В дебрях Африки

В этот день мы сделали хороший переход. Вдоль берега шла торная тропинка, что значительно облегчило труд каравана. По дороге мы тщательно обыскивали деревья, но нашли всего десять гроздьев самых мелких бананов. За один час пути от слияния рек Ленды и Итури мы стали лагерем.

У противоположного берега увидели одного купающегося слона; капитан Нельсон, с такой же двустволкой, как у меня, Я И Саат-Тато, наш искусный стрелок, отправились через реку и остановились в 13 — 14 м от благородного зверя. Всадив в него одновременно три пули, а в следующую секунду еще две, и притом в самые чувствительные места, мы не добились ровно никакого толку, слон-таки ушел. С тех пор мы потеряли всякое доверие к этим ружьям. Во всю экспедицию нам не удалось убить никакой дичи из этих "экспрессов".

Вскоре капитан Нельсон выменял свое ружье на небольшой: запас съестных припасов у Килонга-Лонги, а я расстался со своим, подарив его года два спустя Антари, королю анкоров. С номером восьмым или десятым завода Рейли я всегда охотился очень успешно, а потому люди, заинтересованные в вопросах подобного рода, пусть воспользуются нашим опытом.

На рассвете следующего дня, когда серый свет начал проникать сквозь развесистые древесные шатры над лагерем, я послал мальчика за Решидом, нашим главным старшиной.

— Ну что ж, Решид, старый приятель, настал черед казнить другого виновника; пора приготовиться к этому. Ты что скажешь?

— Что же я скажу? Что еще можно делать, как не убивать тех, кто пытается убить нас? Если перед нами яма, дно которой утыкано острыми кольями и ядовитыми колышками, и мы говорим людям — смотрите, не упадите туда, — не наша вина, коли они зажимают уши, не слушают наших слов и сами туда прыгают. Пускай их вина падет на их головы!

— Но ведь это так тяжело! Решид-бен-Омар, этот дремучий лес ожесточает сердца людские, а голод вытеснил разум из их голов; они ни о чем больше не думают, как о своих пустых желудках; я слыхал, что даже матери иногда с голоду пожирают детей своих. Что же удивительного, что слуга бежит от господина, который не может прокормить его.

— Это истина, ясная, как солнце. Но если нам суждено умереть, умрем все вместе. Здесь немало хороших людей, которые во всякое время готовы сложить головы за тебя. А есть и такие — рабы между рабами, — которые ничего не знают и знать не хотят, и когда они бегут от нас и уносят с собой то, что нам нужно для сохранения нашей жизни, — пусть они сгинут и пропадут. Всем им известно, что ты христианин, претерпеваешь все невзгоды ради спасения сынов ислама, которые где-то там погибают на берегах великого озера; они же сами исповедуют ислам, а христианина хотят покинуть в лесу. Смерть им!

— Однако, Решид, если бы нашлось средство предупредить побеги и нашу близкую гибель, не прибегая к таким суровым мерам, как повешение, что бы ты сказал?

— Я бы сказал, господин, что все средства хороши, а самое лучшее будет то, которое даст им возможность жить и покаяться.

— Ну хорошо, как только я напьюсь кофе, вели трубить сбор. Тем временем приготовь длинную тростниковую веревку и перекинь ее вон через тот толстый сук. Свяжи крепкую петлю из куска свежего каната. Приготовь пленника, отдай его под надзор караульных, а когда услышишь звуки, подойди к каждому из старшин и скажи ему на ухо: "Пойдем со мной просить за него прощения, и оно дастся нам". Я взгляну на тебя и спрошу, что ты имеешь сказать, — тогда* и говорите, это будет сигнал. Доволен ли ты?

— Пусть будет, как ты сказал. Люди ответят тебе.

Через полчаса трубили сбор; отряды образовали каре вокруг преступника. Длинная тростниковая веревка с роковым узлом и петлей висела на древесном суку, конец ее извивался по земле подобно громадной змее. Я сказал несколько слов, и один из людей вышел из рядов и надел петлю на шею пленника; одному из отрядов приказано было взяться за конец веревки.

— Ну, человек, не желаешь ли сказать что-нибудь, прежде чем присоединишься к своему брату, умершему вчера?

