Критика демократии

Рабочее население Англии тех времен описывается как фактически весьма бесправное в отношении всесильных хозяев, поддерживаемых судами. Да и юридически права рабочих до чрезвычайности ограничивались воспрещением всяких союзов. В известном исследовании Уэббов приводится множество примеров судебного преследования рабочих Англии за попытки стачек. Во французском законодательстве с первой революции все частные сообщества вообще воспрещались в принципе. Законы против них во Франции были отменены лишь в новейшее время, и с 1825 по 1865 год почти 10 тысяч рабочих по двум тысячам судебных приговоров познакомились с тюрьмой по обвинению в образовании “незаконных коалиций”.

На почве крайней бедности и — слишком часто — прямого притеснения неизбежно должны были возникать революционные движения народных масс, в теории объявленных владыками государства, а на практике сплошь и рядом чувствовавших себя рабами. Но как же было помочь горю, как исправить положение?

Действительная, разумная задача состояла в том, чтобы понять односторонность водворившегося строя и исправить его на тех вечных основах общественности, которые были подорваны чрезмерным развитием индивидуалистического принципа. Но люди не были к этому тогда подготовлены. Ни наука, ни практика не давали ответа на запросы времени. Потребовалось очень много испытаний, проб, работы мысли, прежде чем прямая дорога стала уясняться для людей в этих новых условиях. Вот в этой-то работе, где действовали все направления мысли, имел свое участие и социализм. Выступив против односторонностей индивидуализма, социализм дал развитию общества очень много полезных толчков.

Так, нравственное влияние утопического социализма на европейское общество начала XIX века было, несомненно, облагораживающим. Его внутренняя ошибка в понимании личности не сразу могла принести вредные плоды. А между тем социализм обращался к человеку с высокими требованиями, возбуждал веру в лучшее будущее, не позволял эгоистично закрывать глаза на страдания ближнего. Он в первое время обращался еще к человеку как к высшему существу, не проклинал богатого и знатного только за внешнее их положение, не сомневался в том, что и им не менее, чем бедным или приниженным, свойственно чувство любви к ближнему и стремление к общественному благу. Искание лучшего будущего было основано поэтому не на реках крови и насилиях, а на подъеме лучших сил человека. Мы видим в рядах первых социалистов множество людей действительно высокой нравственности. Русские могут вспомнить, что и наш Достоевский пострадал за увлечение фурьеризмом.

Кроме нравственного влияния, первый социализм имеет ту заслугу, что напомнил важность экономических условий и обязанность общества помогать своим членам не с одной полицейской стороны, а в целостном устройстве их жизни. В утопическом же социализме родилось первое стремление к уяснению внутренних законов общественности. Самое слово “социология” явилось впервые у Огюста Конта, ученика Сен-Симона.

Но уже в эти первые фазисы социализма мы постоянно видим, что он служил общественному благу только в тех случаях, когда осуществлял идею общечеловеческую, а не свою специфическую' Так, например, устройство Оуэном фабрики в Нью-Ланарке обнаружило много полезного для общества, указало, например, пользу повышенного уровня жизни рабочих даже с точки зрения повышения промышленного производства. Но в этом опыте не было еще ничего социалистического, а было лишь применение общих гуманных начал к устройству крупных фабрик.

Во всех же случаях, когда социализм применял коммунистическую идею, его опыты терпели крушение и принесли лишь ту отрицательную пользу, что подтвердили современникам старую, много раз испытанную человечеством истину о несовместимости коммунизма с развитием личности и общества.

Напомню мимоходом, что коммунизм в первобытные эпохи играл гораздо более видную роль и отбрасывался людьми именно по несовместимости своей с прогрессом. В течение истории, помимо социализма, бывало немало опытов возвращения к коммунизму. У нас в России любопытные образчики этого наблюдались в немецких колониях. Известный исследователь Клаус (“Наши колонии”) между прочим рассказывает и о них. Особенно любопытна Радичевская колония, жившая в полном коммунизме, с общим трудом и питанием, и хотя здесь семейным людям отводили отдельные квартиры, но детей с трехлетнего, кажется, возраста воспитывали в общественном пансионе. Эта колония выдержала свой строй лишь до тех пор, пока молодое поколение не стало знакомиться с окружающим бытом немцев и русских. В сравнении с их свободной жизнью радичевцы начали скоро себя чувствовать как в тюрьме, и наконец молодое поколение произвело целую революцию, в результате которой коммунизм был уничтожен и колония усвоила общечеловеческий строй.

