Страница 22 из 27
Анласы подсознательно тонко воспринимали красоту природы. Правда они не были способны - в отличие от, например, кельтов Земли, разразиться экспромтом из стихов по поводу хрустальных ручьёв и зелёных кущ. Но в этом лесу все трое ощутили себя, как в храме и даже говорили шёпотом.
Однако вот Ротбирт стукнул по стволу одной из сосен древком пики, по дереву вверх язычком пламени метнулась белка, Вадим проводил её весёлым свистом, и дальше они разболтались. Брик (так звали третьего ратэста) рассказал, что отец научил его строить скиды, а потом сообщил, что тут, в лесу, отличные деревья именно для их постройки.
- Одна беда - мы далеко ушли от моря, - вздохнул он.
- Ну, где-нибудь оно ведь должно быть, - утешил его Ротбирт. Вадима море не очень интересовало - он ускакал дальше, вверх по склону. Ротбирт и Брик увидели вдруг, как он резко осадил Вихря, покачнулся в седле и застыл, опустив руку с пикой, словно превратился в камень.
Обеспокоенный, Ротбирт погнал Винтахэва к другу.
В лицо мальчишке ударил резкий порыв ветра, и он замер в седле, поражённый не меньше друга.
Земля кончилась последние сосны высовывали корни из стометрового обрыва, и глубоко внизу с немолчным шумом бились в щит скал отряды белошлемных волн, гряда за грядой шедшие из морской дали - серые, сумрачные, отблёскивавшие стальным светом, что ещё больше усиливало их сходство с войском витязей, штурмующих вражескую крепость в чеканном строю. Вдали, где солнечное небо обрушивалось в сумрак вод, клубились тяжёлые тучи - там бушевал шторм, и ветер порывами налетал оттуда, он пахнул свежестью и ещё чем-то непонятным...
От всей этой картины веяло таким величием, таким постоянством и в то же время - непрестанным движением, что можно было только молчать. И прошло очень много времени, прежде чем Ротбирт спросил очарованно:
- Что это?
- Море, - сказал негромко подъехавший Брик.
В честь первой победы и выхода к морю кэйвинг решил устроить пир для всего зинда. Стада кэйвинга подверглись некоторому прореживанию, но Йохалла никогда не жалел своего для своих. На равнине у крепости кололи и жарили целиком быков и свиней, посланные в леса охотничьи и рыбачьи отряды доставили дичь, зверей и рыбу. У огромных костров хлопотали женщины, переругиваясь и пересмеиваясь с простолюдинами, ходившими тут же.
Под крышу забиваться никто не хотел. Для дружины наспех сколоченные грубые столы были поставлены в два ряда, а между ними разложили костры для освещения.
Пир начался незадолго до темноты. На столы разом потащили всё, не разбираясь. Ни перемен блюд, ни порядка их подачи тут не соблюдалось - точнее, о них просто не имели никакого представления.
За столы уселась дружина. Щитоносцы стояли за своими старшими в полной готовности подливать им в чаши и рога. Но и остальным людям всего хватало "от пуза" - кэйвинг не намерен был скупиться...
...Вадим подумал, что в его мире этот пир показался бы чудовищной попойкой. Столовыми приборами служили ножи, собственные пальцы и зубы. Плохо сбитые столы расседались под тяжестью свиных, оленьих и бычьих туш, кабанов в чесночной подливе, медвежьих окороков, жареной с грибами ветчины, блюд с печёными яйцами и жареной птицей, горшков с похлёбкой из мяса, птицы, моркови, капусты и дикого лука, с крупяной кашей, политой топлёным маслом, с разварной репой... В сметане плавали здоровенные караси, исходила паром уха из щучьих голов, жирные жареные сомы лежали на блюдах со щавелем, свежим луком и чесноком... Молочные и ягодные кисели разносились в ведёрных бадейках. Медовые пряники и просто комья дикого мёда, добытого шустрыми мальчишками, соседствовали с горами грубого серого хлеба, большие куски которого использовались, как тарелки - а потом скармливались собакам, о шерсть которых ратэсты походя вытирали руки. Вдоль столов ходили меха с напитком, похожим на кумыс - хирром - и горьким ячменным пивом, охлаждённые в ручьях. Слезой обтекали Гловы свежего сыра, горки творога казались сугробами снега.
