Школьное богословие

1.26 И сказал Бог: сотворим человека...

...

1.31 И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой.

2.1 Так совершены небо и земля и все воинство[209] их.

2.2 И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал[210].

2.3 И благословил Бог седьмой день, и освятил его[211], ибо в оный почил от всех дел Своих[212], которые Бог творил и созидал[213].

Одна из самых важных в этом повествовании подробностей: "И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма" (Быт.1,31). Дело в том, что без этого свидетельства Шестоднева невозможно понимание самой сути Евангелия: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного" (Ин. 3,16)... Значит, мир настолько действителен, значит, человек настолько ценен, что заслуживает Божьей любви и заботы. И если цена, уплачиваемая за сохранение мира и человека в бытии, столь высока - Распятие Сына Божьего - то каково же было происхождение мироздания и почему столь драгоценно оно в глазах Абсолюта?

Чтобы спасение мира Богом было понятным - нужно было помнить, что мир - не чужой Богу. Шестоднев дает оправдание космоса (космодицею): быть другим, чем Бог - это не грех. Быть материальным - это не грех и не порок. Для очень многих философских и религиозных систем возникновение материального мира, мира многообразного и внутренне расчлененного - это следствие чьего-то падения. Для Библии это, напротив, свободный дар Творца. И потому пришедший Спаситель сможет сказать, что Он пришел не вырвать души из плена незнания и прельщенности материальным миром, но "Я всего человека исцелил" (Ин. 7.23).

Не материя - источник зла и смерти в мире. "Не из праха выходит горе и не из земли вырастает беда" (Иов. 5,6). Это для Платона тело - "темница души", а для ап. Павла, верного традиции Моисея, тело - это храм духа (1 Кор. 6,9). И вот, оказывается, что само тело человека - слеплено руками Творца (Быт. 2,7). Так Шестоднев Моисея дает фон, необходимый для понимания Евангелия.

СОЗДАНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Человек создается в конце "шестого дня" - в его предрассветные часы. "И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они... над всею землею. И сотворил Бог человека по образу Своему.., мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею" (Быт. 1,26-28).

В предыдущие дни творения образ действий Творца проще: "И сказал Бог... И стало так... И был вечер, и было утро, день...". Но настает очередь человека - и мы не встречаем Божьего повеления: "да будет человек!". Перед тем, как сказать о творении человека, появляется неожиданный стих, говорящий о том, что думает Бог о человеке. Как будто какое-то внутреннее действие происходит в Самом Боге, какой-то внутренний совет, который разрешается итогом: "Сотворим". Библейское повествование как бы сбивается с ритма и замирает. Об этом эпизоде библейского рассказа говорят как о "творческой паузе".

Мир, каким он был до появления человека, был монологичен, в нем не было ничего, что не зависело бы от воли Творца. Но тот образ, который Творец хочет от Себя дать человеку, включает в себя свободу. Это означает, что в мире появляется бытие, не зависящее от Бога. Бог ограничивает свое всемогущество, создавая в бытии такую сферу, куда Он сам не может войти без стука ("Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною." - Откр. 3,20). Теперь в мир входит вся непредсказуемость личностного и любящего диалога.

Своей рукой Бог создал в мире островок, в котором он отказывается править непосредственно, у дверей которого Его воля замирает в ожидании, когда ее туда допустит человек.

Еще греческие софисты любили оттачивать логику своих учеников на загадке всемогущества Божия. "Если Бог всемогущ, - спрашивали они, - то может ли Он сотворить такой камень, который Он был бы не в силах поднять?" Вопрошаемый, понятно, становился в тупик: если всемогущ - то может сотворить, а, следовательно, этот камень он не сможет поднять: если же по всемогуществу своему Бог может поднять все - то он опять же не сможет сотворить камень с требуемыми свойствами.

Христианское богословие, вспомнив об этой загадке, ответило на нее однозначно: да, Бог может сотворить такое бытие, и Он его уже сотворил. Это - человек. Все может Бог, кроме одного: спасти человека, который сам того не желает. "Бог становится бессильным перед человеческой свободой" (Владимир Лосский).

