Страница 21 из 104
- Ну ладно, черт с ней. Поговорю в последний раз. Не послушает - освободим.
Не послушалась Полина Прокофьевна ни парторга, ни директора. Любила настоять на своем. В этом была ее сила. А потому не раз в компании подвыпивший и захмелевший Роман Петрович в присутствии жены заводил такие смелые разговоры на философские темы:
- И зачем только люди женятся? Кто все это придумал, чтобы обязательно жениться?.. А? Не знаете, кто был тот первый дурак? Ну, живи себе, как человек, будь человеком и не знай горя-беды. Так не-ет же, на тебе жену, потому как человеку без беды нельзя. Наказание ему надо, чтоб он вечно над собой беспокойство чувствовал. Как будто и так беспокоить тебя некому, как будто и без жены всякого начальства на свете мало.
Полина Прокофьевна в такие минуты начинала кусать свои пухлые губы, а в глазах ее, птичьих, круглых, по выражению Романа Петровича, начинали чертики плясать. Но Роман Петрович этих чертиков не боялся, особенно, когда был немножко навеселе.
- Ну что ты, мамочка, на меня так нежно смотришь? - Он всегда называл жену "мамочкой". - Чует мое сердце - влепят мне из-за тебя выговор, да еще и с предупреждением.
- Ни один порядочный мужчина не получал выговоров из-за жены, - "заводилась" Полина Прокофьевна.
- А из-за кого ж, мамочка, скажи на милость, мы получаем выговорочки? Только из-за своих милых женушек.
- Из-за полюбовниц! - выпалила Полина Прокофьевна, надеясь этой фразой сразить своего "папочку", у которого давным-давно был грешок "по женской линии". Но Роман Петрович из-за давности времени об этом забыл и намек супруги оставил без внимания.
- Получить выговор из-за полюбовницы, я вам скажу, и не обидно, потому как за дело. Может, даже и приятно.
- А-а-а, вот что тебе приятно! - Чертики в глазах Полины Прокофьевны уже ходили на головах. - Хорошо ж, мы об этом еще поговорим!
Подобные обещания Полина Прокофьевна всегда аккуратно выполняла, и философский разговор о женах и любовницах продолжался дома, где Роман Петрович легко отрекался от своей прежней точки зрения, и все продолжалось так, как хотела Полина Прокофьевна.
Но вот однажды в областной газете появился фельетон под заголовком "Барыня", в котором главной героиней была Полина Прокофьевна. Ох, что тогда творилось на землях совхоза "Партизан"! Сначала, после беглого знакомства с фельетоном, Полина Прокофьевна бросилась в контору к мужу. Но разве застанешь директора у себя в кабинете в летнюю пору? Тогда она побежала на почту и приказала газету с фельетоном задержать. Но было поздно - почтальон ушел на линию. В отчаянии Полина Прокофьевна второй раз перечитала фельетон и только сейчас обратила внимание на фамилию автора: Сорокин, учитель!
Это было неслыханно! Полина Прокофьевна опрометью побежала в школу. Занятия уже окончились, и Сорокина в школе она не нашла. Пришлось ей весь гнев обрушить на голову директора, человека тихого, пожилого, которому до пенсии оставался всего лишь один год. С фельетоном он уже был знаком и к неприятности Полины Прокофьевны отнесся участливо.
- Сочувствую вам, дорогая Полина Прокофьевна. Очень сочувствую, потому что и сам когда-то, еще до войны, был в вашем положении. Публично оболгали и ни за что ни про что. Мой совет вам добрый - не обращайте внимания. А библиотеку бросьте совсем. Пусть на замке висит! Пусть они попробуют без вас. А мы посмотрим, как они обойдутся.
"Правильно, пусть-ка поживут без меня!" - решила заведующая библиотекой, послушавшись совета директора школы, и демонстративно швырнула ключ от библиотеки и читального зала на стол Посадовой.
…От Посадовой Вера узнала, что Михаил Гуров и Нюра Комарова в совхозе пользуются большим и заслуженным авторитетом. Нюре Комаровой принадлежала инициатива перевода доярок и свинарок на двухсменную работу. Не легко ей было. Большое сражение пришлось выдержать с директором совхоза, который считал ее предложение глупой фантазией.
