Страница 10 из 72
Когда Урицкий познакомился с Тучапским, тот уже руководил в университете украинским социал-демократическим кружком и был целеустремленным марксистом.
В конце 1893 года за политическую пропаганду среди студентов Тучапский был арестован и приговорен к трехмесячному тюремному заключению. При обыске у него нашли политическую литературу.
После тюрьмы, находясь под надзором полиции, он отбыл в Виннице воинскую повинность, и надзор был снят. Но возвращение в Киев было нежелательно, и с помощью товарищей Тучапский получил штатное место помощника секретаря Полтавской губернской земской управы.
Подъезжая к городу, Моисей вспомнил предупреждение Эйдельмана: «Тучапский пока в Полтаве вне подозрений. Поэтому встреча с ним требует соблюдения всех правил конспирации. Нам нужно сохранить его „чистым“ для большой работы. Лучше всего найти повод для встречи с ним и передачи литературы не на дому, а в помещении земской управы».
Повод был. Берта поручила брату найти в Полтаве заказчика, купившего доски для работ по установке нового памятника «Шведская могила». Этот памятник в виде православного креста из сердобольского гранита устанавливался вместо пришедшего в ветхость креста, поставленного самим Петром I в честь победы над шведами в Полтавской битве. Работы, по полученным Бертой сведениям, были уже закончены, однако за доски заказчик еще не рассчитался, о чем и надлежало пожаловаться в земскую управу.
Прибыв в Полтаву, Моисей устроился за небольшую плату на постоялом дворе и пошел знакомиться с городом. Ровные чистенькие улицы с цветочными клумбами и роскошными вековыми деревьями делали город похожим на большой цветущий сад.
Откуда-то доносились звуки духового оркестра. В центре города раскинулся Александровский парк. Под руку с «благородными» девицами гуляли юнкера, а на парковых скамейках сидели похожие на скворцов семинаристы в строгой черной одежде и с завистью поглядывали на юнкеров.
Управа находилась недалеко от сада. Соблюдая конспирацию, Павел Лукич сделал вид, что не знает Урицкого и, даже находясь в отдельном кабинете, продолжал конспиративную игру. «Стены имеют уши», — жестом показал он гостю, принимая пакет с литературой.
— Ну что ж, обещаю, обещаю разобраться с вашими заказчиками, — громко сказал он, выходя с Урицким из управы.
— Спасибо за литературу, — мягко заговорил Тучапский, когда они вышли на тихую, безлюдную улицу. — Здесь у нас в Полтаве народничество гораздо крепче сидит, чем в Киеве. Надеюсь, что с помощью Плеханова нам удастся многих переубедить. Ну как, пойдем тормошить ваших заказчиков? — перешел он к «делу» Урицкого.
— Да нет, спасибо. Сам разберусь, — улыбнулся Моисей и, тепло распростившись с Тучапским, отправился выполнять поручение Берты.
Так же, как и в Кременчуге, никаких сложностей оно не вызвало. Даже больше: деньги были уже переведены в Черкассы, и поездка оказалась просто ненужной.
«Как будто Берта специально организовала эти поездки в Кременчуг и в Полтаву, чтобы я смог выполнить поручение Эйдельмана», — мелькнула смешная мысль.
Видимо, Борис Эйдельман не ожидал, что Моисей Урицкий так быстро справится с первым конспиративным заданием: он встретил появившегося на явочной киевской квартире «купчика» вопросительным взглядом.
— Ну, брат, ты просто профессор конспирации, — одобрительно похлопал он по плечу Моисея, после того как тот рассказал о своем путешествии. — А раз так, получай новое, более сложное задание: с большой партией литературы в Гомель должен был выехать сегодня вечером Мельников. Но состояние его здоровья внушает мне серьезные опасения. Не попробуешь ли ты съездить вместо него?
Вечером того же дня Моисей сдал в багаж большой, завернутый в полотно увесистый тюк «домашних вещей» и с тем же поездом выехал в Гомель.
