Страница 51 из 95
Второй слуга рассмеялся:
— Да оставь ты его в покое. Надо ли так напрягаться и пороть его? А я думаю, он хочет показать, что без этого не сдастся. Лучше заставь старую каргу спуститься помыть его. Она так о нем волновалась, когда его посадили сюда.
Они потешили свою душу, забрав его постельные принадлежности и оставив нагишом трястись от холода на голом полу. Томясь ожиданием, он растирал себе руки и ноги. Ему следовало быть с ними очень осторожным. Как бы ни ненавидели они Илара, мучить Серегила явно доставляло им удовольствия больше.
Они скоро возвратились вместе с Зориель и несколькими слугами. Серегил обрадовался, увидев, что они принесли с собой небольшую лохань и ковш для воды, а также свежее белье.
Вода оказалась ледяной, но он так истосковался по ванне, что был счастлив даже услышать бормотание Зориель:
— Ну вот, теперь я рядом и всё будет хорошо, сынок. Только полюбуйтесь на это: кожа да кости!
— Мой хозяин не столь добр, как Ваш, — ответил Серегил с кривой усмешкой, вздрогнув, когда она провела по его спине жесткой тряпкой.
— Я слыхала, ты чуть не придушил его, — прошептала она, наклонившись поближе: — некоторые из нас вдоволь потешились этим, причём не только рабы.
Она вылила ковш холодной воды на его голову и принялась намыливать волосы, громко причитая:
— Разве тебе не известно, кто такой Кенир? Он — фаворит господина и скоро станет вольноотпущенником. Ты будешь принадлежать ему, так что тебе лучше обучиться хорошим манерам.
Серегил фыркнул и ничего не ответил. Он поглядел на стражей, чтобы удостовериться, что им не до них, затем пробормотал:
— Это Вы прислали ко мне ту женщину, катмийку?
— Да, я. До меня дошел слух, что тебя убили, но она сказала, что видела, как тебя волокли сюда. У неё больше свободы в доме, чем у меня.
— Она Ваша подруга?
— Думаю, уже можно назвать её этим словом. Известно, чтобы сойтись с катмийцем, нужно какое-то время. Большинство из них остаются холодны, как горы в их фейтасте, к тому же они очень лукавы. Но она быстро поняла, что не лучше остальных, едва здесь появился этот.
— Кенир, Вы хотите сказать?
— Кто же еще? Он, этот коварный пес. Так мягко стелется перед илбаном, но совсем другое дело мы, не достойные и носка его ботинка.
— Ну да, он всегда был таким.
Она на минуту прервала мытьё и прошептала:
— Он говорил, что знал тебя раньше, но я поначалу не верила ему. Так он и правда устроил, что ты попал сюда и стал рабом, как и он сам?
— Он сделал это, чтобы выбраться самому. Вашему илбану был нужен не я, а мой друг. Вы не видели его?
— Светловолосого юношу? Время от времени он ещё мелькал тут, когда его таскали из дома в мастерскую, но с тех пор, как его держат там, больше не видела.
— А о нем с тех пор что-нибудь слышно?
Она, чуть поколебавшись, покачала головой и помогла ему вылезти из бадьи, тут же завернув в большое полотенце.
Он поймал её взгляд.
— Вам всё же что-то известно. Прошу Вас, скажите!
— Ну ладно, несколько дней назад из мастерской хозяина раздавались такие жуткие звуки…
Серегил перехватил её руки, не давая вытирать ему волосы:
— Что за звуки?
— Крики, — прошептала она: — Как будто там кого-то убивали. Может быть, то было и животное, но звуки были такие… — Она поджала губы и быстро заморгала: — как будто их издавал ребенок! Но в доме в последнее время не появлялось ни малолетних рабов, ни животных. По крайней мере, я ничего такого не слышала, а мне известно почти всё, что тут происходит. Рания тоже ни о чем таком не слыхала.
Серегил медленно опустился на пол и закутался в полотенце.
— Несколько дней, говорите? Как раз, когда я очутился здесь?
— Да.
— потроха Билайри! Так вот откуда эта его улыбка.
— Что?
— Ничего. Спасибо, матушка. Я очень благодарен Вам за заботу.
