Рискованная игра

– Мы с Кэти провели вместе двадцать лет.

– Кэти – святая.

– Ты не ответил на мой вопрос, Ник. Так как же?

– Тошнит! Каждый раз, черт возьми.

– В таком случае – счастливого пути, – хмыкнул Моргенштерн.

– Знаете, Пит, большинство психиатров попытались бы избавить меня от этой фобии, но вам, похоже, доставляет некое извращенное удовольствие издеваться надо мной.

Моргенштерн снова рассмеялся.

– Увидимся через месяц, – повторил он, закрывая за собой дверь.

Ник собрал свои папки, сделал пару необходимых телефонных звонков, в свой бостонский офис и Фрэнку О'Лири в Куонтико, и попросил одного из местных агентов подвезти его в аэропорт. Поскольку отделаться от навязанного отпуска не удалось, приходилось волей-неволей строить планы. Разумеется, следовало бы расслабиться, может, выйти в море на яхте со старшим братом Тео, если, конечно, удастся оторвать его от работы на пару деньков. Ну а потом он отправится через всю страну в Холи-Оукс, повидаться с лучшим другом Томми и порыбачить вволю. Моргенштерн не упомянул о повышении, к которому его представил Фрэнк, и Ник собирался на досуге взвесить все «за» и «против» новой работы. Остается надеяться, что Томми поможет принять окончательное решение. Его друг выступит в обычной роли адвоката дьявола[7], и если все пойдет, как задумано, к тому времени, когда придется возвращаться на службу, Ник поймет, что делать.

Он знал, что Томми тревожится за него. Вот уже полгода в каждом электронном послании друг умоляет его приехать и поговорить. Томми подобно Моргенштерну прекрасно понимал, каким кошмаром может подчас обернуться очередное задание Ника, и тоже считал, что другу полезно немного отвлечься.

Правда, у Томми своих бед было по горло. Раз в три месяца ему приходилось обследоваться в медицинском центре, и Ник не мог отделаться от неприятного предчувствия, пока Томми не сообщал ему, что все в порядке. До поры до времени другу везло: раковая опухоль не дала метастазов. Но опасность не отступала, и болезнь могла ударить исподтишка в любую минуту. Томми научился жить с дамокловым мечом над головой. Но Ник… Ник с радостью отдал бы правую руку, чтобы избавить друга от боли и страданий. Однако условия игры были слишком жестоки. Эту битву Томми приходилось вести в одиночку, и все, что оставалось Нику, – быть рядом, когда это требовалось.

Неожиданно ему до смерти захотелось вновь увидеть Томми. Может, удастся подбить его сбросить на вечер сутану и напиться до одури, как в те дни, когда они делили комнату студенческого общежития в Пенн-Стейт.

И он наконец-то познакомится с Лорен, младшей сестрой Томми и его единственной родственницей.

Она была на восемь лет моложе брата и выросла в привилегированном монастырском пансионе для богатых молодых девиц, в горах Швейцарии, близ Женевы. Томми несколько раз пытался привезти Лорен в Америку, но адвокаты-опекуны, считавшие каждый цент, потребовали соблюдать все условия завещания, по которым Лорен должна была оставаться в пансионе, пока не достигнет совершеннолетия и не сможет принимать решения самостоятельно. В конце концов Томми смирился, заявил Нику, что все не так мрачно, как кажется и адвокаты, следуя букве закона, оберегают свою подопечную.

Лорен выросла и год назад переехала в Холи-Оукс, чтобы быть поближе к брату. Ник никогда не встречался с ней. Зато видел снимки, которые Томми имел привычку совать за раму зеркала. Настоящий сорванец, уличная девчонка, тощая крошка в черной складчатой юбке и форменной белой блузке, вечно вылезавшей из-за пояса. Один из гольфов неизменно болтался где-то внизу, на коленях синяки и ссадины, а курчавые непокорные волосы лезли в глаза. Как они с Томми смеялись над этим фото! Тогда Лорен было не больше семи-восьми лет, но Ник навсегда запомнил широкую радостную улыбку и лукавый блеск глаз – явные свидетельства того, что жалобы монахинь вовсе не были так уж безосновательны. Настоящий дьяволенок, чья любовь ко всяческим проделкам когда-нибудь доведет ее до беды.

