Страница 117 из 144
Йерикка был ИСПУГАН. Первый раз за время знакомства, за всю войну — Олег видел на его лице такой откровенный и неприкрытый страх, что стало страшно самому. Йерикка побледнел, как творог, выступили чёрные веснушки, челюсть отвалилась, а рука, которой он коснулся Олега, дрожала мелкой дрожью.
— Что?!. - севшим голосом пискнул Олег, преодолевая сильнейшее желание уставиться в коридор.
— Тих-х-х-х… — выдохнул Йерикка. — Подожди, может… может… он даст о себе знать… если это человек…
— А-а… кккккто?.. — Олег медленно тянулся за последним фальшвейером, не понимая, почему вдруг он перестал видеть в темноте, да еще так странно — зал, ребят, бойницы он различал отчетливо, а сразу в коридоре было темно, словно в угольной яме.
— Я его… НЕ СЛЫШУ, — потрясённо ответил Йерикка. — У него нет мыслей… или он умеет их прятать так, что все мои умения — детская драка на деревянных мечах…
Рванув запальный шнур фальшвейера, Олег выкинул руку вперед так, словно в ней был пистолет. И понял… что в его пальцах нет шнура. Схватился еще раз, рванул — и не успел сообразить, когда тот выскользнул, словно натертый мылом. Уронив фальшвейер, Олег схватился за наган, но Йерикка прихлопнул его руку своей ладонью:
— Стой.
Олег не выпустил рукоять, но замер. А Йерикка поднялся на ноги — во весь рост, чтоб его было отлично видно из коридора. И негромко, но звучно сказал:
— Может, познакомимся?
И темнота ответила:
— Вообще-то я не звал вас в гости. У вас есть причины, чтоб вторгаться в мое жилище?
— Кто там? — это проснулся Гоймир и сейчас целился в коридор из ПШП. Остальные тоже просыпались, хватали оружие. — Кто?! — настойчиво и с угрозой повторил князь.
И вспыхнул свет. Настолько яркий, что могло показаться — в пещеру спустилось солнце. И в этом сиянии, ничего не видя, Олег услышал вскрик Йерикки — радостный и изумленный:
— Сновид!
Сияние отхлынуло. Как во сне, Олег слышал за бойницами отдаленные крики стрелков — их можно было понять, попробуй сохранить хладнокровие, когда ночью из скалы брызжет свет. А в коридоре замер, широко расставив ноги в отделанных алыми ремнями кутах, атлетического сложения гигант — саженного роста, широкоплечий, но не амбалистый, а… короче, он стоял неподвижно и при этом чувствовалось — огромный человек быстр и гибок, словно кот. Щегольскую теплую куртку оторачивал мех, с левого плеча падал серо-зелёный плащ, сколотый мерцающей драгоценными камнями большой брошью. Длинные русые волосы стягивал серебряный обруч, украшенный крупным, холодно мерцающим бриллиантом. На загорелом, мужественном липе синели большие глаза. На вид мужчине было лет 30, но Олег почувствовал — пришелец намного старше. Над левым плечом его поднималась рукоять длинного меча, у правого колена висела, будто пришитая, большая кобура маузера, правая ладонь лежала на висящем у бедра стареньком АКМС. На широком поясе один к одному притиснулись магазины в гнездах, слева — большая сумка, справа — камас, чьи ножны украшали Солнечные Колеса. Мизинец левой руки обхватывал перстень, вырезанный из цельного сапфира.
От человека, стоявшего с улыбкой на губах, разливался свет — не прежнее сияние, но яркий, мягкий свет солнечного дня.
— Волхв, — выдохнул Гоймир, опуская ППШ. — Прости, волхв, мы не знали…
Волхв кивнул спокойно и доброжелательно. По том внимательно обвел взглядом лица всех мальчишек. Задержал взгляд на Олеге — пристальный, проникающий. Чуть сощурился и отвел глаза — на Йерикку, который стоял, густо покраснев и потупившись.
— Здравствуй, — с легкой насмешкой и ласково сказал волхв — голос у него был сильный, правильный. И Олег увидел, как Йерикка поклонился в пояс, вздохнув:
— Здравствуй, учитель… Ты вовремя. Я не думал, что ты здесь, — он поднял голову и робко спросил: — Ты поможешь нам, Сновид?
— Идите за мной, — волхв сделал приглашающий жест в коридор.
