Страница 44 из 53
Совершенно очевидно, что Смирнов стремится не допустить подробного рассказа о мотивах Меньшагина – ему важен отказ и причина отказа.
Но дело в том, что и отказа не было. На этом обстоятельстве специально останавливается Габриэль Суперфин, автор комментариев к "Воспоминаниям" Меньшагина. В книге Л.В.Котова "Смоленское подполье" (М… 1966, с. 30-31) читаем: "Жеглинский, воспользовавшись знакомством с заместителем бургомистра города, устроился в жилищный отдел городской управы". Следовательно, просьба Базилевского все-таки была удовлетворена. Впоследствии Жиглинский стал одним из руководителей подполья и в сентябре 1942 г. был казнен. (Тут, конечно, обращает на себя внимание ошибка в написании фамилии – "е" вместо "и". Полагаю, здесь нет особого умысла, ведь книга Котова появилась через 20 лет после Нюрнбергского процесса; скорее всего, тот, кто правил стенограмму, просто сверился с текстом "Сообщения" Специальной комиссии (а там есть и другие ошибки – например, вместо "Рекс" в одном месте, на с. 108, написано: "Рекст"; вот в этом случае и в самом деле удивительно, как ее не заметили корректоры, а впрочем, быть может, здесь неточность преднамеренная?) Речь тем не менее об одном и том же человеке.)
В самом начале допроса Базилевского произошел инцидент, многократно описанный в литературе как удачный психологический прием защиты. Цитирую стенограмму:
"ШТАМЕР. Господин свидетель, вы до перерыва, как я наблюдал, читали свои показания. Верно ли это?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Я ничего не читал. У меня в руках только план суда .
ШТАМЕР. Это выглядело так, как будто вы читаете. Как вы объясните то, что у переводчика уже были в руках ваши ответы.
БАЗИЛЕВСКИЙ. Я не знаю, каким образом переводчики могли иметь заранее в руках мои ответы. Дело в том. что ведь мои показания на предварительной комиссии, на предварительном допросе, известны".
Когда перекрестный допрос закончился, слово взял американский обвинитель Т. Додд.
"ДОДД. Господин председатель, до допроса этого свидетеля я хотел бы обратить внимание Трибунала на один факт. Д-р Штамер задал предыдущему свидетелю вопрос о том, каким образом получилось так, что у переводчика были вопросы и ответы, если их не было перед свидетелем. (…) Я направил записку переводчикам и получил на нее ответ от ответственного за переводчиков лейтенанта, в котором сообщалось, что ни у одного из переводчиков не было ни вопросов, ни ответов, и я считаю, что следует занести разъяснение по данному вопросу в протокол.
(…) ШТАМЕР. Вне зала суда мне было сообщено об этом факте, так я об этом узнал. Если это неверно, то я беру свои слова обратно. (…)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (лорд-судья Лоренс). Защитники не должны делать подобных заявлений до тех пор, пока они не проверили их обоснованность.
СМИРНОВ. Разрешите мне приступить к допросу следующего свидетеля, господин председатель".
Инцидент, таким образом, был исчерпан. Штамер, однако, достиг своей цели: Базилевский говорил неуверенно, нервничал. Вернемся к началу допроса.
"ШТАМЕР. Знаете ли вы, где находились катынские могилы, в которых было погребено 11 тысяч польских офицеров?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Я там не был, катынских могил лично не видел .
ШТАМЕР. Вы никогда не были в Катынском лесу?
БАЗИЛЕВСКИЙ. В Катынском лесу, как я уже показывал, бывал не однажды.
ШТАМЕР. Тогда вы знаете, где находятся эти массовые могилы?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Как же я мог знать, где находились эти катынские могилы, когда я после оккупации, конечно, бывать там не мог. (…)
ШТАМЕР. Таким образом, вы не знаете о том, что в Катынском лесу находился санаторий или дом отдыха ГПУ?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Знаю прекрасно. Это всем жителям Смоленска было известно.
ШТАМЕР. Тогда вы знаете, какой дом я имею в виду в своем вопросе?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Я лично в этом доме никогда не бывал. В этот дом, вообще говоря, имели доступ семьи служащих НКВД, а остальным людям вообще не было надобности и возможности в этот дом ходить.
ШТАМЕР. То есть дом был закрыт для посторонних?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Не дом был закрыт для посторонних, а вообще говоря, какой же посторонний пойдет туда, где для него место отдыха не предназначено .
ШТАМЕР. Жив ли русский свидетель, который вам рассказал об этом дележе польскими офицерами? Жив ли он еще?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Господин защитник подразумевает бургомистра Меньшагина, очевидно? Так я понимаю этот вопрос?
ШТАМЕР. Ранее, когда вы читали, я не успевал следить за вашими показаниями. Как звали бургомистра – Меньшагин? Он еще жив?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Меньшагин ушел вместе с германскими войсками при отступлении, а я, конечно, остался, и судьба Меньшагина мне не известна.
