Страница 28 из 29
Через два дня поехали мы в Павловское. Следом за нами к вечеру приехал и Ал.Серг-ч вместе с Ал. Н. Вульфом и пробыли в Павловском две недели. Тут мы с Александром Сергеевичем сошлись поближе. На другой день сели за обед. Подали картофельный клюквенный кисель. Я и вскрикнула на весь стол: -- "Ах, боже мой! Клюквенный кисель!" -- "Павел Иванович! Позвольте мне ее поцеловать!" -- проговорил Пушкин, вскочив со стула. -- "Ну, брат, это уж ее дело", -- отвечал тот. -- "Позвольте поцеловать вас", -- обратился он ко мне. -- "Я не намерена целовать вас", -- отвечала я, как вполне благовоспитанная барышня. -- "Ну, позвольте хоть в голову", -- и, взяв голову руками, пригнул и поцеловал. П. А. Осипова, вместе с своей семьей бывшая в одно время с Пушкиным в Малинниках или Бернове, высказала неудовольствие на то, что тут, наравне с ее дочерьми, вращается в обществе какая-то поповна. "Павел Иванович, -- говорила она, -- всем открывает в своем доме дорогу, вот какую-то поповну поставил на одной ноге с нашими дочерьми". Все это говорилось по-французски, я ничего и не знала, и только после уже Фредерика Ивановна (жена хозяина. Пав. Ив. Вульфа) рассказала мне все это. -- "Прасковья Александровна осталась очень недовольна, -- говорила она, -- но спасибо Александру Сергеевичу, он поддержал нас". Когда вслед за этим пошли мы к обеду, Ал. Серг-ч предложил одну руку мне, а другую дочери Прасковьи Александровны, Евпраксии Николаевне, бывшей в одних летах со мною. За столом он сел между нами и угощал с одинаковою ласковостью как меня, так и ее. Когда вечером начались танцы, то он стал танцовать с нами по очереди, -- протанцует с ней, потом со мною и т. д. Осипова рассердилась и уехала. Евпраксия Николаевна почему-то в этот день ходила с заплаканными глазами. Может быть, и потому, что Ал. С-ч после обеда вынес портрет какой-то женщины и восхвалял ее за красоту; все рассматривали его и хвалили. Может быть, и это тронуло ее, -- она на него все глаза проглядела. Вообще Ал.Серг. был со всеми всегда ласков, приветлив и в высшей степени прост в обращении. Часто вертелись мы с ним и в неурочное время. -- "Ну, Катерина Евграфовна, нельзя ли нам с вами для аппетита протанцовать вальс-казак". -"Ну, вальс-казак-то мы с вами, Катерина Евграфовна, уж протанцуем!" -говаривал он до обеда или во время обеда или ужина.
Вставал он по утрам часов в девять-десять и прямо в спальне пил кофе, потом выходил в общие комнаты иногда с книгой в руках, хотя ни разу не читал стихов. После он обыкновенно или отправлялся к соседним помещикам, или, если оставался дома, играл с Павлом Ивановичем в шахматы. Павла Ивановича он за это время сам и выучил играть в шахматы, раньше он не умел, но только очень скоро тот стал его обыгрывать. Ал. С-ч сильно горячился при этом. Однажды он даже вскочил на стул и закричал: "Ну, разве можно так обыгрывать учителя?" А Павел Иванович начнет играть снова, да опять с первых же ходов и обыгрывает его. -- "Никогда не буду играть с вами... Это ни на что не похоже", -загорячится обыкновенно при этом Пушкин.
Много играл Пушкин также и в вист. По вечерам часто угощали Ал. С-ча клюквой, которую он особенно любил. Клюкву с сахаром обыкновенно ставили ему на блюдечке.
Пушкин был очень красив: рот у него был очень прелестный, с тонко и красиво очерченными губами и чудные голубые глаза. Волосы у него были блестящие, густые и кудрявые, как у мерлушки, немного только подлиннее. Ходил он в черном сюртуке. На туалет обращал он большое внимание. В комнате, которая служила ему кабинетом, у него было множество туалетных принадлежностей, ногточисток, разных щеточек и т. п.
Павел Иванович был в это время много старше его, но отношения их были добродушные и искренние. -- "На Павла Ивановича упади стена, он не подвинется, право, не подвинется", -- неоднократно, шутя, говаривал Пушкин. Павел Иванович, действительно, был очень добрый, но флегматичный человек, и Александр Сергеевич обыкновенно старался расшевелить его и бывал в большом восторге, когда это удавалось ему.