Поскольку Бог смотрит в круг времени из круга Вечности - Он видит, как человек поступит со своей богообразной свободой. И потому решение о создании Адама - это еще и принятие решения о смерти самого Бога. Так, принимая решение о создании человека - "создадим человека" - Бог принимает решение и о Своем Кресте. Это прозрачно и трагично просто. Бог есть любовь, а любовь раскрывает себя перед любимым, жертвует собой, в ней всегда есть крестный оттенок.

Поэтому-то и предшествует сотворению человека некоторая "творческая пауза". "Создадим человека..." - но "да владычествуют они". "Создадим человека" - и отныне Божественная воля всегда будет учитывать блуждания, уклонения, даже бунты воли человеческой, чтобы привести ее к свободному соединению... По слову Владимира Лосского, надо почувствовать "в Боге просящего подаяния любви нищего, ждущего у дверей души и никогда не дерзающего их взломать".

Здесь начало самоумаления Бога, его "истощания", "кеносиса". Греческим словом "кеносис" в христианском богословии выражаются смирение Бога перед тварью, служение Творца творению, полнотой которого станет Голгофа. Как педагог смиряет себя перед маленьким ребенком, старается говорит на его языке, так и Бог на человеческом языке говорит к людям и даже более того - сам становится человеком ради спасения людей.

В этом же библейском стихе встречается та же грамматическая несогласованность, что и в самом первом стихе Библии: "Сказал Бог: сотворим...". Здесь уже сказуемое стоит в единственном числе, а подлежащее - во множественном. Христианское толкование видит в этом откровение о Троице. Именно в Троице, между лицами Троицы происходил этот совет о создании человека, который разрешился благословением: "сотворим".

Именно этот момент и будет изображать "Троица" преп. Андрея Рублева.

Рублев пишет моленную икону - но при этом нарушает неписаный принцип иконографии: он не поворачивает икону лицом к молящемуся. Обычно на моленной иконе один из персонажей смотрит на человека. Например, если младенец смотрит на Марию, то сама Богоматерь смотрит не на своего сына, а на нас. Если Мария смотрит на младенца, то Иисус смотрит на нас, но почти нет древних икон, где и Мать и Сын смотрели бы друг на друга. Пространство иконного сюжета построено так, чтобы включить молящегося в себя.

Но у преп. Андрея все ангелы обращены друг ко другу. Взаимные склонения, взгляды, замкнутый круг общения... Это станет понятно, если вспомним, что в древней Церкви собственно богословием называлось учение о Боге Самом по Себе, о внутритроичных отношениях безотносительно к миру. И вот в этом смысле, икона преп. Андрея - собственно богословская. Чтобы сделать ее такой, Рублев очистил пространство иконы от сюжетных подробностей (убрав с иконы Авраама, Сарру, слуг, расчистив стол для единственной чаши)...

Этот образ являет некое действо, совершающееся в самой Троице. Во всей Библии не так уж много мест, в которых мы можем узнать Тройческий Совет: при изгнании из рая (Быт. 3,22); при смешении языков (Быт. 11,7); при избрании пророка о падении народа избранного и о Мессии (Ис. 6,8), но прежде всего - уже знакомый стих из первой главы книги Бытия.

Отсюда понятна символика чаши в рублевской иконе. Ангелы несомненно сидят вокруг литургического престола (в нем видна даже выемка, использовавшаяся в старогреческих алтарях для помещения внутрь престола частицы мощей). В чаше, что стоит на престоле, видна голова тельца. Телец - символ жертвы (не случайно символом Евангелия от Луки, где более всего подчеркивается жертвенность служения Христа, станет телец). Средний Ангел разрывает круг совета, Его рука вырывается из него и благословляет Чашу. Этот Ангел облачен в сине-красные одежды, в иконографии традиционно усвояемые Христу. "Кого Мне послать? и кто пойдет для Нас?” (Ис.6,8).