За прошедшие песколько лет Гомель ничуть не изменился. Те же одноэтажные домики в центре, лачуги бедноты по окраинам. Моисей должен был сначала доставить литературу на квартиру, которую снимал, будучи гимназистом, а оттуда разнести ее по явочным адресам. Моисей был уверен в успехе — хозяева квартиры относились к нему с легкой руки матери, как к своему сыну, и, конечно, никаких неприятностей там быть не могло. Он так ясно представил себе улицу и дом, дорогу от вокзала, что, кажется, добрался бы с завязанными глазами. Ну а тюк? Возьмет носильщика, погрузит на извозчика и через пятнадцать минут будет на месте.
Но человек предполагает, а… Носильщик, получив по квитанции багаж, зацепился за угол стоявшего на пути деревянного ящика и упал. К ужасу Моисея из разорвавшегося тюка высыпались в привокзальную пыль брошюры, книги. Носильщик кинулся было их собирать. Но если он грамотный, он тут же кликнет полицию, а то и жандармов, которые днюют и ночуют на вокзале. Решение пришло мгновенно.
— Недотепа, я уж сам соберу, а ты сбегай в камеру, попроси веревку перевязать заново, — оттеснил он носильщика. Тот, считая, что легко отделался, быстренько отправился за веревкой, а Моисей торопливо запихал все обратно, обмотал простыней и вместе с вернувшимся носильщиком крепко перевязал драгоценную ношу.
Погруженный на линейку тюк был благополучно доставлен на квартиру маминых друзей, которые приняли Моисея действительно, как родного.
Удача сопутствовала Моисею и весь следующий день: груз был вручен нужным людям.
За лето Урицкому удалось без единого провала снабдить политической литературой социал-демократические кружки нескольких городов — и все с использованием документов комиссионера по скупке-продаже леса. Так что намерение порвать все деловые связи с Бертой, зародившееся после встречи с кременчугским хлеботорговцем, откладывалось на неопределенный срок.
Начался второй академический год в Киевском университете. И в первый же учебный день Урицкий был приглашен к инспектору.
— Так, молодой человек, — не глядя на студента, заговорил инспектор, — согласно параграфа № 129 устава университета, для продолжения учебы вам надлежит в течение трех дней внести плату за слушание лекций и посещение практических занятий.
— Но у меня нет сейчас таких денег, и в такой короткий срок вряд ли я смогу их получить, — сказал Моисей.
— Ну если вы, господин Урицкий, так стеснены в средствах, — тем же монотонным голосом, продолжая смотреть куда-то в сторону, проскрипел инспектор, — можете подать прошение об освобождении вас от платы. Однако должен предупредить, что условия освобождения от платы, установленные министерством народного просвещения, весьма жесткие: только пятнадцать процентов от общего числа студентов могут быть освобождены. В вашем распоряжении три дня.
Моисей отправился искать Чорбу. Положение складывалось катастрофическое, денег на оплату учебы не было. Причитающаяся ему после смерти матери часть наследства осталась в деле «Лесоторговой фирмы Урицких», которую возглавила Берта. Конечпо, если попросить сестру выслать денег, она не откажет, но хороший же ты революционер, Моисей Урицкий, если не можешь жить без помощи старшей сестры, получающей средства от торговых сделок. Можно рассказать все Борису Эйдельману, но тогда придется признаться ему, что значительная часть денег, выдаваемых Бертой, ушла на поездки, связанные с его же поручениями.
Войдя в кабинет с табличкой на двери «Кандидат прав И. И. Чорба», Моисей смущенно остановился у стола, за которым, обложенный книгами в тяжелых кожаных переплетах, восседал Иван Иванович. Ничего общего с добродушным украинцем, с которым Моисей встречался столько раз и у Ювеналия Мельникова, и у Бориса Эйдельмана. «кандидат прав», сидевший за огромным письменпым столом, не имел. Уж не перепутал ли чего-нибудь студент, отчисляемый из университета за неуплату?
— Что вам угодно? — строго спросил Иван Иванович.
— Я Моисей Урицкий, — неуверенно заговорил Моисеи, — студент этого университета. Вы что же, меня не узнали?
— Ну так что же что студент?
— Я хотел… — Моисей окончательно растерялся. Несколько дней назад этот же самый человек напутствовал его в дорогу, давал добрые советы по конспирации, а теперь…