Страница 13 из 72
Возвратившись в Киев, Урицкий приступил к распространению этого важного документа. Связей у восстанавливающейся социал-демократической организации было мало, да и сама-то она состояла из неопытной молодежи. И Урицкий, рискуя быть схваченным жандармами, принялся сам распространять манифест среди знакомых рабочих на фабриках, заводах и в мастерских. Но дело продвигалось очень медленно. И Моисею пришла в голову идея: обратиться к двум знакомым черкасским крестьянам, приехавшим на киевский базар. Он заплатил им и попросил раздать «афишки» рабочим у проходной железнодорожных мастерских и у завода «Арсенал», но так, чтобы полиция не заметила. Желая поскорей выполнить поручение и отправиться со случайным заработком домой, крестьяне в тот же час принялись за дело. Осталось несколько листков, когда подвернулся добровольный осведомитель жандармов.
Крестьян продержали сутки в полицейском участке, а потом отпустили по домам, так и не выяснив, кто же дал им такое поручение.
Между тем дело о киевском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса», возбужденное жандармским управлением в марте 1898 года, коснулось и Урицкого. Но так спокойно, так независимо держался на допросе этот купеческий сынок, что жандармский ротмистр усомнился в правдивости полученного донесения о связи Урицкого с руководителями этого «Союза», да и прямых улик о его противоправительственных действиях не было. И Моисей остался на свободе.
И наконец радостное известие. Из Лукьяновской тюрьмы за недостаточностью улик выпущен ряд арестованных в марте социал-демократов и среди них — член Киевского комитета РСДРП Константин Василенко.
Для быстрейшего воссоздания киевской организации требовался печатный орган. Урицкий, раздобыв мимеограф, вместе с Василенко выпустил №№ 4, 5 и 6 газеты Киевского комитета РСДРП «Вперед». Но изданная на мимеографе газета в небольшом количестве экземпляров не могла удовлетворить потребностей партии. Требовалось создать настоящую подпольную типографию, и комитет поручает заняться этим делом Урицкому.
Но где? В Киеве, под носом у жандармов — опасно. В Черкассах? Дом Урицких тоже находится под пристальным наблюдением. А вот в Бердичеве Моисей присмотрел отличный подвал для хранения лесоматериалов… Чем не помещение для типографии? К тому же в Бердиве уже есть и шрифты и оборудование, переправленные из Черкасс.
Дом в Бердичеве, под которым находился облюбованный Урицким подвал, принадлежал двум рабочим-слесарям. Договориться с ними удалось легко. Моисей нанял их для работы в типографии, и очень скоро полным ходом заработала подпольная бердичевская типография. В течение нескольких месяцев она печатала брошюры, воззвания, прокламации, был подготовлен к выпуску седьмой номер газеты «Вперед», единственным редактором которого был Моисей Урицкий. К 1 Мая 1899 года он сумел выпустить и первомайскую прокламацию.
Появление этой прокламации было полной неожиданностью для киевского жандармского управления. Жандармы спешно начали розыск нелегальной типографии. Полученные агентурные сведения позволили 6 августа 1899 года возбудить дело «о тайной бердичевской типографии, организованной сыном купца Моисеем Соломоновым Урицким». Вот теперь можно было объединить дознание по делу Киевского комитета РСДРП с делом «о тайной бердичевской типографии». Поскольку жандармы не имели официальных доказательств для ареста Урицкого, они взяли у него подписку о невыезде и явке по первому требованию.
Существование типографии в Берднчеве стало небезопасным. Воспользовавшись тем, что заканчивалась отсрочка от военной службы, Урицкий принимает решение выехать в Киев для прохождения военной службы, а типографию укрыть в надежном месте. Спрятать оборудование типографии согласился член польской социал-демократической группы Станислав Бахницкий, работавший в Борисполе земским врачом.
Урицкий отправил оборудование типографии в Кременчуг и на станцию Бровары. Получить по этим адресам опасный груз поручено помощнику присяжного поверенного Давиду Логвинскому, а потом он должен был отправить его в Борисполь. По расчетам Урицкого скромный молодой юрист не должен вызвать подозрений полиции.
