Дикарь

В ельнике у оврагов держались пугливые рябчики, дальше, где начинался молодой березняк, хоронились глухариные выводки. Не было недостатка и в белке. К зиме нальется душистым соком смородина, вспыхнут ярким румянцем рябины и свесят тяжелые гроздья, потемнеют орехи в кедровых шишках. Чем не житье соболю!

Однако Дикарь чувствовал беспокойство. Он без труда мог добыть себе пищу и был сыт. Но какая-то непонятная сила гнала его из гнезда, и он рыскал по тайге ночи и дни. Стал раздражителен и зол. Иногда уходил от своей горы на полсотни верст. Он не знал, что ищет, зачем с отчаянным упрямством мечется по тайге.

Увидев однажды филина, сидевшего у ствола березы, он не юркнул, как обычно, в заросли. Шерсть вздыбилась на загривке, в черных глазках сверкнул злой огонек. У филина были острые длинные когти. Соболь боялся когтей бесшумной ночной птицы. Но сейчас был день, и Дикарь был зол. Он прыгнул на березу, филин закрутил головой и смотрел по сторонам невидящими зелеными глазами. Вдруг птица распластала широкие мягкие крылья. Соболь рванулся ей на спину. Филин опрокинулся и неловко упал в траву. Птица скрипела клювом, когти ее судорожно сжались и стали медленно разжиматься. Дикарь, урча, сдавил ей горло.

Соболь ушел, не взглянув на свою жертву. Жадно ловил он запахи земли и леса, слушал тихие шорохи тайги.

Над тайгой пламенел июль. Ласковый июль с долгими и грустными закатами, светлыми звездными ночами и седыми росами перед зарей. Лес был настоен густым ароматом хвои, буйного разнотравья и цветов.

Июль — месяц соболиных свадеб. Томимый неясной тоской одиночества, Дикарь искал себе подругу.

Однажды дрогнули его чуткие ноздри — и зверек замер, охваченный неясным трепетом. Он чуял след соболюшки.

Тайга дремала, облитая бледным светом луны.

Дикарь, невидимый и неслышный, бежал по следу соболюшки. То исчезал во мраке под навесом тяжелой хвои, то мелькал в лунном островке, и темная шкурка вспыхивала серебром.

Рядом со следом соболюшки возник другой след, след чужого соболя. Дикарь зло скребнул по траве лапами. Глухая ярость закипела в нем.

Дикарь настиг их на узкой поляне над оврагом. Соболюшки не было видно, а чужой соболь носился вверх и вниз по стволу ели. Он был меньше Дикаря, у него был светлый бурый мех с темной полоской на спине.

Дикарь заурчал. Соперник замер, выгнулся и припал к земле.

Две юркие тени метнулись навстречу друг другу и свились в клубок. Дикарь с маху опрокинул соперника, рвал, кусал, царапал. Тот впился ему в заднюю лапу. Дикарь взвыл от боли и злости. Он дергался, волочил соперника по земле, но тот не разжимал зубов. Дикарь, извернувшись, укусил его в нос. Тот фыркнул и отскочил. Попятился и вдруг исчез в траве.

Дикарь не стал его преследовать, не стал и зализывать раны, побежал к соболюшке, притаившейся в зарослях.

Соболюшка была маленькой и озорной. Она весело прыгала перед Дикарем и вдруг, перемахнув через него, скрылась в густых ветвях ели. Это была их свадьба. Свадьба без пира и гостей, один на один, но свадьба веселая, живая, с бесконечными играми в прятки и состязаниями в ловкости. Среди буйных таежных цветов и трав они то скакали, затевая игру, то неторопливо шли рядом…

Так и остался Дикарь жить в том кедраче на склоне горы, который приглянулся ему сначала.

Шла зима. Первая метель заметалась в тайге. Белые вихри крутились в зеленой хвое. Ветер, прорываясь снизу, бросался под широкие платья кедров, шумел и сыпал снег на хрупкую, тронутую морозом землю.

Шубка Дикаря стала густой и пушистой. По цвету была такой же темной, почти черной, как летом. Из всех соболей только баргузинские не светлеют зимой. На брюшке Дикаря мех был буро-желтоватым, а на груди красовалось яркое оранжевое пятнышко.

Красавец-соболь! Быстрый и ловкий, он будто не бегал, а порхал по воздуху легкими быстрыми взмахами.