Гостимир стоял, прислонившись плечом к плите, под которой его схоронили. Он улыбался с каким-то извиняющимся выражением на лице — одетый не в то, в чем погиб, а в чистое, свежее: белую с племенной вышивкой рубаху, синие штаны, новые куты. В правой руке он держал гусли. Так, как держал ППС. Шел мелкий дождик, но одежда и волосы мальчишки были сухими и чистыми.
Олег только-только взобрался на вершину. Мокрый и грязный, он навалился на автомат, задыхаясь и глядя на брата своей девчонки. Гостимир улыбался.
— Ты… живой? — Олег откашлялся и сплюнул. — Я же видел, тебя убило… — он коснулся головы.
— Не показывай на себе, — ответил Гостимир.
— Ты живой? — спросил Олег, не отнимая руки от виска.
— Нет, — улыбаясь, Гостимир покачал головой.
— Но ты же…
— Я умер, Олег, — терпеливо и весело сказал Гостимир. Он говорил не на горском диалекте, а вполне по-русски, и называл Олега подзабытым настоящим именем. — Сперва было больно, но очень-очень недолго. Просто вспышка… Вы вышли из окружения?
— Да… — Олег спохватился. — А разве ты не знаешь, не видел… ну… оттуда? ОТТУДА?
Гостимир звонко рассмеялся:
— Эх ты! — и посерьезнел. — Я еще не ТАМ. И, может быть, ТУДА и не попаду. Намного жаль, но с другой стороны… — он пожал плечами, — мне уже все равно. То, что от меня осталось — здесь, — он тронул плиту. — А то, что ты видишь — это просто твои мысли. Я лишь твое воспоминание, Олег, лишь твое воспоминание…
— Значит, я говорю… — Олег проглотил комок, — …с самим собой?
— Нет.
— Я совсем ни фига не понимаю, — признался Олег…
— Я — твое воспоминайте обо мне. Я — это я тот, которым ты меня помнишь. Это и есть, Олег, часть загробной жизни — то, что о нас помнят. И продолжается она, пока о нас помнят…
— Вот оно что… — Олег подошел ближе и коснулся холодного, мокрого камня. Посмотрел на Гостимира, который задумчиво вглядывался куда-то вдаль. — Гостимир, что мне сказать Бра. нке? Если хочешь, я ей совру. Скажу, что ты в плен попал, что ли!
— Она не поверит, — тихо сказал Гостимир, и гордая улыбка тронула его губы. — Она знает, что ее брат не мог сдаться в плен… Жаль, что я умер.
— Жаль, — Олег коснулся руки Гостимира — живой, и теплой, и на миг ему захотелось крикнуть: "Что ты дурака валяешь, ты ведь живой!" Но Гостимир стоял под дождем, и ни капельки не блестело на волосах, и ветер не шевелил легкую по-летнему одежду… — Сколько тебе… было?
— Меньше, чем тебе, на полтора месяца, — легко ответил певец. — Таким и останусь. Сначала стану твоим сыном, — он засмеялся, — потом — внуком… если раньше не сотрусь из памяти. Знаешь, — он поморщился, — это будет обидно — умереть второй раз. Не страшно, а обидно, но это еще хуже.
— Я тебя никогда не забуду!
— Ладно, — Гостимир хлопнул Олега рукой по плечу, — никогда не говори никогда!
— Приблизительно что-то такое, — вспомнил Олег, — говорил Йерикка.
— Вот видишь… Он у нас самый умный, это точно. Держись с ним плечо в плечо, а уж я буду давать тебе хорошего пинка, если свернешь с дороги — на правах твоей памяти!
— Ты все такой же, — Олег запоздало удивился, что Гостимир одет не по-боевому.
— Это потому, что ты меня таким помнишь, — серьезно пояснил Гостимир, — мальчишкой из славянского города…
Олег напрягся и понял, что в самом деле не может вспомнить своего боевого товарища. Так… что-то неясное, усталая маска из грязи и пороховой зеленоватой копоти. А Гостимир продолжал:
— Мы были мальчишками, когда уходили в горы. Конечно, никто уже давно не считал себя ребенком, но детство кончилось здесь. У него короткий срок в Мире… Мы торопимся повзрослеть сами, чтобы получить все, что получают мужчины… а жизнь — торопит нас еще сильней. А потом не хватает времени даже пожалеть о детстве… Ты сейчас проснешься, Олег.
— Разве я сплю? — удивился мальчишка.
— Конечно. Только во сне можно разговаривать с погибшим другом, как наяву! Не лги Бранке. Ложь унижает любовь. Скажи ей правду. Скажи, что я погиб за Верью и племя. За наш Мир. Это не страшно. Понимаешь — это и правда совсем не страшно.