Страница 9 из 112
Генерал Думенк искренне верил, что русские по-прежнему хотят заключить военное соглашение. Такого же мнения придерживался и маршал авиации Бер-нетт. В донесении своему начальнику штаба из Москвы 16 августа он написал: «Мы считаем, что Россия хочет заключить соглашение с Англией и Францией, но русские опасаются, что они не могут позволить себе ждать, пока Германия завоюет Польшу, и затем вести оборонительные бои на своей собственной территории…»
Сразу же после заседания 17 августа Думенк отправил срочную телеграмму в Париж.
«Заседание 21 августа назначено лишь потому, чтобы не создать впечатления за границей, что переговоры прерваны… СССР хочет заключить военный пакт… Советский Союз не хочет получать от нас клочок бумаги без конкретных обязательств. Маршал Ворошилов заявил, что все проблемы… будут урегулированы без труда, как только будет решен вопрос, который он называет “кардинальным”. Сейчас необходимо дать мне полномочия ответить “да” на этот вопрос».
Но утвердительный ответ на этот вопрос, однако, зависел от правительства Польши и польского генерального штаба. И, следовательно, от успеха попыток французского и английского правительств убедить поляков дать такой ответ. Хотя Париж и Лондон опрометчиво дали свои военные гарантии Польше, не подумав о позиции Советского Союза, теперь — в середине августа — они осознали, что их помощь с запада не спасет Польшу, если Советский Союз одновременно не придет на выручку к полякам с востока.
Министр иностранных дел Боннэ в Париже, как это видно из его переписки и мемуаров, полагал, что французский военный атташе в Варшаве делает все возможное, чтобы убедить польский генеральный штаб принять — более того, приветствовать — советскую помощь, однако позднее станет известным, что генерал Мус делал это неохотно и нерезультативно. (Генерал Гамелен, судя по его переписке и другим документам, не предпринял ничего, чтобы повлиять на генерала Муса или на польский генштаб, хотя вопрос имел жизненно важное значение для французской армии.) Мус разделял враждебное отношение поляков к Советскому Союзу, их преувеличенную оценку польской армии и слабостей советских вооруженных сил. Когда капитан Бофр прибыл вечером 18 августа в Варшаву из Советского Союза и объяснил тупик, в который зашли военные переговоры в Москве, он не встретил сочувствия со стороны генерала Муса. Военный атташе в категорической форме заявил ему, что шансов на принятие Польшей советской помощи нет, и добавил, что сам он также сомневается в «добросовестности» Советского Союза. На доводы Бофра, что даже англичане сейчас признали, что польская армия в одиночку не продержится против немцев более двух недель и, следовательно, без русской помощи обойтись нельзя, генерал Мус стал «яростно доказывать абсурдность недооценки такой превосходной армии, хорошо оснащенной и добившейся большого прогресса в своих тактических доктринах».
Даже если бы генерал Мус был более объективен и прозорлив, можно предположить, что большого значения это бы не имело. Поляки в августе 1939 года, также как и их предшественники на протяжении многих поколений, упорно отказывались видеть то, что наилучшим образом отвечало их интересам, и, так же как это неоднократно было в их трагическом прошлом, казалось, задались целью накликать на себя собственную погибель.
19 августа было решающим днем. Польский министр иностранных дел Бек обещал к вечеру дать определенный ответ.
Вскоре после полудня в Париже почти отчаявшийся Боннэ совещался с временным поверенным в делах Великобритании Кэмпбеллом — английский посол Фиппс тоже находился в отпуске.
«Было бы катастрофой, — заявил Боннэ, — если бы в результате отказа Польши переговоры с русскими сорвались… Полякам просто нельзя отказываться от единственной немедленной эффективной помощи, которая может быть им оказана в случае нападения Германии. Английское и французское правительства были бы поставлены почти в невозможное положение, если бы нам пришлось просить наши соответствующие страны вступить в войну ради защиты Польши, которая отказалась от такой помощи».
Вечером этого же дня в Варшаве Бек дал наконец ясно понять, что ни его, ни польское правительство, ни генеральный штаб переубедить нельзя. Он заявил французскому послу: «Я не согласен, что могут быть вообще какие-то переговоры относительно использования части нашей территории иностранными войсками. У нас нет военного соглашения с СССР. И мы не хотим его».