ШТАМЕР. Можете ли вы назвать какого-нибудь свидетеля, который бы присутствовал при этих расстрелах или наблюдал за ними? (…)
БАЗИЛЕВСКИЙ. Нет, такою лица, которое видело непосредственно, я не могу назвать".
Кредит Базилевского, и без того невысокий, был окончательно подорван вопросом Штамера, был ли он репрессирован за сотрудничество с немцами. Базилевский был вынужден ответить: "Нет, не был".
"ШТАМЕР. Вы находитесь сейчас на свободе?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Не только нахожусь на свободе, а, как докладывал, являюсь профессором и в настоящее время двух высших учебных заведений.
ШТАМЕР. То есть вы снова служите и пользуетесь уважением?
БАЗИЛЕВСКИЙ. Да".
Следующим свидетелем обвинения был профессор судебной медицины Софийскою университета Марко Марков. Эта фигура в высшей степени любопытна, и вот почему. За полтора года до Нюрнберга Марков предстал перед болгарским судом в качестве обвиняемого по статье 2-й "Декрета-закона о народном суде над виновниками вовлечения Болгарии в мировую войну против союзных народов и за злодеяния, связанные с ними". Вместе с ним на скамье подсудимых находились еще пять человек, обвинявшихся по той же статье того же закона, а именно: судмедэксперт Георгий Михайлов, три духовных лица (бывший начальник культурно-просветительского отдела Святейшего Синода архимандрит Иосиф Диков, бывший главный редактор "Церковного вестника" архимандрит Стефан Николов, бывший ректор Софийской духовной семинарии архимандрит Николай Кожухаров) и бывший директор Национальной пропаганды Борис Коцев. Маркову вменялось в вину участие в международной экспертизе катынских захоронений. Михайлову же – участие в аналогичной экспертизе в Виннице; остальные побывали в Виннице в качестве представителей общественности и впоследствии включились в соответствующую пропагандистскую кампанию. Так вот: самое поразительное, что Марков и Михайлов были болгарским судом оправданы, а священнослужители и директор Национальной пропаганды осуждены. Полагаю, налицо явная сделка, к тому же лично Марков исследовал один-единственный труп. Напомню также, что против вызова защитой другою эксперта международной комиссии, профессора Франсуа Навиля, советское обвинение резко возражало. А ведь профессор Навиль – единственный в составе комиссии» представитель нейтральной страны.
Материалы софийского процесса интересны еще и тем, что судьи пришли к выводу о полной идентичности катынских и винницких захоронений. Как сказано в одном из документов, "Винница является копией Катыни". И далее: "…авторы убийств в Катыни и Виннице исходили из одной и той же среды. Об этом свидетельствует один и тот же способ убийств – выстрел в затылок, один и тот же способ зарытия трупов и способ маскировки кладбища – - насаждение деревцев".
[159] У автора нет однозначного объяснения, почему в руках у Базилевского оказался план зала заседаний. Возможно, это объясняется тем. что после инцидента между Герингом и Бах-Зелевским (Геринг обозвал последнего "скотиной", когда тот проходил мимо скамьи подсудимых) свидетелей стали вводить в зал так. чтобы исключить контакт с обвиняемыми, а именно – через дверь, которой пользовались синхронисты. В одной из кабин переводчиков-синхронистов в этот момент работала Е.Е. Щемелева (Стенина). По ее словам, перед началом заседания она спросила у своей коллеги-американки, получен ли ею английский текст "Сообщения" комиссии Бурденко. Та ответила, что еще нет. Штамер как раз оказался рядом и слышал этот обмен репликами. Можно себе представить, какие чувства испытала Елизавета Ефимовна, переводя диалог Штамера с Базилевским! До сих пор она не может вспоминать об этом без содрогания.
[160] Имеются, впрочем, и иные сведения. Участник одной из организованных немцами "экскурсий" С. Максимов вспоминает: "Утомленные, одуревшие от трупного запаха, мы медленно идем к грузовичку. Справа от меня, еле передвигая ноги, идет смоленский профессор-астроном Базилевский. Он болен от всего виденного. У профессора, как, впрочем, и у всех нас, нет и тени сомнения, что катынская трагедия – дело рук Сталина. Он с возмущением говорит о том, что русская история не знала более страшной эпохи, чем эпоха большевизма". (С. Максимов, Я был в Катыни. – "На рубеже", Париж, 1952, № 3-4, с. 11).
[161] "Советская Россия" от 21 июня 1987 года неожиданно пролила свет на современную обстановку в Катынском лесу. То было в разгар кампании по борьбе с "лесными домиками". Читатель А. Семуков из Смоленска в числе закрытых дач и охотхозяйств упоминает "прекрасную виллу и дачу в Козьих Горах". И. о. председателя Смоленского облисполкома В. Видный отвечает в том же номере: "Объекты, о которых пишет А. Семуков. в скором времени также станут общедоступны". (Заметку по этому поводу опубликовал в "Русской мысли" Г.Г. Суперфин.) Не знаем, как с другими объектами, а вот объект в Козьих Горах – пока не стал.