Страница 31 из 71
713. Ю. А. МЮЛЛЕРУ
21 сентября 1877. Петербург
Петербург. 21 сентября 1877 г.
Милостивый государь Юрий Александрович,
Я уезжал в Курскую губернию и письмо Ваше получил лишь недавно. А потому очень прошу извинить меня за опоздавший ответ.
Прежде всего благодарю Вас за Ваш добрый и слишком лестный для меня привет. Но такие отзывы, как Ваш, я ценю гораздо больше, чем всякие литературные похвалы. В теплом и задушевном слове Вашем Вы высказали мне более, чем я стою, и если Вы мои несколько строк ответа считаете достойными передачи Вашим детям для памяти и хранения, то и я сохраню и передам моим детям Ваше письмо, вместе с другими, столь же лестными и дорогими для меня письмами от моих читателей, которые я удостоился получить в продолжение моей литературной деятельности.
Еще раз благодарю Вас и горячо жму Вам руку.
Глубоко уважающий Вас
Ф. Достоевский.
714. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
24 октября 1877. Петербург
Михаил Александрович, зайдите ко мне сегодня часов в девять, потому что я никуда не хожу. Надо лично передать рукопись с объяснениями, я же болен и прийти не могу. Зайдите же, ради бога. Посылаю листочек один, чтобы наборщики были хоть чем-нибудь заняты.
Ваш Достоевский.
24 октября.
715. В. П. ГАЕВСКОМУ
3 ноября 1877. Петербург
Милостивый государь, многоуважаемый Виктор Павлович,
Не будете ли столь ко мне добры, чтоб уделить мне минут 5 для одного разговора (не более пяти минут)?
Если это возможно, то назначьте мне час, когда прибыть? Я нездоров и никуда еще не выезжаю, но нужда заставляет, а потому желалось бы Вас застать наверно.
В ожидании Вашего доброго ответа
Позвольте пребыть Вашим преданным слугою
Ф. Достоевский.
Ноябрь 3/77 год.
Пески, Греческий проспект, близ Греческой церкви, дом Струбинского, кв. № 6, Ф. M. Достоевский.
716. Д. В. АВЕРКИЕВУ
5 ноября 1877. Петербург
5-го ноября/77 Петербург
Многоуважаемый Дмитрий Васильевич,
Прочтя Ваше письмо, я с величайшим удовольствием пожелал как можно скорее исполнить Ваше поручение насчет комедии (то, что Вы написали об ней, то есть тема, непогрешимость, "высокообразованность скороспелых богачей, зависть адвокатов" и проч. - всё это показалось мне чрезвычайно живым и именно тем, что теперь нужно на сцену).
Я не отвечал Вам до сих пор единственно потому, что всё рассчитывал ответить уже о результате, то есть пойти туда и посондировать. Но между тем засел дома больной в лихорадке, не велено никуда ни ногой, и принимаю хинин и проч. Кажется, однако, скоро мой арест кончится, и я схожу к Салтыкову (Щедрину), которому мне и без того надо отдать визит. Заметьте себе, однако, что я вовсе не со всеми знаком в редакц "Отечественных зап". Я знаю лишь Некрасова, Щедрина и Плещеева, с остальными же на учтивых словах и вижусь редко. Некрасов по болезни принимает в редакции слишком мало участия, Плещеев не имеет никакого, а значит всё - Салтыков. По моему мнению, он единственно издает журнал, пользуется дружбой и доверенностью Некрасова неограниченной и, кажется, пайщик издания. Он всё и решит. Впрочем, прямо скажу: тут может быть лишь один вопрос (мимо всякого вопроса о достоинстве комедии) : "Настолько ли имя Ваше ретроградно, что уже несмотря ни на что Вам надо будет непременно отказать?" Они именно держутся такого взгляда, и приди хоть сам Мольер, но если он почему-либо сомнителен, то и его не примут. Ну вот, я Вам объяснил тайну; само собою разрешить я ее не могу, но с Щедриным поговорю в непродолжительном времени, предлагая ему Вашу вещь совершенно от себя, так что самолюбие Ваше не пострадает, - тогда напишу. А пока свидетельствую полное уважение Вам и Вашей супруге и жму Вам руку.
Федор Достоевский.
717. Д. В. АВЕРКИЕВУ
18 ноября 1877. Петербург
Петербург. 18 ноября/77.