В этот роковой момент у англичан и французов осталась лишь одна козырная карта, которую они могли использовать против поляков: заявить им, что, если они не пересмотрят свое решение и не согласятся принять советскую помощь, англо-французские обязательства о помощи будут аннулированы.
Но так далеко ни Чемберлен и Галифакс в Лондоне, ни Даладье и Боннэ в Париже идти не хотели.
21 августа, после четырехдневного перерыва, участники военных переговоров в Москве встретились на очередном заседании. Хотя адмирал Дракс предложил подождать еще три-четыре дня, поскольку ни он, ни генерал Думенк так и не получили от своих правительств ответы на поставленный советской стороной вопрос о проходе войск через территорию Польши, маршал Ворошилов настоял на возобновлении работы совещания в 11 часов утра, как это было согласовано еще 17 августа.
После того как заседание открылось трагикомической сценкой — адмирал Дракс с гордостью предъявил свои письменные полномочия, не подозревая, что они поступили слишком поздно, — Ворошилов предложил прервать работу совещания на неопределенное время или, по крайней мере, до тех пор, пока не поступят ответы на вопрос о вступлении советских войск на территорию Польши. Если ответы будут отрицательные, то он вообще не видит «возможности дальнейшей работы для … совещания». После того как английская и французская миссии возразили против дальнейших отсрочек, заседание было временно прервано.
После перерыва Ворошилов торжественно зачитал письменное заявление советской стороны.
«Намерением советской военной миссии было и остается договориться с английской и французской военными миссиями о практической организации военного сотрудничества вооруженных сил трех договаривающихся стран… СССР, не имеющий общей границы с Германией, может оказать помощь Франции, Англии, Польше и Румынии лишь при условии пропуска его войск через польскую и румынскую территории, ибо не существует других путей, для того чтобы войти в соприкосновение с войсками агрессора».
При этом он напомнил гостям, что английские и американские войска в прошлой мировой войне не могли бы сражаться с немцами, если бы не имели возможности оперировать на территории Франции.
«Советская военная миссия не представляет себе, как могли правительства и генеральные штабы Англии и Франции, посылая в СССР свои миссии для переговоров о заключении военной конвенции, не дать точных и положительных указаний по такому элементарному вопросу, как пропуск и действия советских вооруженных сил против войск агрессора на территории Польши и Румынии… Это значит, что есть все основания сомневаться в их стремлении к действительному и серьезному военному сотрудничеству с СССР… Ответственность… естественно, падает на французскую и английскую стороны».
Таким образом, мяч был возвращен на половину корта западных союзников. Без всякого сомнения, приведенные Ворошиловым аргументы были логичными. Союзники просили Россию вступить в схватку с Германией, но отказывали ей в территории для этой схватки.
В 16.15, когда ответ польского правительства так и не поступил, Даладье послал телеграмму Думенку:
«Вы уполномочиваетесь подписать в целях продвижения наших общих интересов… военную конвенцию, с оговоркой, что она должна быть затем одобрена французским правительством».
Но без согласия Польши это был пустой жест. К тому же готовой для подписания «военной конвенции» не существовало.
Из-за тупика, связанного с ответом на советский вопрос, проект ее не был составлен. Французский премьер-министр в этот критический день, казалось, пребывал в расстроенных чувствах. Впоследствии он покажет на суде, что в полдень того же дня он попросил Лондон направить аналогичную телеграмму Драксу и что англичане «согласились». Возможно, что так ему подумалось, но это было неправдой. Секретные документы Форин оффис свидетельствуют, что Лондон ничего не предпринял в отношении просьбы Даладье ни в тот, ни даже на следующий день. Когда 22 августа адмирал Дракс запросил согласие Лондона на то, чтобы английская делегация поддержала генерала Думенка и со своей стороны также дала положительный ответ на поставленный Советским Союзом вопрос, ему никто не ответил. «Нельзя было послать ответ на эту телеграмму, — напишет вернувшийся в начале августа в Лондон Стрэнг на этом запросе, — так как никакого решения принято не было».