Песнь о Трое

— Что-то подсказывает мне, что Парис приказал открыть Скейские ворота. — Я указал на стены.

Аякс зарычал. Когда мы подъехали ближе, стало ясно, что я был прав. Скейские ворота были открыты, и армия Гектора, преследуемая Агамемноном, прорывалась внутрь, мешая самой себе из-за количества троянцев, сгрудившихся у входа. Я искоса взглянул на Аякса и оскалил зубы.

— Забери их Аид, там Гектор! — прорычал он.

— Гектор — мой. У тебя была возможность поквитаться с ним.

— Знаю, маленький братец.

Мы заехали в гущу войск Агамемнона и отправились его искать. Как обычно, стоит рядом с Одиссеем и Нестором. Хмурится.

— Они закрывают ворота, — сообщил я.

— Гектор набил туда столько народу, что у нас нет никакой надежды отогнать их или взять ворота штурмом. Большинство успело зайти внутрь. Два отряда намеренно оставлены снаружи, защищают вход. Диомед скоро заставит их подчиниться.

— А что сам Гектор?

— Внутри, наверно. Никто его не видел.

— Трус! Он знал, что я ищу его!

Подходили остальные: Идоменей, Менелай, Менесфей и Махаон. Вместе мы стали наблюдать, как Диомед приканчивает тех, кто остался снаружи, — разумные мужи, ибо они сразу сдались, как только поняли, что им не миновать смерти. Сочувствуя их мужеству и дисциплине, Диомед взял их в плен, вместо того чтобы убить. Потом, ликуя, он направился к нам.

— У Скамандра они потеряли пятнадцать тысяч, — сказал Аякс.

— Тогда как мы потеряли не больше тысячи, — заявил Одиссей.

Отдыхающие позади нас воины громко вздохнули, а с вершины смотровой башни раздался крик, исполненный такой страшной муки, что мы перестали смеяться.

— Смотрите! — Нестор указывал на что-то дрожащим костлявым пальцем.

Мы медленно повернулись. Опираясь на бронзовую лепнину, у ворот стоял Гектор с прислоненным к двери щитом и двумя копьями в руке. На нем были мои золотые доспехи с чужеземным пурпуром на гребне шлема и сверкающая аметистами пурпурная перевязь, которую ему подарил Аякс. Я, никогда не видевший себя в этих доспехах, заметил, как ловко они облегали мужа, которому были впору. В тот самый миг, как я отошел назад, чтобы взглянуть на облаченного в них Патрокла, я должен был понять, что обрек его на гибель.

Гектор поднял щит и сделал несколько шагов вперед.

— Ахилл! — позвал он. — Я остался, чтобы сразиться с тобой!

Мой взгляд встретился со взглядом Аякса, который кивнул мне. Я взял у Автомедонта щит и Старый Пелион, отдав ему секиру. Такого мужа, как Гектор, нельзя было оскорблять секирой.

У меня сжалось горло от радости, я выступил из рядов царей и размеренным шагом пошел ему навстречу, словно на жертвенник; я не поднял копья, и он тоже. В трех шагах друг от друга мы остановились, каждый полный решимости понять, кто же такой его противник, которого он никогда не встречал ближе чем на расстоянии броска копьем. Нам пришлось заговорить, прежде чем начать поединок, и мы стояли так близко друг к другу, что едва не соприкасались. Я взглянул в непоколебимую черноту его глаз и понял, что он во многом такой же, как и я. За одним исключением: его дух незапятнан. Он — совершенный воин.

Я любил его намного больше, чем себя самого, больше, чем Патрокла, или Брисеиду, или отца, ибо он был я сам в другом теле; он был предвестником смерти, не важно, сам ли он нанесет мне роковой удар, или я протяну еще несколько дней, пока меня не сразит кто-нибудь из троянцев. Один из нас должен был умереть в поединке, второй — чуть позже: так было решено, когда переплелись нити наших судеб.

— Все эти долгие годы, Ахилл… — начал он, но замолчал, словно не мог выразить чувства словами.

— Гектор, сын Приама, я хотел бы, чтобы мы называли друг друга друзьями. Но кровь, которая нас разделяет, нельзя смыть.

— Лучше погибнуть от руки врага, чем от руки друга, — ответил он. — Сколько воинов погибло у Скамандра?

— Пятнадцать тысяч. Троя падет.

— Только после того, как паду я. Мои глаза этого не увидят.