Она покачала головой, затем наклонилась и поцеловала его в макушку, словно ребенка:
— Никто, кроме тебя не называл меня матушкой, мальчик мой. Давай-ка, сядь прямо, я приведу в порядок твои волосы.
Серегил позволил себе расслабиться, а она распутала его волосы и помогла одеться в чистую шерстяную одежду. Когда она укладывала его в постель, подтыкая одеяла, он с удивлением осознал, что подумывает о том, а не взять ли её с собой, когда соберется бежать. Конечно, то была совершенно нелепая мысль, но он и в самом деле чувствовал себя слегка виноватым, зная что придется покинуть её. Алек никогда бы не оставил ее тут.
Зориель поставила ему на колени поднос, принесенный ранее. Это была всё та же чечевичная похлебка с куском хлеба и засохший сыр, но он был так голоден, что и это для него было подобно праздничному яству.
Он ел всё по-отдельности, с каждым новым куском ожидая, что вот сейчас на него подействует подмешанное лекарство. Но и покончив с едой, он чувствовал себя вполне сносно, голова оставалась ясной.
Зориель забрала поднос, а слуги убрали банные принадлежности и прихватили светильник. Серегил услышал, как упал засов, и лишь тогда повернулся на бок. Новый тюфяк и одеяла были теплее предыдущих, но пахли только свежим воздухом да травой, не оставив и следа от Алека. У него ещё оставалась старая подушка, и он вжался в неё лицом, пытаясь унюхать едва уловимый запах Алека.
Крики, о которых упоминала Зориель, были похожи на крики ребенка или животного, так она сказала? Он сильнее стиснул подушку и взмолился, чтобы это оказалось животное.
На следующий день его вернули в ту комнату наверху, с видом на сад. Никто не приходил бить его или травить лекарствами, но он знал, что не стоит питать напрасных надежд.
Всё делалось по команде Илара. Серегил опять сидел перед тем же окном и наблюдал, как Илар, как и прежде, гуляет по саду под руку с Алеком. Как обычно, в руке Илара был конец цепочки, прикрепленной к ошейнику Алека, но Алек при этом держался с ним весьма непринужденно. Каждая улыбка, которую Алек дарил этому негодяю, вонзалась ножом в сердце Серегила, но, по крайней мере, у него теперь было доказательство, что его тали все еще жив и с ним всё в порядке. Он и впрямь выглядел великолепно. С такого расстояния, конечно, было сложно сказать — быть может, то была всего лишь тоска его сердца — но от Алека словно бы исходило сияние. Серегил всегда считал его красавцем, но теперь он выглядел ещё прекраснее, ничем не напоминая тот истерзанный труп, каким он увидел его в той клетке всего несколько дней назад. Тем не менее, Серегил заметил, что его рука нет-нет да и коснется того места, где была рана в его груди и улыбка исчезает с его лица.
Тоскливо наблюдая за ними, он вдруг увидел, что Илар внезапно повернулся к окну и помахал ему рукой, видимо, сказав Алеку сделать то же. Серегил перевел дух и махнул им в ответ. Алек снова помахал рукой, затем безразлично отвернулся.
Сердце Серегила заныло от этого, и от того, как легко Алек позволил Илару обнять себя за плечи и пошел с ним к бассейну с рыбами. Он вжался в спинку стула, впервые задавшись вопросом: а что, если Илар совратил Алека, как, поступил когда-то с самим Серегилом? Он тут же отбросил эту недостойную мысль, но всё же не смог избавиться от нехороших предчувствий.
Признаться, что дико ревнует, ему не позволяла гордость, так что он постарался просто не думать об этом.
— Кто это? — спросил Алек, махнув неясной фигуре в окне за толстым стеклом.
— Полагаю, это Рания, — ответил Кенир: — там как раз ее комната.
— О, — Алек ещё помахал снова и ему показалось, что ему ответили. Кенир поспешил взять его под руку, и они отправились дальше.
— Знаешь, — сказал Алек, понизив голос, — из моей комнаты слышно всё, что творится в лаборатории.
— Не сомневаюсь в этом. Она же прямо над твоей головой, — Кенир ласково погладил его по руке: — Должно быть, было нелегко слушать вопли рекаро.
— Это было ужасно! — Он прошел ещё несколько шагов, набираясь храбрости, и прикидывая, насколько можно довериться этому человеку, не зная, друг перед ним или враг: