Страница 18 из 68
Что шло шестым пунктом в руководстве старой костеи по опознанию неравнодушных воздыхателей юных дев, бедной ученице убыр так и не удалось узнать, потому что в дверь коротко стукнули три раза.
– В-войдите!.. – возвысила слегка осипший от волнений голос Находка.
– Это я, можно?..
Дверь, печально рассыпая по рассохшемуся дубовому паркету остатки позолоты, приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась, заговорщицки поблескивая озорными карими глазами, улыбающаяся физиономия Кондрата.
Матушка Гуся кинула один взгляд профессиональной женщины на женщину начинающую, продемонстрировала гостю мешочек с наговоренной солью, подбадривающее улыбнулась застывшей Находке, пробормотала «Ах, да, я же еще к его высочеству заглянуть хотела», и выскользнула из комнаты.
– Так нам можно войти, или не очень? – не переступая порога, загадочно уточнил Кондрат.
– Нам?..
– Ага, – таинственно ухмыльнулся тот. – Нам с подарком. С подарком?!..
Сердечко октябришны восторженно затрепетало, подпрыгнуло, ударилось в плечо, и от удивления собственной прыти пропустило такт. С подарком!!!.. Что там?.. Пряники?! Ленты?! Колечки?! Румяна?! Нет, румяна лучше не надо… Румянами она пользоваться не умеет…
Конечно, лучше бы это были пряники… Да хоть один пряник… На меду… с орешками… с глазурью сахарной… с картинкой печатной… Или колечко медное… или каменное… зелененькое… Хотя, ленты, особенно, если красные, тоже непло… МЕДВЕДЬ?!..
– Ой…
– Вот, Находочка. Это тебе.
– Медведь?.. – слабым голоском озвучила она очевидное и опустилась на кривоногий позднее-вампирский стул.
– Ага, – довольно ухмыльнулся Кондрат. – Его звать Малахай, и он вчера нас с Серафимой и Сойканом спас от большой свиньи.
– Ее ты мне, надеюсь, не принес? – не удержалась Находка.
– Н-нет, – удивленно покосился на нее гвардеец. – Хотя ближе к ужину наверняка об этом буду жалеть. Да я бы и Малахая не притащил, но ему твоя помощь срочно нужна. По-моему, у него лапа сломана. Вот, передняя.
– Бедный!.. – мгновенно позабыв про обиды и разочарования, всплеснула руками октябришна. – Клади его скорей сюда, на стол, поближе к окну.
Медвежонок, прикорнувший и успокоившийся на руках у солдата, очутившись на твердом зеленом сукне, тут же проснулся и жалобно заскулил.
– Тихо, тихо, тихо, тихо… – полуприкрыв глаза и прикоснувшись ладонями к выпуклому медвежьему лбу, быстро-быстро забормотала Находка, и медвежка, жалобно всхлипнув еще несколько раз, притих и как будто снова заснул.
На то, чтобы оказать косолапому профессиональную знахарскую помощь ушло около часа.
Всё это время Кондрат просидел на стуле у двери, недавно оставленном матушкой Гусей, и тихонько продрожал от холода, грустно созерцая запорошенное старой серой золой чрево пустого камина в правой стене. Просушиться толком на заимке он не успел, а переодеться здесь с больным мишуком на руках ему и в голову не пришло, и теперь оставалось только обнимать себя за плечи, съежившись, и выбивать зубами дробные сигналы бедствия.
– Ну, вот и всё, – наконец оторвалась от тощего бурого, всё еще спящего звереныша Находка, утерла пот со лба и утомленно опустилась на красный кожаный диван у стола, делящий ее кабинет на две равные части. – Если в первые три дня он не сдерет лубки, то через неделю твой подарок…
И тут в рыжую усталую, замороченную непостижимым голову ей пришла гениальная мысль. По-крайней мере, тогда она казалась именно гениальной, и никакой другой.
«…Что ты его ни попросишь сделать – он все исполнит, девонька, только глазом моргни…» Вот сейчас мы и проверим.
– Кондрат?.. – откинувшись будто в изнеможении на спинку дивана и томно обмахиваясь ладошкой, обратилась она к солдату. – Открой-ка окно. А лучше – оба. Здесь, в комнате, что-то так жарко, так жарко… Гвардеец пропустил вступление нового марша и прикусил язык.
– Ж-жарко?!.. – жалобно вскинул он брови.
– Ж-жарко, – робко, но упрямо повторила она.
– А ты не заболела? – встревожился он. – Может, у тебя лихорадка? «Не делает… Ну, что ему – окошко трудно открыть?!..»