— Мои тоже.

— Мы рождены для войны. Ее исход нас не заботит, и я рад, что это так.

— Твой сын уже взрослый и сможет за тебя отомстить?

— Нет.

— Тогда у меня преимущество. Мой сын придет в Трою, чтобы за меня отомстить, а Одиссей позаботится, чтобы твой сын недолго оплакивал свои младенческие годы.

Его лицо исказилось.

— Елена предупреждала меня, чтобы я остерегался Одиссея. Он — сын какого-нибудь бога?

— Нет. Он сын негодяя. Я бы назвал его духом Эллады.

— Я хотел бы предупредить отца.

— Ты не проживешь так долго, чтобы это сделать.

— Я могу победить тебя, Ахилл.

— Если ты победишь меня, Агамемнон прикажет изрубить тебя на куски.

Он на мгновение задумался.

— У тебя есть женщины, которые оплачут тебя? Отец?

— Я не умру неоплаканным.

И в этот момент наша любовь горела сильнее, чем ненависть; я быстро вытянул руку вперед, прежде чем во мне умрет родник этой страсти. Он взял мою руку в свою.

— Почему ты остался сразиться со мной?

Его пальцы напряглись, лицо потемнело от боли.

— Как я мог уйти за ворота Трои? Как я мог посмотреть в глаза отцу, зная, что это мои горячность и глупость погубили тысячи его воинов? Мне следовало отступить в Трою в тот день, когда я убил твоего друга, того, кто носил эти доспехи. Полидамант предупреждал меня, но я его не послушал. Я хотел сразиться с тобой. Вот истинная причина того, почему я оставил армию на равнине.

Он шагнул назад, выпустив мою руку, его лицо снова стало лицом врага.

— Я наблюдал за тобой, Ахилл, в твоих таких красивых золотых доспехах, и решил, что это наверняка чистое золото. Оно тебя тяготит. Мои доспехи намного легче. Поэтому, прежде чем скрестить мечи, давай устроим состязание в беге.

С последним словом он сорвался с места, захватив меня врасплох, но через мгновение я припустил за ним. Задумано умно, Гектор, но это ошибка! Зачем мне пытаться тебя догнать? Ты и так скоро повернешься ко мне лицом.

На расстоянии четверти лиги от Скейских ворот в направлении нашего лагеря — в том направлении, в котором он бежал, — троянские стены выбрасывали на юго-запад огромную опору, и там ахейская армия перекрыла ему путь.

Мне дышалось легко, может быть, после схватки со старым Скамандром у меня открылось второе дыхание. Он повернулся, я остановился.

— Ахилл! — прокричал он. — Если я убью тебя, клянусь, что верну твое тело неоскверненным! Поклянись мне, что сделаешь то же самое для меня!

— Нет! Я обещал твое тело Патроклу!

У меня над головой вдруг просвистел порыв ветра, и в глаза полетела пыль. Гектор уже поднимал свою руку, Старый Пелион уже покидал мою. Его копье было брошено прямо в цель — древко отскочило от центра моего щита, а Старый Пелион безвольно упал мне под ноги. Прежде чем я смог нагнуться и поднять его, Гектор метнул второй снаряд, но капризный ветер изменил направление. Я так и не поднял Старый Пелион. Гектор вытащил из перевязи Аякса меч и бросился на меня. Передо мной встала дилемма: сохранить щит и прикрыться им от умелого противника или отбросить его в сторону и сражаться необремененным? С доспехами я мог справиться, но щит был слишком тяжел. Поэтому я отшвырнул его и встретил Гектора с обнаженным мечом в руках. Даже наступая, он был способен остановиться, — он тоже отшвырнул щит в сторону.

Мы сошлись, познав удовольствие сразиться с равным. Он рубил сверху вниз, и я останавливал его удары своим клинком; наши руки сохраняли твердость, и ни один не хотел уступать; мы одновременно отпрыгнули назад и пошли по кругу в ожидании, когда один из нас приоткроется. Рассекая воздух, мечи пропели смертельную песнь. Когда он сделал выпад, я молниеносно ударил его в левую руку, и в тот же момент он поддел кожаную птеригу, прикрывавшую мне бедро, и рассек плоть. Мы оба были покрыты кровью, но ни один из нас не остановился, чтобы позаботиться о своих ранах; мы слишком хотели покончить с этим. Раз за разом сверкали клинки, опускались, встречали отпор и разили снова.