Страница 6 из 8
И, сплюнув сквозь зубы, быстро зашагал по косогору к поселку.
У Тима защипало в носу, так ему стало обидно, и слезы на глаза навернулись. Но он сдержался и не заплакал. И крикнул вдогонку:
— Ну и уходи! Пожалуйста. Обойдусь без тебя.
И вздрогнул от неожиданности: прямо как с неба свалившись, перед ним стоял Половинкин. Он смотрел на Тима в упор и во весь рот улыбался.
— Чего это ты разоряешься?
— Ничего, — буркнул Тим. Он стоял, не поднимая глаз, и потому видел только кирзовые в ошметках застаревшей грязи сапоги Половинкина да пузырем вздувшиеся на его коленях брюки.
— Не поладили? — поинтересовался Половинкин и положил тяжелую, будто каменную ладонь на плечо Тиму. Тим попытался вывернуться, но не тут-то было, рука Половинкина сделалась еще тяжелей и прямо давила, прижимала его к земле.
— Что это ты на меня сычом смотришь? — говорил между тем Половинкин, хотя Тим и вовсе на него не смотрел. — Брат, небось, настраивает против меня? Такой, мол, сякой Половинкин…
— Никто меня не настраивает, — сказал Тим, освободившись, наконец, из-под руки Половинкина и отступив на шаг в сторону.
— А вот если я твоему брату при случае по шее за такие штуки надаю? А?
«Он тебе скорее надает», — подумал Тим, но промолчал, понимая, что в данном случае самое благоразумное молчать.
А Половинкин так и зашелся в смехе, так и затрясся весь, и лицо его сделалось багровым.
— Не бойсь! — сказал он, вытирая рукой глаза. — Половинкин не такой. Понял? Так и брату своему скажи. Мол, Половинкин так и сяк… Славный в общем парень! Не веришь? Ты любишь машины? — вдруг спросил он. — Приходи как-нибудь в мастерскую, покатаю тебя. С ветерком. На легковой. А хошь, на тракторе… С грохотом.
— Не хочу, — еще ниже наклонил голову Тим.
— Ну и дурак! — сказал Половинкин. — Не понимаешь, значит, ничего. А я насквозь тебя вижу. И брата твоего, глухого, тоже насквозь вижу. Не веришь?
Тим опять промолчал.
— Да я, может, самый добрый на свете… А? — Тут он торопливо стал шарить по карманам; шарил, шарил и что-то, наконец, вытащил и протянул Тиму. — Вот! Угощайся. Бери, бери. Чего набычился? Бери, покуда я добрый.
И он прямо силой втолкнул Тиму в ладонь конфету и напоследок так сжал его плечо, что Тим сморщился и чуть не вскрикнул от боли. А Половинкин уже шел прочь, вдоль берега, весело насвистывая. Он прошел немного, оставляя за собой на песке глубокие безобразные следы, остановился, обернулся и крикнул:
— Так и скажи брату: Половинкин, мол, добрый. Так, мол, и сяк…
Фантик ему покажи.
И, зашагав дальше, во все горло запел:
Во поле березонька-а стояла-а, во поле кудрявая…
И-эх! Надаю березке я по шее,
Надаю, кудрявенькой, по шее…
Тим повертел в руках конфету в яркой обертке, поколебался с минуту, не зная, как ему поступить, потом решительно размахнулся и швырнул так, что конфета чуть не перелетела через реку, булькнув где-то у того берега… Вот и все! Тим облегченно вздохнул и побежал по косогору к поселку, все быстрее, быстрее. Дух у него перехватило.
6
Ждал Тим гостей, каждый день ходил к большому осокорю, подолгу смотрел в сторону юга — не появятся ли оттуда гоголи, — а всетаки не уследил, пропустил момент их прилета. Как-то вернулся он из школы, а брат встречает его еще у ворот и говорит:
— Ну, поздравляю тебя!
— С чем? — удивился Тим. Занятия в школе пока еще не кончились, день рождения у него давно уже прошел, так что и поздравлять его как будто не с чем. Андрей посмеивается.
— Явились гости. Гоголи прилетели.
— Правда? — обрадовался Тим. — Ты их видел? Ур-ра! Прилетели! — последнее слово он прокричал уже за воротами и в одно мгновенье очутился около Ленькиного дома. — Ле-ень, Леня, гоголи прилетели!
Я же говорил, прилетят, говорил, вот и прилетели.