Всё это дружно уничтожалось под аккомпанемент тут же складывающихся стихов, самовосхвалений и славословий в адрес всех и каждого - от кэйвинга до последнего щитоносца. Но, если бы посторонний человек вслушался в речи, звучавшие за столами, он бы поразился тому, что они... правдивы. Удариться в преувеличения мог разве что мальчишка, но его тут же обрывали соседи постарше. Ложь даже в мелочах не пристала воину! И мальчишки, краснея, умолкали, клянясь про себя на будущее держать язык на привязи, раз уж они сидят за одним столом с воинами. А вот вышучивать друг друга не запрещалось, и ратэсты изощрялись в грубоватом остроумии, не щадя ни чинов, ни заслуг. Припоминали всё - даже события далёкого для многих детства выставлялись на всеобщее обозрение, и не засмеяться над собою вместе со всеми - значило прослыть скверным человеком... ведь только такой не способен признать свои недостатки! В ответ летели новые шутки, и лишь несколько угрюмцев не принимали участия в дружеской перебранке.
Досталось и нашим друзьям, сидевшим плечом к плечу. Вадим смеялся, но шутить не шутил, а вот Ротбирт весело огрызался, словно отбивал мечом удары нескольких противников сразу.
- А твой язык такой же острый, как и твой меч, - шепнул Вадим другу, когда тот, успешно отбив новую атаку, плюхнулся на место и подставил новенький рог под струю пива из меха в руках лэти. Вадим тоже пил из рога. Ротбирт уже хотел что-то ответить, но струя пива вдруг плеснула ему на куртку. Она была не кожаная, под доспехи, а из крашеной ткани, новая...
Мальчишка вскинулся, вспыхнув и замахнувшись. Но лэти растерянно смотрел в сторону - и стало ясно, что его толкнул сидевший подальше Эльрида. Облокотившись на стол, щитоносец Энгоста спокойно и зло улыбался, глядя на Ротбирта.
Ротбирт неспешно отряхнул то, что не успело впитаться - и негромко, дружелюбно спросил:
- Может, тебе не худо будет полежать, Эльрида?
Щитоносец Энгоста сощурился. Он понял это, как намёк на драку - и решил взять реванш за проигрыш Вадиму в схватке с его другом.
- Не ты ли меня уложишь?
- Да нет, мне думается, ты и сам упадёшь, если встанешь, - продолжил Ротбирт. Кругом притихли. Эльрида подозрительно спросил:
- Что ты хочешь сказать?
- Ну, если после пары рогов пива твои глаза не видят, куда лезут руки, то уж ноги тебя точно не удержат, - пожал плечами Ротбирт.
Хохот буквально раздавил Эльриду. Он побагровел, но повёл себя достойно - пересилил злость и рассмеялся вместе со всеми. Ротбирт сам налил себе пива и сел. И только Вадим видел, какие злые у него глаза. Зубы Ротбирта скрипнули о край рога, Вадим положил руку на локоть друга и шепнул:
- Самые большие глупости делаются в гневе.
Каменный локоть под его ладонью ожил.
- Даже боги от них не избавлены, - ответил Ротбирт и потянулся за мясом.
Кто-то провозгласил здравицу в честь кэйвинга. Дружина подхватила, лязгая металлом и вскидывая чаши и рога. Йохалла что-то сказал старшему сыну, Увальду, стоявшему за плечом отца - и ответил здравицей в честь дружины.
- Возьми, Вадомайр Славянин, ратэст кэйвинга Йохаллы, - услышал Вадим над своим плечом и повернулся. Незаметно подошедший под общий шум Увальд протягивал ему широкое золотое кольцо со знаком в виде косого креста. - Это знак - "нэд" - "близость". Кэйвинг дарит тебя кольцом дружбы за отвагу в первом бою и верность дружинному братству.
Лицо мальчишки было серьёзным. Вадим принял кольцо и, надев его на палец, поднялся на ноги. Наклонив голову, он несколькими словами поблагодарил кэйвинга - а, сев, обратил внимание, что кольца получают все, кто участвовал в дневном захвате крепости.
Веселье продолжалось вовсю. Правда, оно стало неожиданно менее шумным - многие слушали Эдэрика, певшего о богатыре Свайдакаре и Древних Днях. Казалось, что сэпу всё равно, слушают его или нет - он пел, прикрыв глаза, словно бы для себя. Может, так и было. Если поют не для славы, а для души, боги дарят такому певцу великое право - переноситься в то, о чём он поёт...