Был со мной в это время и такой случай. Один из родственников Павла Ивановича (Алексей Вульф) пробрался ночью ко мне в спальню, где я спала с одной старушкой-прислугой. Только просыпаюсь я, у моей кровати стоит этот молодой человек на коленях и голову прижал к моей голове. -- "Ай! Что вы?" -- закричала я в ужасе. -- "Молчите, молчите, я сейчас уйду", -проговорил он и ушел. Пушкин, узнав это, остался особенно доволен этим и после еще с большим сочувствием относился ко мне. -- "Молодец вы, Катерина Евграфовна, он думал, что ему везде двери отворены, что нечего и предупреждать, а вышло не то", -- несколько раз повторял Александр Сергеевич. Задал этому молодцу нагоняй и Павел Иванович. -- "Ты нанес оскорбление мне, убирайся из моего дома!" -- говорил он ему. Узналось это так. Загадала Фредерика Ивановна мне на картах... "Ты оскорблена, говорит, трефовым королем", я и заплакала, и рассказала все.
Все относились к Александру Сергеевичу с благоговением. Все барышни были от него без ума. ЕК. ЕВГР. СИНИЦЫНА, урожд. СМИРНОВА (дочь бывш. берновского священника) по записи В. И. КОЛОСОВА, Пушкин в Тверской губ. Рус. Стар., 1888, т. 60, стр. 50 -- 51,90 -- 93, 96(1).
Пребывание Пушкина в Берновской волости было великим событием. Все съезжались, чтобы увидать его, побыть с ним, рассмотреть его, как необыкновенного человека; но талантом его, как мне казалось из рассказов, все эти пожилые люди мало восхищались, мало ценили, не понимали всю силу его творчества.
Совсем другое впечатление оставило на моих, тогда еще совсем юных тетушках, пребывание Пушкина и знакомство с ним. Все они были влюблены в его произведения, а может быть, и в него самого, переписывали его стихотворения и его поэмы в свои альбомы, перечитывали их и до старости лет любили их декламировать на память и чуть не со слезами на глазах. Многие очень робкие и наивные девушки, несмотря на страстное желание и благоговение к Пушкину, боялись встречи с ним, зная, что он обладал насмешливостью и острым языком.
Как особенность его, рассказывали, что он очень любил общество женской прислуги -- экономок, приживалок и горничных. Одна почтенная старушка, некая Наталья Филипповна, прислуга дяди, Алексея Николаевича Вульфа, рассказывала мне, как Пушкин любил вставать рано, и зимой, когда девушки топили печи и в доме еще была тишина, приходил к ним, шутил с ними и пугал. В обращении с ними он был так прост, что они отвечали ему шутками, называли его "фармазоном" и, глядя на его длинные, выхоленные ногти, называли его "дьяволом с когтями".
АН. НИК. ПАНАФИДИНА. Воспоминания. Материалы Общ-ва Изуч. Тверск. Края. Вып. 6, апрель 1828, стр. 22.
(1)Синицына относит рассказанные события к 1827 г. Но после опубликования дневника Вульфа совершенно несомненно, что все это происходило в январе 1829 г.
В Старицком уезде (Тверской губ.), по берегам быстрой, мелководной Тьмы, на пространстве десяти верст находились три помещичьи усадьбы: Берново (Ив. Ив. Вульфа) и Малинники (Пр. А. Осиповой) по краям, Павловское (Пав. Ив. Вульфа) в середине. Берново отстоит от Старицы в 25 в., Малинники -- в 35.
Теперь Малинники очень скучное место, и думается, что оно всегда таким и было. Там нет ни парка, ни сада. Старый помещичий одноэтажный дом времен Пушкина отлично сохранился; он выстроен из корабельного леса. Посредине широкое, открытое крыльцо поддерживается колоннами из толстых сосновых бревен, комнаты низкие, глубокие и мрачные; кое-где остались еще потолки с матицами; окна небольшие, и их мало (не очень давно подъемные рамы заменены обыкновенными створчатыми); мебель старинная, красного дерева, кресла жесткие, неудобные, с закругленными цельными деревянными спинками; на стенах висят два-три зеркала в старинных красивых рамах красного дерева.
Берново. Барскую усадьбу отделяет от села обширный сад, раскинувшийся на 12 десятин. Сад делится на две части, -- собственно сад из правильно разбитых липовых аллей и парк, похожий на лес. Прочно выстроенный каменный дом потерпел мало изменений; в нем теперь до тридцати комнат, но в пушкинские времена верхний этаж и мезонин были почему-то неотделаны; средняя комната нижнего этажа с дверью в сад была гостиной... В Берновском парке есть курган, названный, вероятно, в честь Пушкина, Парнасом; вблизи его высятся вековые деревья, -- есть ели и березы в два обхвата.