Но человек ничего не сказал и даже едва ли расслышал, что я говорил. Тогда я обратился к главному старшине:

— Не имеешь ли ты чего сказать, перед тем как я отдам приказ?

Решид мигнул товарищам-старшинам, и все они рванулись вперед, упали к моим ногам, умоляя о пощаде, энергично ругали воров и убийц, но клялись, что отныне они будут вести себя лучше, лишь бы на этот единственный раз я даровал им прощение.

В эту минуту лица занзибарцев представляли интереснейшее зрелище: все глаза расширились, губы плотно сомкнулись, щеки побледнели, как будто электрическая искра зажгла во всех одно и то же чувство!

— Довольно, ребята! Берите своего товарища, его жизнь в ваших руках. Но вперед, смотрите, у меня будет только один закон для каждого, кто украдет ружье, — веревку на шею и смерть.

Тут произошла такая трогательная сцена, что я изумился: у многих по щекам текли крупные слезы, а глаза у всех были влажны под наплывом страстного чувства благодарности. Шапки и чалмы полетели вверх, люди потрясали ружьями и, подымая прямо руки, восклицали:

"Покуда жив "Белая шапка", никто не покинет его! Смерть тому, кто покинет Була-Матари! Веди нас к Ньянце! Покажи только дорогу, теперь мы все пойдем!"

Нигде я не видывал такого взрыва чувства, исключая разве Испании, когда республиканцы разражались бурными восклицаниями в ответ на какую-нибудь великолепную речь, в которой призывали их грудью стоять за новую веру и свободу, равенство и братство.

Плакал также и дезертир; когда с него скинули петлю, он стал на колени и поклялся умереть у моих ног. Я пожал ему руку и сказал:

— Это божье дело, бога и благодари.

Снова прозвучала труба, но теперь уже веселыми звуками. Все разошлись по местам, носильщики быстро взвалили на плечи свои тяжелые ноши и пошли вперед, радуясь, точно на празднике. Офицеры одобрительно улыбались. Никогда еще в лесных дебрях на Конго не бывало столько счастливых людей, как в это утро.

Пешая и речная колонны через час, почти одновременно, достигли Ленды. Эта река, шириной около 100 м, по-видимому, очень глубокая. На западном берегу реки расположилась небольшая деревня, банановые рощи которой давно уже были обобраны дочиста.

По окончании переправы я позволил людям пошарить по окрестностям, чтобы добыть пищи. Одни пошли по северному берегу, другие по южному, но еще задолго до наступления ночи все вернулись, не найдя ни малейших следов съестных припасов.

22 сентября. Пока мы по обыкновению подвигались вперед водой и сушей, я раздумывал, что только четыре дня назад, 18-го числа, я оставил на попечение араба пятьдесят шесть человек больных, а сегодня, глядя на своих людей во время переклички, я заметил около пятидесяти человек, уже совершенно ослабевающих. Даже наиболее крепкие и благоразумные из них были изнурены продолжительным недостатком пищи. Идти дальше по таким местам, опустошенным искателями слоновой кости, казалось мне просто немыслимо. По счастью, однако же, дойдя до Умени, мы нашли там достаточно припасов, чтобы прокормиться целый день, и надежда снова оживила нас. На другой день сбежал некий Абдалла, по прозвищу Горбатый.

На реке в быстрине мы попали между камней: пришлось разгружать челноки, перетягиваться по бечеве, и, наконец, впереди открылся водопад метров двенадцать высотой, а перед ним и за ним еще множество порогов.

Можно бы думать, что в этих местах Итури превращается уже в незначительную речку; но, увидев, какая сила воды стремится через третий большой уступ, мы должны были согласиться, что Итури и здесь еще очень мощная река.

24-го мы провели день в розысках пищи, в проведении дороги через лес мимо порогов и в развинчивании вельбота для переноски его по частям. Пионеры притащили довольно большое количество бананов, остальные три отряда ровно ничего не нашли. Утесы, торчавшие из-под воды на этих порогах, состояли из красноватой слоистой породы.

На другой день мы миновали и третий водопад и остановились в старом арабском лагере. В течение этого дня никакой пищи не найдено.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.