Страница 5 из 82
Высокий статус и авторитет учителя был заимствован вместе с первыми знаниями из Китая и прочно утвердился в японской традиции. В известном буддийском наставлении Додзикё («Наставление будущим монахам») говорилось, что ученик «должен идти на семь сяку позади учителя и не наступать на его тень».
Особый статус преподавателя в японском обществе, его отношение к ученикам и научным знаниям привлекли внимание европейцев в конце XIX века, когда западных специалистов стали приглашать на работу в Японию. С одной стороны, иностранные преподаватели были поражены ореолом почтения, которым их окружили в Японии. С другой — их раздражал и приводил в отчаяние формализм, с которым японские студенты и преподаватели относились к получаемым знаниям, равно как и отсутствие их критического восприятия.
На работавшего в Токийском императорском университете австрийского профессора Э. фон Гессе-Вартега (1851-?) общение с интеллектуальной элитой японской столицы произвело удручающее впечатление. Вернувшись на родину, он писал: «Японские преподаватели, особенно в высших учебных заведениях, абсолютно ниже своей задачи. Напрасно искали бы мы между профессорами Токийского или Киотского университета хоть одного, посвятившего свою жизнь бескорыстным поискам истины. Особенно характерной чертой японских учёных является, положительно, отсутствие научной любознательности. Для них нет ничего выше практических знаний, которые приобретаются с большим или меньшим трудом, но являются всегда концом всякого учения, каково бы оно ни было». Не менее критично оценивал он и студентов Императорского университета: «Японский студент имеет только один идеал: как можно скорее получить диплом, чтобы приобрести возможность пользоваться благами жизни и удовлетворить честолюбие. Для достижения этой цели он способен делать громадные усилия: он будет… слушать до 30 часов лекций в неделю, на всех лекциях будет старательно записывать и выучит эти записи наизусть. Но не требуйте от него ни рассуждения, ни какого-либо интереса к науке, ибо вы вызовете на его устах лишь ироническую улыбку» (Гессе-Вартег, 192,198).
Немецкий профессор Эрвин фон Бельц (1849–1913), личный врач императора, работал в Японии с 1876 по 1905 год и внес большой вклад в становление японской медицины. Он писал в своём дневнике, что для японцев западная наука — это готовый сформировавшийся продукт, своего рода инструмент, с помощью которого можно решать некоторые практические задачи. Они приглашают западных специалистов только для получения готовых знаний. Их не интересует организация творческого обучения, которое позволило бы их японским ученикам в будущем проводить самостоятельные исследования и получать значимые научные результаты (Мори, 1999: 1).
Многовековая привычка следовать тому, что проповедуют другие, стала для японцев главным методом познания мира. Неразвитость критического и абстрактного мышления особенно болезненно сказалось на развитии социальных и гуманитарных наук. Японский просветитель Темин Накаэ (1847–1901), которого называют «восточным Руссо», писал в конце XIX века: «С древности и по сей день в Японии не было и нет философии. Мотоори Норинага и Хирата Ацутанэ изучали древние тексты и разбирали отдельные слова подобно археологам. Они не думали ни о космосе, ни о человеческой жизни, не пытались как-то связать их между собой. Среди буддийских священников были оригинально мыслящие люди, но их мысль не выходила за пределы религии и не приближалась к философской» (Цит. по: Каваками, 34). Французский дипломат писал в конце XIX века: «Я не думаю, чтобы в Японии могли существовать книги, занимающиеся разбором религиозных или философских вопросов. Самая доктрина Конфуция исключает возможность полемики в этом отношении» (Гюмбер, 205).