Ссора была забыта, дружеские отношения восстановлены. Втроем они — Тим, Ленька и Андрей — отправились за крутой поворот, к большому осокорю. День был солнечный, и вода в реке просматривалась до самого дна, такая она была прозрачная. В одном месте Подлипка круто поворачивала, словно встретив на пути препятствие, и сразу за поворотом виднелся знакомый осокорь. Он стоял, окутанный каким-то прозрачным зеленоватым туманом, и оттого казался еще раскидистее и мощнее. Но когда подошли ближе, поняли, что никакой это не туман, а просто распустились и зазеленели листья. Берег тут пологий, чистый, а с противоположной стороны — густые заросли камыша. Оттуда, из этих зарослей, и выплыло не-сколько гоголей, державшихся строго парами — важные белогрудые селезни и серенькие самки.
— Ух ты! — вырвалось у Тима — такими красивыми, необыкновенными показались ему эти птицы.
— Ну вот, — сказал Андрей, — прошу любить и жаловать. Это ваши друзья. Будьте и вы им друзьями.
Теперь Тим и Ленька не пропускали ни одного дня, хоть на минутку, да прибегут, посмотрят, что тут происходит. А гоголи в первый же день облюбовали дуплянку. Поначалу они с возможной осторожностью обследовали все вокруг и, кажется, остались вполне довольны. Хорошее, удобное место. Дерево стояло близко от воды. И дуплянка невысоко, но в то же время не очень низко, в самый раз. И камыши рядом.
Потом самка заглянула в дуплянку и опять осталась довольна.
Отверстие было свободное. И крыша над головой — это тоже кое-что да значит. Она что-то долго там сидела, в дуплянке, и оставшийся внизу, у самого берега, селезень нетерпеливо крутил большой черной головой и негодующе поблескивал круглым красноватым глазом.
«Крек!» — позвал он сердито: ну, чего, мол, ты там? «Крек-крек!» — отозвалась утка, высунув из дуплянки голову. Что, видно, на их языке означало: все хорошо, прекрасно, остаемся здесь.
Так вот и появились в Тимкиной дуплянке новоселы. Целыми днями хлопотали они, устраивая жилье. Целыми днями селезень, как ошалелый, носился над камышами, с размаху плюхался в реку и бил крыльями по воде. Самка все реже стала появляться, она отложила, наверно, яйца и высиживала птенцов. Нелегкое это дело. Попробуйка посиди целый день на одном месте, неподвижно. Все громче и громче, с каким-то даже непонятным отчаянием кричит и бьет крыльями по воде гоголь-самец. «Крек-крек! Где ты, почему не отзываешься?» — слышится в его настойчивом, тревожном голосе. И ребята вот уже много дней не видят утку. Что с ней? Непонятное происходит.
Однажды ребята пришли пораньше, спрятались неподалеку за соседним деревом и просидели в ожидании чуть ли не полдня. Но утка не показывалась. И селезня в этот день почему-то не было. И когда их терпение совсем уже иссякло и они собрались уходить, Ленька схватил Тима за руку и прошептал:
— Смотри, смотри…
Тим так и впился глазами в дуплянку. Из отверстия высунулась голова какой-то странной птицы с острым и хищно загнутым клювом. Потом эта птица, повертев головой во все стороны, вдруг вылетела и стремительно понеслась вверх, редко и широко взмахивая крыльями. Ястреб! Теперь уже не было сомнений, что это ястреб. Но как он забрался в дуплянку, ведь там же утка?
— Может, он ее насмерть заклевал? — предположил Тим. Голос у него дрожал и срывался.
— Давай заглянем, — сказал Ленька. Но Тим помотал головой, не согласился.
— Нельзя. Сначала Андрею скажем.
И они помчались домой, рассказали Андрею все, что видели.
— Значит, насколько я вас понял, — сказал Андрей, — вы видели, как из дуплянки вылетел ястреб?
— Самый настоящий. Крылья — во, а клюв! — И Тим загнул перед своим носом указательный палец. — Во клюв!
— Ну что ж, — сказал Андрей, — посмотрим.
И быстро собрался, взял ружье, щелкнул затвором, проверив, заряжено ли, и повесил его на плечо дулом книзу. Дорогой он говорил:
— Будьте готовы к самому худшему. Если ястреб вылетел из дуплянки, значит, что-то случилось. Вполне возможно, что утки уже нет в живых.
Прошли крутой поворот. До большого осокоря осталось шагов, наверное, тридцать. Андрей снял с плеча ружье. Шел он бесшумно, мягко ступая по траве, держа ружье наготове. И Тим с Ленькой тоже старались идти осторожно, сдерживая дыхание. Волнение охватило их. «Ну, берегись, — мысленно говорил Тим, — берегись, ястреб-стервятник, достанется тебе на орехи!» И в это самое время, когда до осокоря оставалось каких-нибудь десять шагов, из дуплянки вылетел ястреб и стремительно, прямо как ракета, взмыл вверх.