцы вызвали ненависть сами. Город хоронил сорок тысяч убитых мирных людей — половина семей сталинградцев несла своих близких на кладбище. Отмщения стал требовать даже самый кроткий.

Отходящая от невзятых позиций группа Крумпена должна была отбивать контратаку еще даже недокрашенных тридцатичетверок, только что сошедших с заводского сталинградского конвейера. На эти машины еще не успели поставить оптический прицел и бить они могли только прямой наводкой. Заряжающий следил за положением ствола в момент поворота башни. И все же эти танки стреляли. Окаменевшие от горя и решимости люди почти не нуждались в оптике, их наводила на цель неукротимая ярость. В их мирный город пришел враг и сразу показал, что никаких правил не признает, что желает вызвать лишь страх и подчинение. Жизнь не настолько хороша, чтобы ради нее пасть ниц перед этими убийцами.