В то время в Японии громко звучали имена Хироюки Като (1836–1944) и Тэцудзиро Иноуэ (1855–1944), которых называли философами. Они делали то же самое, чем занимались в своё время Сайтё, Хонэн, Синран и другие буддийские просветители, а именно: пересказывали соотечественникам зарубежные идеи и концепции. В 1930-е годы японские газеты ехидно называли преподаваемый ими предмет «чемоданной философией». Университетский профессор выезжает в Европу на стажировку и возвращается с чемоданом философской литературы. В течение нескольких лет он переводит её на японский язык, а затем в меру своих способностей и понимания пересказывает студентам. Когда книги кончаются, он снова едет в Европу с пустым чемоданом (Каваками, 39).
Начиная со второй половины XIX века японская элита жила исключительно за счёт западных научно-технических знаний. Ключевым понятием этого периода вновь стала имитация достижений мировой цивилизации. В этом смысле модернизация эпохи Мэйдзи (1868–1912) принципиально не отличалась от реформ VII века. В первом случае источником знании служил Запад, в последнем — Китай. С полученными знаниями тоже обращались примерно так же, как двенадцать веков назад. Отсутствие философских традиций в их западном понимании и слабость в обращении со сложными теоретическими понятиями обусловили имитационный характер не только японской философии, но и всей теоретической науки вообще.
ТРАДИЦИИ В ДЕМОКРАТИЧЕСКОМ ПРЕЛОМЛЕНИИ
После войны победившая Америка решительно взялась за демократизацию императорской Японии. В числе прочего японцам было настоятельно рекомендовано отказаться от устаревшей организации научно-педагогической мысли и повернуть её лицом к широким массам. Веками жившая по законам кодекса чести японская элита безоговорочно признала военное поражение и взялась за переустройство общества. Наука и образование были реорганизованы на демократических началах. Всеобщей грамотности и полного охвата начальным обучением японцы добились ещё в начале XX века, а вот среднее, и в особенности высшее образование долго оставались слабым местом. Поэтому после войны главное внимание сосредоточили именно на них. Среднее образование было реформировано по американскому образцу и стало обязательным, а высшее объявили всеобщим, равным и доступным для всех.
В 1980-х годах на фоне очевидных количественных успехов обозначились проблемы с качеством. Страна вышла в мировые лидеры по многим социально-экономическим показателям. В вузы поступали уже более 40 % выпускников школ, число вузов быстро росло. Но традиции в одночасье не изменишь — качество обучения и творческий потенциал научной элиты оставались на прежнем уровне. Знания и технологии по-прежнему ввозили из-за рубежа. За помощью обратились к «старшему брату». Американцы охотно откликнулись, и в Японию зачастили рабочие группы из специалистов по образованию. Анализировали, подсказывали, советовали, что можно сделать. Принималось далеко не всё — слишком уж велики различия в менталитете и традициях. Американцы были убеждены, что ученик — это факел, который нужно зажечь. А японцы издавна полагали, что это сосуд, который надо наполнить. Леонардо да Винчи приписывают высказывание: «жалости достоин ученик, который не превзошёл своего учителя». Японскому же сердцу всегда был милее призыв си о тотоби, дэнто о маморо («почитай Учителя и храни традицию»).
Ближе познакомившись с работой японских университетов, американцы дали им в кулуарах обидное прозвище black hole university (университет «чёрная дыра»). Как известно, чёрные дыры — это обладающие колоссальной массой космические тела. Их невозможно обнаружить, потому что ни один вид излучения, в том числе и кванты света, не может преодолеть их чудовищного притяжения. Американцы имели в виду вторичный характер научной работы японских университетов, которые получают извне готовые знания и доводят их до студентов, но сами ничего нового не производят.
А может, преувеличивают американцы творческую недееспособность японцев? Но те и сами вроде соглашаются, что не всё у них в порядке по части креативности. Много лет возглавлявший японские университеты М. Каваками пишет: «В японских школах готовят толкователей письменных документов. И это касается не только обучения, а всей японской культуры вообще. Мы заимствуем готовую продукцию и готовые идеи, произведённые в других странах, и немного их перерабатываем. Но сами создать что-то принципиально новое мы не можем» (Каваками, 135). Вслед за ним и нобелевские лауреаты призывают срочно что-то делать.