Песнь о Трое

— Давай сойдем на землю, так будет безопаснее.

В первый раз за день его глаза встретились с моими. Я ошеломленно уставился на него. Грозовые вспышки словно играли вокруг его головы, желтые глаза светились радостью, и он рассмеялся над моим страхом.

— Ты видишь это, Автомедонт? Ты это видишь? Мой прадед готовится меня оплакать! Он считает меня достойным отпрыском своего семени!

Я открыл рот от изумления.

— Оплакать? Ахилл, о чем ты говоришь?

В ответ он крепко сжал мои запястья:

— Я призван. Сегодня я умру. Оставляю мирмидонян под твоим командованием до тех пор, пока ты не пошлешь за моим сыном. Зевс готовится к моей смерти.

Я не мог в это поверить. Я не хотел в это верить. Словно в кошмаре, я хлестнул коней, посылая их вперед. Когда потрясение немного прошло, я постарался сделать лучшее, что мог: так незаметно, насколько это было возможно, я стал направлять колесницу поближе к Аяксу и Одиссею, чьи воины бились бок о бок.

Если Ахилл и заметил мой маневр, то оставил его без внимания. Я смотрел в небо и молил бога взять мою жизнь и пощадить его; но бог только оглушительно хохотал, и я дрожал от страха. Троянцы внезапно бросились под защиту стен Трои, и мы принялись их преследовать. Аякс был уже недалеко; я продолжал гнать лошадей, пока не приблизился к нему настолько, чтобы иметь возможность сообщить ему, что Ахилл вообразил, будто он призван. Если какой-нибудь муж и был в силах это предотвратить, то только Аякс.

Мы бились у Западного барьера, слишком близко к Скейским воротам, чтобы Приам позволил их открыть. Ахилл и Аякс с Одиссеем прижимали Энея к воротам, заставляя его принять последний бой. Ахилл был полон решимости покончить с Энеем, я чувствовал это по его молчанию, молясь о том, чтобы схватка с самым опасным из всех оставшихся в живых троянских вождей его миновала.

Я услышал, как он довольно хмыкнул, и увидел, что дарданец оказался в пределах броска копья, но он был слишком занят, отбиваясь от окруживших его врагов, и не мог заметить всех, кто выступил против него. Он был прекрасной целью. Ахилл поднял Старый Пелион, мышцы у него на руке забугрились, собираясь с силами для броска, оголив подмышку, покрытую тонкими золотыми волосами. Мой взгляд с интересом прочертил линию от конца копья до Энея, зная, что жизнь дарданца окончена и еще одной великой угрозой стало меньше.

Все это случилось в одно мгновение, хотя я клянусь, что не колесница заставила Ахилла потерять равновесие. У него подвернулась правая нога, несмотря на то что она, казалось, твердо была закреплена петлей, а его правая рука взлетела еще выше, помогая ему устоять на ногах. Я услышал глухой звук и увидел, как в его обнаженную подмышку по самое оперение вонзилась стрела.[26]

Старый Пелион, так и не брошенный, упал на землю, Ахилл же воспрянул, словно титан, и прокричал боевой клич Хирона голосом, в котором звенел триумф, словно он победил саму смерть. Его рука упала, загнав стрелу по самый наконечник. Я обеими руками пытался удержать упряжку: Ксанф в ужасе рвался в сторону, Балий повесил голову, а Подарг выбивал копытами дробь. Но не было Патрокла, чтобы говорить за них, чтобы облечь их горе и ужас в человеческие слова.

Все, услышавшие боевой клич, обернулись; Аякс вскрикнул, словно его тоже поразило стрелой. Из безгубого рта и ноздрей Ахилла хлынула кровь, широким потоком заливая золотые доспехи. Одиссей оказался позади Аякса, он испустил вопль бессильного гнева, указывая на что-то вытянутой рукой. В безопасности, за огромным камнем стоял Парис с луком в руке и улыбался.

Очень скоро Ахилл больше не смог стоять, он выпал из колесницы прямо на руки Аяксу, который опустил его на землю, — лязг его доспехов отдался эхом в наших сердцах и остался в них навсегда. Я находился рядом с Аяксом, когда тот опустился на колени с двоюродным братом на руках, когда снял его шлем и безмолвно смотрел в его залитое кровью лицо. Ахилл видел, кто держал его, но смерть его была уже близко. Он попытался заговорить, но захлебнулся в крови; он попрощался с нами глазами, потом зрачки расширились, и желтые радужки исчезли под их безликой, прозрачной чернотой. Он был мертв. Ахилл был мертв. Мы смотрели в его блестящие пустые глаза — за ними не было ничего. Аякс протянул огромную, неуклюжую руку, чтобы опустить ему веки, потом снова надел на него шлем и туго его затянул; его слезы капали все чаще и чаще, рот искривила гримаса боли.