Совершенно такие же поучения дали и практические опыты социализма. По системам Оуэна, Фурье, Кабе и т. д. было устроено множество общин с затратой огромных средств, денежных и умственных, и все это неизменно рушилось. Я не стану приводить примеров. Я недавно приводил их в брошюре “Заслуги и ошибки социализма”. Множество их вы можете найти в книге Д. Щеглова “История социальных систем”. Но не могу не вспомнить недавние статьи г-на Тверского [5] в “Вестнике Европы” (ноябрь и декабрь 1906 года) в виду того, что он является отчасти и личным наблюдателем этих опытов. Г-н Тверской, известный своим передовым образом мыслей, уже давно стал гражданином Американских Штатов, где изучил теоретически историю до трехсот социалистических общин в Америке, а некоторые наблюдал и сам. Все они созидают совсем незавидную жизнь и в конце концов рушатся.

Более долговечными оказывались те, которые основаны на религиозной почве, и одна из них, коммуна Нойеса, просуществовала пятьдесят лет, пока не умер основатель, после чего распалось и его создание. Но чисто экономические коммуны, говорит г-н Твердой, основанные на социализме и демократическом правлении, оказались абсолютно непрактичными. Причины их разрушения, во-первых, слабость производства, во-вторых — ссоры. В Тополабампо (в Мексике) коммуне были даны такие громадные богатейшие земли, из которых самая плохая частная компания извлекла бы миллионы, но социалистическая коммуна распалась, не прожив и двух лет. Из прежних общин многие также были основаны с огромными затратами, но в конце концов неизменно доходили до нищеты и банкротства. Принудительный труд оказывался непроизводителен, а надежды на всеобщее усердие из высших побуждений исчезают вместе с первым пылом колонистов.

Такой же язвой социалистических коммун являются ссоры. И это понятно. В нашем строе даже бедный человек все же сохраняет уголки жизни, где он независим. В коммуне, при неизбежном обязательном режиме, немыслима независимость даже в пустячных мелочах, и это порождает раздражение и ссоры. Человек жаждет независимости: “Хоть щей горшок, да сам — большой”. Система Фурье старается возможно больше щадить индивидуальность, но при социализме это недостижимо. Один из лучших фаланстеров Фурье, так называемый “Североамериканский”, просуществовавший неслыханно долгое время — целых двенадцать лет, скоро стал представлять картину уныния и апатии жителей. “Умственные интересы, — говорит г-н Тверской, — оказались в загоне. Фурьеризм вводил развлечения в систему, но не помогало и это. Некоторые члены, до поселения в фаланстере отличавшиеся живым, энергичным характером, переродились в узких, односторонних автоматов. Даже и увеселения отправлялись ими как служба, обязательство, а не как потребность живых людей”. Кончилось все это трехгодичными ссорами, уничтожением коммуны и общим разорением.

Те из социалистических общин, которые были долговечнее других, держались непременно чьим-нибудь деспотизмом. Исчезает деспотизм — начинается разложение.

VII

Все это лишь подтвердило исторический опыт человечества о непригодности коммунизма для основания цветущего общества. Но, терпя крушение в чисто социалистических опытах, первый фазис движения принес большую пользу тем, что напомнил людям идею кооперации, которая была заглушена индивидуализмом. В этом отношении много сделали различные опыты, так сказать, смягченного социализма, отчасти у самого Р. Оуэна, отчасти у Луи Блана. Если такие принципы, как равенство платы, оказывались непреложимыми, то польза соединения усилий людей, сохраняющих свою независимость и собственность, но вступающих в союз, в совместное достижение своих общих целей, — эта идея стала быстро развиваться и нашла самые разнообразные применения. Я не буду упоминать множества ее пропагандистов вроде Шульце Делича, но укажу, что идея кооперации проявилась и в общих рабочих союзах, и в частных обществах, отчасти производительных, но более всего в учреждениях взаимопомощи, потребления и т. п. Эта идея выразилась даже в ассоциации капиталов — в виде акционерных компаний, которые постепенно начали становиться доступными и для самых мелких сбережений, присоединяя таким образом и рабочих к обладанию капиталом в производстве. Она проявилась и в привлечении рабочих к участию в прибыли на фабриках. Хотя применение столь развившейся идеи кооперации было совершаемо не социалистами и даже вызывало потом противодействие их, но первоначальный толчок делу этому был дан социалистическим движением.