Многоуважаемый Дмитрий Васильевич,
Третьего дня я видел Некрасова и Салтыкова и говорил о чем Вы знаете. Некрасов лежит и похож на труп, изредка шепчет, скоро умрет, но "Отеч записками" занимается, и я именно застал его и Салтыкова в совещании о выходе следующего №. Я совершенно неприметно к чему клоню речь, между разговором спросил у обоих: что они думают о Вас как о писателе? Некрасов прямо, с первого слова, сказал: "Что же думать о человеке, который, сколько он там лет пишет, только и делал, что кричал и говорил против нас и того направления, которому мы служим?" Сказано это было и весьма резко и решительно, а так как поддержал тут же и Салтыков то же самое, то я и нашел необходимым совсем уж не заговорить ни о комедии Вашей, ни о предложении, о котором они и остались в полной неизвестности.
Полагаю, что Вас не скомпрометировал, - Вы видите, что здесь произнесено суждение не литературное, а направительное.
Сообщая Вам это, посоветовал бы Вам не отчуждаться от "Русского вестника" - но знаю, что в этом Ваш взгляд и Ваша воля, а потому, конечно, Вы поступите, как пожелаете.
В заключение свидетельствую Вам искреннейшее мое уважение, равно и супруге Вашей и крепко жму Вам руку.
Ф. Достоевский
(1) было: не столько литературное.
718. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ
28 ноября 1877. Петербург
Любезнейший Михаил Александрович,
Посылаю Вам текста 4 полулистка со вставкой. По точнейшему расчету тут ровно 4 страницы примерно без 20 строк (которые и пойдут на промежутки). Одним словом, ровно 4 листа. Теперь всё кончено. Жду корректуру.
Вчерашнюю корректуру посылаю обратно (в ней строк 10 прибавил).
Ваш весь Ф. Достоевский.
А Плевно-то взяли.
28 ноября/77.
719. А. П. ФИЛОСОФОВОЙ
28 ноября 1877. Петербург
Многоуважаемая Анна Павловна,
Так Вы были больны и, как пишете, опасно! В тот же день, как получил Ваше милое письмецо, хотел ехать к Вам, но сам я теперь завишу от цензора и метранпажа в типографии, потому что на днях выдаю выпуск замучившего меня "Дневника". Так было и в воскресение и сегодня, а завтра последний и самый горячий день. Но я постараюсь урваться к Вам, как только увижу возможность бросить корректуры и сверстки. У меня тем туже всё это двигается, что сам я весь этот месяц был болен и 2 недели лежал в лихорадке. Почел пока необходимым Вас уведомить этим письмецом. Благодарю Вас за Ваше. А пока
Весь Вам преданный искренно и душевно
Ф. Достоевский.
28 нояб/77.
720. П. А. ИСАЕВУ
7 декабря 1877. Петербург
Петербург. 7 декаб/77.
Любезнейший друг Павел Александрович, ты никогда не мог в более неудачное для меня время обратиться ко мне за деньгами, как теперь. Я как раз прекращаю мое издание, и ликвидирование этого дела потребовало гораздо более средств, чем я ожидал. Я остаюсь в значительных долгах бумажной фабрике. Кроме того, я, непредвиденно для меня, принужден был, в 2 последние месяца, выдать несколько сот рублей застарелого долгу и в долг. А теперь хвораю, близятся праздники, деньги нужны, и я принужден даже и в рубле быть осмотрительным. В генваре у меня уже денег не будет совсем. А потому тебе не могу уделить и рубля. Ты знаешь, когда бывают деньги, я никогда тебе не отказываю. Но ныне дело другое.
Итак, ты кончаешь с банком и с своим местом в банке. Всё это я летом, когда мы все увещевали тебя держаться другой системы в своих отношениях к банку - предвидел. Но вот что: ты хочешь ехать сюда. Как знаешь. Но я тебе заране говорю, что более ходить и просить за тебя никого не буду. Я множество раз не то что компрометировал себя, но даже унижался из-за твоих дел письмами и личными просьбами у разных лиц. Но ведь, кажется, довольно. Тебе за 30 лет самому, ты уже обременен семейством, ты бы сам должен был понять и сознать свои обязанности к своей семье, между тем так ли ты ведешь себя, чуть получишь место? Сужу по тому, что сам видел и от тебя самого слышал: одни интриги, несогласия, ссоры, и уж конечно слишком ясно было, даже и мне новоприезжему летом, что они не испугаются того, что ты "знаком с Ламанским" (как ты выражался), а сместят тебя с места при первом удобном случае, потому что сам же ты их заставил себя не любить. Кроме того, у тебя неслыханное самомнение: ты думаешь об себе гораздо выше, чем можешь претендовать и по своим предыдущим занятиям и по образованию. Когда же говоришь с тобою об этом, ты не только не слушаешь, но еще заносчиво смеешься в глаза, как и мне, наприм, самому. Извини меня, более ходить по людям из-за твоих дел не буду, сам поправь их, потому что я не совсем верю твоему письму и думаю, что дела твои всё еще поправимы. Перемени тон в своем месте служения. Это можно сделать без подлости, а лишь выказав благоразумие.