Да, отпуск – именно то, что нужно, решил Ник. Сейчас самое главное – поскорее добраться до своей бостонской конторы, а это означает, что сначала нужно сесть на чертов самолет. Господи, как же он ненавидит полеты! По правде говоря, он просто трусил. Не успел он войти в здание аэропорта Цинциннати, как немедленно покрылся холодным потом, зная, что к тому времени, как займет свое место в салоне, окончательно скиснет и позеленеет. «Боинг-777» направлялся в Лондон с короткой посадкой в Бостоне, где Ник, слава Богу, и сойдет и немедленно поедет в свой дом на Бикон-Хилл, купленный три года назад у дяди. К сожалению, у Ника до сих пор не хватало времени разобрать громоздившиеся по всем комнатам коробки и настроить музыкальный центр, выбранный младшим братом Закери.

Направляясь к стойке регистрации, он почувствовал знакомое жжение в желудке, но мужественно предъявил служащему свое удостоверение и таможенное разрешение на право ношения оружия на борту. Чопорный клерк средних лет по имени Джонсон нервно кусал тонкую ниточку верхней губы, пока компьютер проверял правильность сведений. Удостоверившись, что все в порядке, Джонсон провел Ника в обход детектора металла, который не миновали остальные пассажиры, вручил посадочный талон и махнул на прощание рукой.

В первом салоне воздушного судна уже поджидал командир Джеймс Т. Соренски. Ник летал вместе с ним раз шесть за последние три года и помнил, что Джеймс – превосходный пилот, до тонкостей знающий свою работу. Недаром Ник справлялся о нем, на всякий случай, разумеется: что, если в его биографии кроются подозрительные факты вроде вероятности нервного срыва во время полета?!

Ему было известно о Джеймсе все, вплоть до сорта зубной пасты, которой тот пользовался. Но страхи не унимались. Правда, Соренски закончил военно-воздушную академию с отличием и восемнадцать лет проработал в войсках специального назначения. Послужной список капитана был безупречным, но и это не помогало. Ника выворачивало наизнанку. Как же он ненавидит это состояние! И хотя он знал, что все сводится к душевному равновесию, а Соренски был его хорошим знакомым, Ник все же не мог заставить себя доверять человеку, способному поднять и удержать в воздухе почти полтораста тонн стали.

Соренски мог бы послужить моделью для авиационного плаката: безукоризненная прическа, китель без единой морщинки, с острыми как бритва складками на брюках, высокий рост, стройная фигура. Ник и сам не имел ни унции лишнего жира, но рядом с ним чувствовал себя настоящим бегемотом. Командир излучал уверенность и твердо соблюдал установленные самим же собой правила, что Ник весьма ценил. И хотя у Ника было разрешение на оружие, Соренски было не по себе, а этого он допустить не мог и поэтому заранее вынул обойму. Поздоровавшись с пилотом, он уронил обойму в его протянутую руку.

– Рад снова видеть вас, Ник.

– Как себя чувствуете сегодня, Джим? Соренски улыбнулся:

– По-прежнему опасаетесь, что меня хватит инфаркт прямо в воздухе?

Ник пожал плечами, чтобы скрыть смущение.

– Что-то вроде этого. Согласитесь, все может случиться.

– Верно, но я не единственный на борту, кто способен посадить самолет.

– Знаю.

– Но вам от этого не легче, верно?

– Не легче.

– Вам столько приходится летать, пора бы и привыкнуть.

– Я и сам так думал, но ничего не получается.

– А ваш шеф знает, что вы испытываете каждый раз, когда очутитесь в самолете?

– Конечно. Но он, видите ли, садист. Соренски рассмеялся.

– Сегодня все пройдет как по маслу, – пообещал он. – Не хотите прокатиться до самого Лондона?

– Лететь через океан? Никогда в жизни! Желудок его снова сделал сальто-мортале.

– Я собираюсь домой.

– Неужели никогда не были в Европе?

– Пока нет, подожду, когда туда проложат шоссе. Пилот мельком взглянул на обойму.

– Спасибо, что отдали. В сущности, я не имею никакого права просить о таком.

7

В переносном смысле – человек, все подвергающий сомнению