Дикарь отвык от опасности. Ему было весело. Он не умел играть сам с собой, и игрой становилась для него охота. Нарочно подолгу подкрадывался к задремавшему рябчику; спугнув белку, отчаянно гонялся за ней. Впрочем, белок преследовал неохотно. Дикарь не любил скакать по деревьям, как это делают куницы. Он предпочитал держаться внизу, под завесой хвои.

Однажды Дикарь увидел лосей, подкрался и прыгнул на спину лосенку. Надо было видеть, как тот подскочил, взревел и как всполошилось все стадо.

Белым-бела зимняя тайга. Белы деревья, укутанные снегом, белы камни, укрытые тяжелой шубой. Тишина. Звонкая лесная тишина. Лишь скрипнет сушина, да снежный ком сорвется с ветки.

Коварна зимняя тайга. Все тайны ее — на снегу. Смотри и читай, как по книге, замысловатый язык следов. Пойдет пурга, сметет эти тайны, и на свежей пороше выткнутся новые рассказы о таежных приключениях.

По следу Дикаря шел человек. Он знал все, что делал сегодня соболь, где был. След зверька рассказывал ему об этом. Соболь ходит «чисто», ставя задние лапки точно в след передних. Это называется «ходить в коготь».

С рассветом спустился Дикарь из беличьего гнезда, послушал, встряхнулся. Неторопливо отправился вниз по склону — там больше дичи и ягод. Под снегом пискнула мышь. Пискнула тонко, неслышно. Но соболь все видит и слышит. Он привстал на задние лапки, нетерпеливо дернулся хвост. Легкими скачками пошел в сторону. Пригнулся, стал осторожно красться. Замер, еще послушал, И вдруг, сделав еще скачок, зарылся в снег. Выбросил мышку вверх и на лету снова поймал. На морде у него серебрился снег.

Чуткое ухо Дикаря уловило какой-то шорох. Наскоро расправившись с мышью, он широкими скачками помчался на звук и наткнулся на свежий след горностая.

Глазки Дикаря сверкнули, на загривке вздыбилась шерсть. Горностай был недалеко.

Дикарь нагнал его у оврага. Белый юркий зверек с черной кисточкой на конце хвоста, почуяв соболя, завилял меж упавших стволов и исчез под елью. Под лапами хвои, придавленной снегом, был сложный лабиринт ходов, и горностай уходил по ним. Дикарь пробирался по пятам.

Горностай выбился наверх, сделал два прыжка и снова юркнул в снег. Дикарь — за ним. Быстро работая лапками, пробивал дорогу в сыпучей толще. Но горностай исчез. Соболь выскочил из-под снега, осмотрелся, начал в ярости бегать по опушке.

И вдруг услышал далекий скрип снега. По лесу шел человек и с ним — собака.

Человек бьет молнией. Но соболь может скрыться от него за тяжелой завесой хвои. Человек ставит ловушки и капканы. У соболя есть острое чутье, чтобы разгадать опасность. Человек видит след, но соболь хитер и умеет путать следы. Дикарь пустился бежать в гору, вспрыгнул на ветку, снежный ком дрогнул и рухнул. Соболь взбирался выше и выше по кромке веток. На пухлом снегу были ясно видны отпечатки его лап. Дикарь хитрил. Добравшись до вершины, он осторожно спустился обратно вдоль ствола и спрыгнул точно в свой старый след. Пошел по нему осторожно, боясь неверно ступить. Метнулся под упавшее дерево, зарылся в снег и прополз так метров двадцать. Потом забрался на кедр и замер, прислушиваясь.

Серая лайка мчалась по следу. У того самого кедра, где соболь путал след, она заметалась, взвизгивая. Лайка была умна. Она поняла, что соболя нет на дереве. Пошла обратно, остановилась, вернулась к кедру.

Дикарь спустился на нижний сук и с любопытством наблюдал за собакой. Где-то сзади пробирался сквозь чащобу человек. Увлеченный наблюдением за лайкой, соболь не заметил, как человек подошел вплотную.

Человек снял шапку, стряхнул с нее снег, снова надел. Он был в коротком полушубке, за спиной висела сумка, за плечом ружье.

Человек поднял голову, глаза его расширились. Он увидел на суку соболя, черного серебристого соболя, какого не видывал никогда.

Дикарь скользнул в хвою. Человек вскинул ружье.

Соболь изо всех сил оттолкнулся лапами, свернувшись в клубок, полетел к соседнему кедру и исчез в ветвях. Сзади щелкнул курок, но выстрела не было.

Человек застонал. Он бросил ружье в снег и начал топтать его.

Теперь соболю было не до хитростей. Он бежал что есть мочи дальше и дальше в гору. Собака шла по его следу.