- Работать в две смены!.. - восклицал Булыга. - Да вы что, в своем уме? Где это видано! Что вам тут - завод?
- Завод, Роман Петрович, вы правильно сказали, - спокойно отвечала Нюра. - Завод сельскохозяйственных продуктов. На заводах люди на семь часов переходят, а мы тут по двенадцать вкалываем. Не то что в кино сходить - высморкаться некогда.
- А ты подсчитала, сколько в таком случае литр молока будет стоить? - наступал Булыга.
- Подсчитала, не беспокойтесь: сколько стоит теперь, столько и тогда будет стоить.
- Это как же? Что-то я не понимаю твоей арифметики. Я, признаюсь, академии не кончал и с высшей математикой не знаком, но до двух считать умею. Одна смена - это один человек, а две смены - это уже два человека.
- Две смены это тот же один человек да плюс механизация, - бойко парировала Нюра. Она была непреклонна. - Да, да, Роман Петрович, плюс механизация.
- Ага, механизация, говоришь, - наигранно сощурил глаза Булыга. - А сейчас у нас, значит, нет никакой механизации?
- Есть, Роман Петрович. Допотопная. А мы сделаем современную. Подачу и приготовление кормов, уборку навоза - все механизируем. И электродойку пора по-настоящему наладить.
- Это кто ж у вас такой спец на все руки объявился, который все может, как в сказке? - иронизировал Булыга.
- Миша Гуров, - просто и серьезно ответила Нюра.
Рассмеялся Роман Петрович и слушать не стал дальше. Но выслушать ему пришлось, правда гораздо позже, на комсомольском собрании, куда он был приглашен в качестве гостя. Комсомольцы обсуждали предложение Нюры Комаровой, обсуждали долго, шумно, спорили, кричали. А Роман Петрович слушал и в уме твердил свое: ничего из этого не получится, без увеличения количества доярок и свинарок на двухсменную работу не перейти. Нет, ничего не выйдет.
- Ребята дело говорят, - шептала ему Надежда Павловна, а он только отмахивался да бурчал в бороду:
- Дело делать надо, а говорить что, это всякий может.
Нюру поддержал Миша Гуров. Он сумел поднять молодежь на механизацию ферм. Соорудили транспортеры, подвесные дороги, приобрели электродойки усовершенствованной конструкции. Все было готово к переходу на две смены. Только Роман Петрович не был готов: он боялся, что на энтузиазме работа в две смены продержится от силы неделю, а затем потребуются дополнительно люди. Ему казалось, что и надои молока падут, и прирост свинины сократится. Нет, не хотел он рисковать и в душе ругал не столько Нюру и Михаила, сколько Надежду Павловну. Со своими сомнениями он отправился к секретарю райкома, и тот с ним согласился. Таким образом, инициатива комсомольцев не нашла поддержки в райкоме партии. Сам секретарь райкома как бы между прочим заметил Посадовой:
- Что вы там мудрите с двумя сменами?.. Знаете, как это называется? Это называется - раньше батьки в пекло лезть… Слушайтесь батьку: у него голова холодная, да мудрая. А у ваших комсомольцев головы горячие…
Совет был слишком прозрачным. Надежда Павловна, хорошо зная характер секретаря райкома, спорить с ним не стала, но и отступать не думала. Она так рассуждала: ну что мы теряем? Попробуем, не получится - вернемся к старому. Она вообще не видела тут никакой проблемы и причин для споров и конфликтов. Просто считала это упрямством Романа Петровича. Но Гурову и Комаровой посоветовала: поезжайте в обком и прямо к первому секретарю Егорову.
Захар Семенович их принял, выслушал и тотчас же позвонил секретарю райкома.
- Вы проглядели большое дело. Да, именно проглядели новое, передовое, умное. Это непростительно для партийного руководителя. Не ожидал от вас, - спокойно говорил в трубку Егоров. Голос у него был охрипший и тихий, глаза воспаленные, лицо усталое. - Сейчас у меня сидят комсомольцы из "Партизана". Сегодня они возвращаются к себе в совхоз, а завтра я попрошу вас выехать туда, тщательно разобраться во всем и помочь.
Это была победа. Булыга вынужден был уступить. Больше того, в разговоре с приехавшим в совхоз секретарем райкома он и не спорил, и не оправдывался, - тут он просто словчил.