Страница 110 из 112
Единственной страной, которая могла сделать реальной поддержку, обещанную Англией Польше, была Россия, но Россия была страной, с которой английские государственные деятели по ряду причин, традиционных и религиозных, не хотели сотрудничать, несмотря на настойчивые обращения со стороны самих русских руководителей.
Через пять месяцев после предоставления Англией гарантии Польше армии Гитлера пересекли польскую границу, и европейская война, которой предстояло перерасти во вторую мировую войну, началась. Даже если злой гений Гитлера и послужил взрывной силой, втянувшей мир в бездну войны, западные демократии не могут полностью избежать ответственности за ее начало. Как писал сэр Базиль Лиддел Гарт, «если позволить кому-либо разогревать котел до тех пор, пока давление пара не достигнет опасной точки, а затем вы закроете предохранительный клапан, то подлинная ответственность за вызванный взрыв будет лежать на вас».
Франция пала, Польша была под пятой нацистов, и конец в Норвегии был очевидно близок: через 15 месяцев после заявления Чемберлена о гарантии Польше «с целью обеспечения мира в Европе» в Европе действительно наступил мир, если придерживаться распространенной точки зрения, что отсутствие военных действий означает реальный мир и что Британские острова не входят в понятие Европы.
В последовавшие месяцы внимание Гитлера время от времени отвлекалось от его главного и давно вынашиваемого плана — уничтожения СССР — выходками его шакала, Муссолини. В результате Гитлер оказался втянутым в военные операции в Северной Африке, на Балканах и в Средиземном море, но эти экспедиции, сопровождавшиеся, как правило, блестящими военными успехами, были для него всего-навсего вызывающими раздражение отклонениями от главной цели. Сражения, которые для англичан были кампаниями доблести, находчивости и отчаянной храбрости, такие, как осада Тобрука, греческая кампания или битва за Крит, для их противника являлись событиями, которые не имели сколько-нибудь существенного значения. Так 130 лет до Гитлера, должно быть, относились Наполеон и его армии к войне на Пиренейском полуострове, и интересно видеть, как история ничему не научила Гитлера: он тоже повернулся спиной к Англии и двинулся через степи к своей конечной гибели.
22 июня 1941 года, безусловно, является апокалипсической датой военной летописи. «Когда начнется операция “Барбаросса”, — провозгласил Гитлер, — мир затаит свое дыхание» — и если этого не случилось в прямом смысле, то объяснение лежит исключительно в том равнодушии, с каким люди относятся к событиям, происходящим за пределами личных и домашних дел.
Начальная стадия операции «Барбаросса» представляла собой величайшее военное зрелище со времен августовских событий 1914 года, а Западная Европа и Америка взирали на него с бесстрастным равнодушием скота, наблюдающего мчащийся скорый поезд. Даже люди, по своей профессии призванные анализировать крупные события, по большей части занимались вычислением размера ущерба и потерь, которые понесут вооруженные силы Германии, прежде чем наступит неизбежный и скорый крах русского сопротивления.
Вначале, надо признаться, многое говорило в пользу этого мрачного вывода. История еще не знала военных операций такого масштаба, как план «Барбаросса», ибо никогда раньше не существовали методы организации операции, транспорт и связь для применения в таком объеме. «Нам требуется лишь пнуть ногой в парадную дверь, — хвастливо заявил Гитлер, — и все это гнилое русское здание развалится и рухнет», — и, по мере того как день шел за днем, а черная линия фронта продвигалась все дальше на восток, единственное преувеличение этого заявления, казалось, касается силы, с которой надо нажать на парадную дверь.