Должно быть, потрясение лишило обе армии способности двигаться. Но внезапно троянцы набросились на нас, словно псы, алчущие человеческой крови. Они хотели добраться до тела Ахилла и его доспехов. Одиссей вскочил на ноги, не обращая внимания на слезы, застилавшие ему глаза. Мирмидоняне застыли в молчании, глядя на тело своего вождя. Наклонившись, Одиссей подобрал Старый Пелион и потряс им перед их лицами.

— Вы позволите им получить его? — заорал он, брызгая слюной. — Вы же видели, какую трусливую уловку они использовали, чтобы убить его! Вы собираетесь вот так стоять и позволить им забрать у вас его тело? Во имя Ахилла, защитите его!

Они стряхнули оцепенение и собрались с силами — ни один троянец не смог бы подобраться к телу Ахилла, пока был жив хотя бы один ахеец. Сомкнув перед нами ряды, они приняли бой, совладав с ужасным горем. Одиссей помог рыдающему Аяксу встать на ноги, помог ему поднять безвольное и очень тяжелое тело Ахилла на руки.

— Вынеси его за наши позиции. Я постараюсь их удержать.

Словно подчиняясь запоздалой мысли, он вложил в правую руку Аякса Старый Пелион и подтолкнул его в спину. Я всегда недолюбливал Одиссея, но он был царем. С мечом в руке он повернулся и широко расставил ноги, упираясь в землю, окропленную кровью Ахилла. Мы встретили атаку троянцев и отбили ее; Эней взвыл, как шакал, увидев, как Аякс медленно уходит, унося тело двоюродного брата. Я посмотрел на Одиссея.

— Аякс силен, но с телом Ахилла он далеко не уйдет. Позволь я догоню его и положу Ахилла в колесницу.

Он кивнул.

Я развернул упряжку, следуя за Аяксом, который показался из-за самых дальних ахейских рядов, продолжая брести к берегу. В этот момент — я все еще был слишком далеко, чтобы прийти на помощь, — мимо меня промчалась наперерез Аяксу колесница: в ней стоял один из сыновей Приама, это было видно по пурпурному символу дарданского дома на его кирасе. Стегая коней, я крикнул Аяксу, чтобы предупредить его. Но он не услышал.

Троянский царевич, улыбаясь, спрыгнул с колесницы с мечом в руке. Это говорило о том, что он не знал Аякса, который даже не споткнулся, продолжая свой путь. Он поднял Ахилла еще выше и насадил троянца на Старый Пелион, который Одиссей вложил ему в руку.

— Аякс, положи Ахилла в колесницу, — сказал я, поравнявшись с ним.

— Я сам понесу его домой.

— Слишком далеко, ты убьешь себя.

— Я понесу его!

— Тогда хотя бы давай снимем с него доспехи и положим их в колесницу. Так будет легче.

— И я буду чувствовать его тело, а не броню. Да, давай это сделаем.

Как только мы освободили Ахилла от ужасного веса доспехов, Аякс пошел дальше, сжимая своего двоюродного брата в объятиях, целуя его залитое кровью лицо, разговаривая с ним, напевая вполголоса.

Армия медленно следовала за нами через равнину; я держал колесницу чуть позади Аякса, который еле переставлял ноги, словно прошел с Ахиллом на руках сотни лиг.

Зевс уже достаточно сдерживал свою скорбь. И вот он обрушил ее на наши головы, и весь небосвод озарился белыми вспышками молний. Кони задрожали и остановились, скованные страхом; даже Аякс остановился — он стоял, а у нас над головами гремели раскаты грома, и молнии разрисовывали небо причудливым кружевным узором. Наконец начался дождь, огромные тяжелые капли падали редко, но с силой, словно бог был слишком расстроен, чтобы дать волю рыданиям. Наконец дождь усилился, и мы забарахтались в море грязи. Армия поравнялась с нами — все боевые действия прекратились перед лицом Громовержца. И мы вместе перенесли Ахилла через насыпь у Скамандра, Аякс впереди, царь Итаки позади него. Под проливным дождем мы положили его на похоронные дроги, пока небесный отец смывал с него кровь своими слезами.

26

Согласно легенде, единственным незащищенным местом на теле Ахилла была пятка, за которую его мать Фетида держала младенца, погружая его в воды Стикса, чтобы сделать его неуязвимым. И убить Ахилла было можно, лишь ранив его в пятку. Парис ранил Ахилла стрелой, попав ему в пятку, и он умер. (Примеч. ред.)