Страница 46 из 53
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Доктор Штамер?
ШТАМЕР. У меня нет возражений против предъявления дальнейших доказательств, поскольку будет соблюден принцип паритета, то есть в том случае, если мне будет разрешено предъявить дополнительные доказательства. Я также в состоянии вызвать в Суд других свидетелей и экспертов".
Но судья Лоренс остался тверд.
"ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Трибунал уже вынес свое решение; мы больше не будем заслушивать какие-либо показания по этому поводу.
ШТАМЕР. Благодарю вас."
В этой реплике слышится нескрываемое удовлетворение.
Нюрнбергский трибунал за недостатком доказательств не включил дело о катынских расстрелах в окончательный вариант приговора.
Один из американских обвинителей в Нюрнберге Уитни Харрис в письме к автору сообщает, что Роберт Джексон рекомендовал Руденко отказаться от катынского обвинения, "полагая огромное число других преступлений, против которых у немцев не было защиты, достаточным для их осуждения". Тем не менее Руденко настоял на своем.
Объяснить это можно лишь абсолютной уверенностью в том, что правда о Катыни навсегда погребена под руинами второй мировой войны. Но закрыть катынскую тему в Нюрнберге не удалось.
Глава 6. СВИДЕТЕЛИ
Зa 50 лет "катынское дело" вовлекло в свою орбиту множество людей. Некоторые из них жестоко поплатились за свою, иногда невольную, осведомленность. Так, был репрессирован член советской Специальной комиссии председатель исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца С.А. Колесников – с ним встречался Солженицын на одной из пересылок ГУЛАГа. Сразу после войны расследованием катынского преступления занялся краковский прокурор Роман Мартини. Варшавские власти поручили ему доказать вину нацистов. Он доказал обратное и 28 марта 1946 года был убит в собственной квартире "с целью ограбления". Единственный уцелевший узник Козельского лагеря профессор Станислав Свяневич в апреле 1989 года рассказал журналу "Гвязда можа", что 10 лет назад, когда он писал книгу "В тени Катыни", на него напали неизвестные лица, и только чудом он остался жив.
О судьбе еще одного катынского свидетеля – американца Джона ван Влита – пишет в "Новом русском слове" (номер от 8.5.1990) князь Алексей Щербатов:
"Полковник Джон ван Влит был взят в плен немцами в Северной Африке и находился в Германии в лагере военнопленных. Его вместе с другим американским офицером, Д.Б. Стюартом, немцы возили в Катынь, где в 1943 году были раскопаны могилы польских офицеров, расстрелянных НКВД, и он присутствовал при эксгумации трупов. Ван Влит пришел к твердому убеждению, что убили польских офицеров советские палачи.
В самом конце войны ван Влит с трудом выбрался из немецкого лагеря военнопленных, который оказался на территории, занятой советской армией.
5 мая 1945 года полковник ван Влит перешел линию фронта и попал в расположение 104-й американской дивизии. У него были с собой фотографии раскопанных катынских могил, сделанные в 1943 году. Ван Влит немедленно потребовал, чтобы ему дали возможность снестись с Пентагоном. Его отправили (через Лондон) в Вашингтон. Там ван Влита принял генерал Биссел (помощник начальника отдела G2 – военная разведка), которому он передал обширный рапорт о Катыни со всеми фотографиями. Биссел потребовал от ван Влита, чтобы тот молчал обо всем, что стало ему известно, и написал на рапорте: "Совершенно секретно".
Прошло пять лет, политическое положение в мире изменилось, началась "холодная война". В апреле 1950 г. ван Влит написал письмо генералу Парксу в Пентагон, прося сообщить, где находятся его рапорт и фотографии, переданные им генералу Бисселу. Генерал Парке ответил, что найти эти материалы невозможно, и попросил полковника написать вторично все, что ему стало известно о Катыни. Ван Влит так и сделал".
Прервем цитату. Первый рапорт ван Влита пропал при невыясненных обстоятельствах, однако, по сведениям Леопольда Ежевского, следы ведут к советскому агенту Элджеру Хиссу, советнику Рузвельта на Ялтинской конференции. Второй рапорт полковника опубликован в сентябре 1950 года. Ван Влит в это время воевал в Корее в составе 2-й пехотной дивизии. А.П. Щербатов пишет, что он был взят в плен и сгинул в застенках МГБ. К счастью, Алексей Павлович ошибается: в декабре 1988 года в Омахе, штат Небраска, с ним встречался профессор Заводный.