В Кременчуге на вокзале Логвинский получил в багажной кассе корзину с металлическим шрифтом, краской и рамкой с набором 7-го номера газеты «Вперед». Сгибаясь под пятипудовой тяжестью, он вышел на перрон. Необычная тяжесть корзины привлекла внимание железнодорожного жандарма.
— Эй, господин хороший, а ну покажь, что там у тебя в корзине, — остановил он молодого человека.
Давид тяжело опустил корзину на платформу.
— Арбузы, господин жандарм.
— Ну-ка покажь.
— Да ключа нет. Не ломать же.
Корзина действительно была заперта на висячий замок. Раздался третий звонок. То ли жандарму не захотелось возиться с замком и потом заниматься с отставшим от поезда пассажиром, то ли поверил молодому человеку, что в корзине в самом деле арбузы, но он отпустил со. Давид, стараясь показать, что корзина не так уж и тяжела, рывком поставил ее в тамбур вагона.
Давид Логвинский не сказал Урицкому о происшествии на вокзале Кременчуга. А жандарм, выполняя строгую инструкцию доносить по начальству обо всех происшествиях, сообщил об истории с корзиной в полицию.
«Болваны они там в Кременчуге, болваны! — орал рассвирепевший начальник киевского жандармского гу-берпского управления генерал-майор Новицкий. — Разве можно быть такими шляпами? Ведь если бы этот щенок с корзиной был опытным революционером, ищи его свищи по всей матушке-России! Хорошо, что у меня в Киеве народ поумней».
По багажной квитанции очень скоро жандармами была установлена личность Логвинского, и за ним была налажена постоянная слежка, за каждым его шагом.
Самоотверженности и самоуверенности у Давида Логвинского оказалось больше, чем осторожности и опыта. Не догадываясь о слежке, он в третьем классе парохода выехал со второй партией багажа по Днепру в Киев, для дальнейшей отправки в Бровары. Теперь не было необходимости, считал он, сдавать корзину в багаж и, имея ее при себе, спокойно ступил на сходни киевской пристани, где и был встречен жандармами.
Тут же, в дежурной комнате речного отдела полиции, корзина была вскрыта. Что-либо придумать было трудно, отрицать принадлежность корзины было невозможно. Логвинский вместе со злополучной корзиной был доставлен прямо в жандармское управление, где его ожидал сам Новицкий.
Нет, он не кричал, не шумел. Это был такой добренький толстенький человечек, что Логвинский даже подумал: «Почему о нем распустили слухи, как о звере в облике человеческом?»
— Мы вам не сделаем ничего плохого. Только говорите нам правду, — начал генерал не допрос, а скорее мягкую беседу с попавшим в дурную компанию мальчиком. По дороге в управление Логвинский придумал, как ему казалось, неопровержимую версию:
— Я ведь ничего не знаю, — начал Давид, — какой-то незнакомый мне человек попросил присмотреть за его корзиной, а в Киеве должны были встретить…
— Я же просил говорить правду, — перебил Новицкий, и лицо его начало наливаться малиновой краской. В кресле под портретом царя не стало добренького человечка. В щелях заплывших жиром глаз промелькнула искра лютой ненависти — на какое-то мгновение, но этого было достаточно, чтобы неискушенный в допросах Логвинский почувствовал, как страх стал заполнять все его существо.
— Я говорю правду, — пролепетал он и сам не узнал своего голоса. — Этот же человек просил меня получить багаж также на станции Бровары.
Он понимал, что его поведенле равносильно предательству. Понимал, но единственно, на что хватило мужества, не назвать Урицкого.
— Понимаю. Сам был молодым и принимал участие в разных молодежных шалостях. Понимаю, что выдать своих — дело трудное. Но мы и не будем настаивать. — В кресле под портретом опять сидел добрый усталый человек. — Пока, к сожалению, отпустить вас не имею права, но, если будете до конца правдивы, это произойдет очень скоро.
Нет, генерал Новицкий не будет поручать проверку багажа на имя Логвинского броварским жандармам, хватит с него Кременчуга. Группа киевских служителей на следующий день получили на станции Бровары багаж: корзину с литературой, а вдобавок кованый сундук, прибывший опять же из Бердичева, с типографским станком, а также с экземплярами свежеотпечатанной, но еще не сброшюрованной книжки Дикштейна «Кто чем живет».