Поэтому, когда немецкие армии группы «Центр» остановились на Десне, это событие не вызвало на Западе особых надежд, ибо не было неразумным полагать, что русские вооруженные силы уже разгромлены или по меньшей мере окружены и что немцы занимаются очисткой захваченных районов от противника, пополняют усталые, но победоносные войска и готовятся к последнему легкому броску вперед на Москву. Последовавшие вслед за этим события никоим образом не изменили это впечатление. Так как, хотя немецкий бронированный клин теперь неожиданно повернул в сторону от русской столицы, это было сделано лишь с целью нанесения еще одного сокрушительного удара по русским армиям — на этот раз в Киеве, где с точки зрения потерь в живой силе и технике Россия потерпела величайшее поражение за свою историю.
Но фактически Россия выиграла нечто более существенное — время; и когда германские колонны повернули вновь, чтобы найти безопасные и комфортабельные зимние квартиры в Москве, они обнаружили, что путь им надежно перекрыт. Русские рабочие строили укрепления с июня, специально для этой цели были собраны русские армии, и, пожалуй, самое важное, командование обороной Москвы, а также планами контрнаступления было вверено русскому солдату, Георгию Константиновичу Жукову, чьи последующие победы дают серьезные основания считать его величайшим генералом двадцатого столетия.
Когда зима заморозила Восточный фронт, а Ленинград и Москва так и остались недосягаемыми для захватчиков, мир начал постигать масштабы событий, которые происходили между Балтийским и Черным морями. К этому времени немцы полностью разбили 200 советских дивизий — а Сталин бросил в бой 160 других!
В это время произошло последнее и максимальное расширение масштабов войны. Через шесть месяцев после нападения 7 декабря 1941 года на Пёрл-Харбор Япония господствовала над огромным пространством. Она угрожала границам Индии, полностью захватила Голландскую Ост-Индию, вплотную приблизилась к берегам Австралии и контролировала почти половину Тихого океана. К середине 1942 года военная удача, казалось, полностью отвернулась от союзников, и их положение вновь выглядело отчаянным. В Северной Африке 8-я английская армия была опять изгнана из Киренаики и держала оборону у Эль-Аламейна, в России казалось, что Сталинград вот-вот падет, и Гитлер уже даже объявил о его захвате своими победоносными армиями. Но это был тот период, который Черчилль назвал «поворотным пунктом» или «шарниром судьбы», и тем местом, где было оказано наибольшее давление на дверь, чтобы заставить ее открыться в другую сторону, был, безусловно, Сталинград.
Результатом этого явилась битва, которая вырвала внутренности германской армии и развеяла по ветру обрывки мифа о немецкой непобедимости.
Сталинград сравнивают с Верденом по интенсивности и значению боев, и многое говорит в пользу такого сравнения, но есть одна существенная разница. Французы в 1916 году приняли вызов немецкого командующего Фалькенхайна и меняли жизнь своего солдата на жизнь немецкого солдата, бросая бесконечный поток подкреплений в тесную арену на Маасе до тех пор, пока обе стороны не отшатнулись назад, обескровленные и подавленные этой кровавой бойней. Эффект этого кровопускания наиболее ясно проявился для Франции в 1940 году и, возможно, не исчерпал себя даже сейчас.
Но в Сталинграде во время этой решающей зимы 1942/43 года руководители Красной Армии проявили понимание военной действительности и способность усвоить уроки прошлого, которое должно служить примером для всех. Под проницательным руководством Жукова они не поддались эмоциональному искушению, связанному с названием города, и посылали защитникам внутри города подкрепления, исходя из принципа минимум необходимого, а не максимум возможного, и использовали сбереженные этим путем силы и огневую мощь для проведения огромной наступательной операции по окружению, которая в конце задушила германскую армию внутри города.
Таким образом, Сталинград — это название великой победы, одержанной за умеренную цену; Верден же — просто название битвы, которая бесцельно поглотила миллионы жизней и оставила обе стороны ослабевшими и обедневшими. С этой точки зрения битва при Эль-Аламейне, которую сравнивают со сражением на Марне, была, по существу, всего лишь схваткой, которая склонила чашу весов в пользу Англии в ее сражениях с Гитлером, и с этого момента победа казалась определенной.