Особый интерес представляет судьба советских граждан. давших показания немцам. Двое из них, как указывает комиссия Бурденко в своем "Сообщении", умерли еще до освобождения Смоленской области Красной Армией. Трое – Андреев, Жигулев и Кривозерцев – "ушли с немцами, а может быть, были ими увезены насильно". Еще четверо были допрошены Специальной комиссией и показали, что немцы вынудили их лжесвидетельствовать угрозами и пытками. Неясно. как сложились взаимоотношения с гестапо бывшего рабочего гаража УНКВД Е.Л. Игнатюка. который, по его словам, несмотря на избиения, отказался дать ложные показания, однако не был ни расстрелян, ни повешен, а дождался прихода Красной Армии и предстал перед комиссией Бурденко. Упоминаются в "Сообщении" еще два человека, из которых немцы выбивали нужные им свидетельства, – бывшие помощник начальника смоленской тюрьмы Н.С. Каверзнев и работник той же тюрьмы В.Г. Ковалев; поскольку их показания в "Сообщении" отсутствуют, остается заключить, что они не дождались освобождения либо означенных лиц не существовало вовсе, как Игнатюка и майора ГБ Ветошникова. Во всяком случае, ни Ветошников, ни Игнатюк, ни эти двое ни в каких более поздних материалах не фигурируют, на их показания никто не ссылается, дальнейшая их судьба покрыта мраком.
Из тех, кто ушел на Запад, хорошо известна судьба Ивана Кривозерцева. После войны он повторил свои показания под присягой, сменил фамилию, поселился в Англии, а в 1947 году не то повесился, не то был повешен. В мае 1990 года Л.В. Котов опубликовал в смоленском журнале "Политическая информация" (1990, № 5) материал, в котором излагает свою беседу с Михеем Кривозерцевым – однофамильцем Ивана, которого, кстати. Жаворонков упорно выдает за его родного брата. Так вот, Михей Григорьевич утверждает, что Иван Кривозерцев сотрудничал с гестапо – поэтому, а вовсе не из-за Катыни, и "сбежал с немцами". Того же мнения М.Г. Кривозерцев и об Иване Андрееве: "Ваньку Андреева после войны нашли, судили за его злодейство. Лет семь отсидел, выпустили по амнистии. Жил тут, в Батеках, работал на заводе в Смоленске. Помер и похоронили тут". Впрочем, сам Леонид Васильевич Котов, когда мы встретились с ним в январе 1990 года, утверждал, что никакому наказанию Андреев не подвергался.
Странно обрывается след инженера-железнодорожника Сергея Васильевича Иванова. В июне 1946 года он был, как мы помним, снова допрошен, на сей раз в Москве советским обвинителем на Нюрнбергском процессе Л.Н. Смирновым. В протоколе этого допроса указан адрес свидетеля: после войны Иванов с семьей поселился в Вышнем Волочке. Бюро ЗАГС Вышнего Волочка на мой запрос ответило, что смерть Иванова С.В. 1882 года рождения с 1946 по 1989 год не регистрировалась. Семья же Сергея Васильевича, как сообщила мне, сверившись с домовой книгой, нынешняя хозяйка дома, жила в Вышнем Волочке до начала 50-х годов: жена Ольга Николаевна умерла в 1952 году, сын Виталий Сергеевич временно выбыл в Киев в 1951 году. Но где же все-таки сам Сергей Васильевич? Похоже, в 1946 году он так и не вернулся с Лубянки.
О том, что происходило в штабе 537-го батальона осенью 1941 года, показали Специальной комиссии три девушки, работавшие на даче, – А.М. Алексеева, О.А. Михайлова и З.П. Конаховская. С последней летом 1988 года встречался мой друг – Николай Рыжиков. Зинаида Павловна встретила гостя неприветливо. Первая ее фраза была: "Кто вас на меня навел?" В разговоре Конаховская то и дело, как бы по рассеянности, сворачивала на сорок первый год и упорно не желала говорить о сороковом- Выяснилось, однако,что на даче в Козьих Горах Зинаида Павловна, медсестра по профессии, начала работать еще до войны. После войны она отбыла наказание – 9 лет лагерей за "пособничество" – и вернулась на дачу, где и продолжала работать к моменту встречи с Рыжиковым. Так ничего толком и не узнав, Николай попрощался с Конаховской, напоследок пригрозившей пожаловаться куда следует. И угрозу свою исполнила: на следующий день в восемь утра в гостиницу к Рыжикову явился порученец обкома партии с безапелляционным требованием немедля явиться "на ковер". По словам Николая, Конаховская производит впечатление женщины волевой, но измученной, исковерканной жизнью. Посреди разговора она вдруг заявила, что ей нужно срочно принять лекарство, и ушла в другую комнату. По мнению Рыжикова, этим лекарством мог быть только наркотик: после процедуры Конаховская впала в полнейшую прострацию. На руке Зинаида Павловна имела лагерную татуировку. Курила "Беломор".