– Нет у меня лихоманки, – сердито надулась октябришна. – Просто тут очень душно. Дышать нечем. Чуешь? Ну?.. Чуешь?.. Ну, скажи!..
«…Коли ты ему ндравишься, он тебе угодить стараться будет, и соглашаться с тобой во всем станет, чтобы приятно тебе сделать…»
– Д-да вовсе и не д-душно тут… – поежился Кондрат, болезненно вздрагивая от нежных прикосновений мокрой ледяной одежды к давно покрывшемуся гусиной кожей телу. – Из рамы из всех щ-щелей… с-сквозит… Это ты п-просто умаялась… з-за день, Находочка. Оденься п-потеплее… да п-погуляй сходи… воздухом п-подыши…
«Не хочет!!!.. Ни угождать, ни соглашаться!.. И я же не прошу его согласиться со мной во всем! Ну, хоть в чем-нибудь пусть!..»
– Ну, тогда я сама открою!.. – отчаянно заявила она и бросилась на раму, мелодично посвистывающую музыкальными сквозняками, как герой на амбразуру.
Окно, открывавшееся в последний раз в день установки и не привыкшее к такому напору и обращению, упорно не понимало, что от него требуется, и не поддавалось.
Обреченно, Кондрат вздохнул, покачал головой, снял волглый заячий полушубок, накинул его на плечи развоевавшейся октябришне, и заставил несговорчивое окно открыться и впустить в комнату морозный вечерний ветер. «…Радовать тебя будет каждую минуту, что он с тобой рядом…»
Глядя на страдальчески перекосившуюся фигуру гостя, словно живую иллюстрацию к первой части сказки «Морозко», ученице убыр захотелось плакать.
«Ну, ветер задувает… Ну, снежок залетает… И холодно… вправду… Но ведь не настолько же!.. Это он нарочно… Чтобы показать… чтобы доказать… чтобы… чтобы…»
– Закрывай… – опустив голову, едва слышно прошептала она.
Когда дверь мягко притворилась, выпуская в не отапливаемый, но безветренный и бесснежный коридор окончательно замерзшего и озадаченного гвардейца, Находка бросилась на шею всё еще спящему на столе зачарованным сном медвежонку и разрыдалась.
– Он меня не лю-у-у-у-уби-и-и-и-и-ит!!!..
Протяжный дикий вопль прорезал сонную, затянутую паутиной тишину городской управы.
Иванушка, меланхолично шагавший в это время по коридору первого этажа, погруженный в тяжкие думы о продуктовом изобилии Белого Света, споткнулся, схватился одной рукой за стену, другой – за меч, и отчаянно закрутил головой по сторонам – где враги и кого убивают.
Впрочем, гадать долго не пришлось: спустя несколько секунд крик повторился, еще яростней и исступленней, сопровождаемый на этот раз грохотом железа о дерево и камень, и царевич, не медля больше ни мгновения, сломя голову кинулся в детское крыло: кровавая резня, без малейшего сомнения, шла именно там.
Сходу проскочив пустую комнату воспитателей, он распахнул дверь, ведущую в столовую…
Открывшаяся перед его взором картина остановила его на бегу и заставила ухватиться за косяк.
Орда из полутора десятков вопящих и улюлюкающих мальчишек с оловянными мисками на головах и щетками щетиной подмышками наперевес, оседлав стулья задом наперед, загнала на стол и прижала к стене маленькую щуплую девочку с тощими серыми косичками.
Кроме глубокого медного котла, тоже не без опаски взирающего на происходящее двумя квадратными заплатками, союзников у нее не было.
– Сдавайся!..
– Ты окружена!..
– Твои защитники дали дуба!..
– Сыграли в ящик!..
– Отбросили копыта…
– Протянули ноги?..
– Пали на поле брани!!!
– Точно!
– …И теперь ты – наша добыча!..
– Не будет тебе пощады, вредная!..
– Не вредная, а противная!..
– Не противная, а хитрючая!
– Не хитрючая, а коварная!
– Какая разница?!
– Все равно вредная!..
– Не вредная, а противная!..
– Не противная, а хитрючая!..
– Вяжите ее, батыры!!!..
При этом призыве единственного мальчишки, на голове которого была надета не жалкая миска, а эксклюзивное кашпо с тремя кривыми львиными ножками, двое всадников авангарда выудили откуда-то из-за пазухи по куску узловатой бечевки, залезли с ногами на своих скакунов и потянулись к пленнице с угрожающими намерениями лишить ее свободы.