Garaf

А ведь это было тысячелетиями, думал мальчишка, уже привычно то шлёпая по мокрой после дождя, то шагая по подсохшей под лучами солнцы дороге. Страшно подумать, тысячелетиями это было. Десятки миллионов людей вот так прошли по дорогам в оковах и пропали в никуда. В сущности, кусочек истории, когда людьми перестали торговать по крайней мере официально — это какой–то век. (Да и то… в пашкином мире всё постепенно катилось обратно в яму, он это понимал, не маленький…) А до этого — кого интересовали чувства раба в Лаврийских рудниках, над которыми разные там Платоны на вольном воздухе хитромудрствовали в философии? Или подпаска, на которого надевали ошейник с четырьмя длинными шипами — чтобы не лёг и не уснул, не проспал барский скот, пока барин упражняется по–французски? Да, временами возникали государства, где о людях думали, как о людях. Но во–первых, ненадолго в плане истории. А во–вторых — и там как правило «людьми» считали своих. И только. Чёрт его знает. Может, союзники–друзья Туннаса так же преспокойно торгуют этими рыжими? Может, они для Пашки кажутся хорошими только потому, что одной цепью скованы…

После такой мрачной философии опять приходило отупение. Но как–то раз Пашка всё–таки решил выяснить этот вопрос и при помощи то пальцев, то трёх десятков с грехом пополам выученных слов растолковал Туннасу: мол, есть у вас рабы?

Юноша побагровел. Сказал возмущённо: «Нах эфал–эфалак!!!»1 Пашка понял, что, кажется, его послали — понял из–за сходства первого слова с прославленным русским ругательством. Но Туннас быстро успокоился и кое–как пояснил в ответ: нет рабов. Эрухини не держат рабов. Никогда не держали. Насчёт «никогда» голос Туннаса вроде как запнулся,2 но в остальном не верить ему не было причин. Да и реакция слышавших разговор других людей не оставляла сомнений в его правдивости.

1 Собственно, это адунайкское ругательство и переводится приблизительно (но ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО!): «Пошёл на х…!»

2 Вообще–то для нуменорцев — даже большинства морэдайн — содержание рабов было непредставимой гнусностью. И в самом Нуменоре даже в последние годы перед падением, когда нравственность расшаталась до предела, рабства как такового не было. Но на континенте некоторые морэдайн почти наверняка обращали местных в рабов.

Утром девятого дня впереди появился вал.

Пашка не понял, что к чему. Но все вокруг начали переговариваться, а Туннас взял мальчишку за плечо и несколько раз тряхнул, что–то повторяя. Пашка растерянно улыбнулся…

…Что это такое — он понял позже, когда всё стало совершенно ясно. Влево и вправо — на широкой росчисти среди леса — уходили строящиеся укрепления. Сотни людей копошились на них: копали и таскали землю, вбивали колья, возводили башни, пилили, рубили и строгали… Ещё до того, как стали различимы люди, был слышен гомон, треск, визг и шум.

Строились укрепления. Масштаба… человек малообразованный сказал бы — «Китайской стены», но Пашка знал, что никакой Китайской Стены не существует и подумал — Адрианова Вала.* Строились явно по плану, хоть и наспех.

*Это действительно так. Великая Китайская Стена — просто небрежный вал земли и камней (возможно даже построенный при Мао Цзэ Дуне). Те её снимки, которые всем известны — единственный каменный 37–километровый участок. Его и показывают туристам. А если подходить реально — то наиболее грандиозное военно–инженерное сооружение — Стена Адриана в Британии. Она должна была оберегать границу римской колонии с Каледонией от набегов пиктов. Сейчас от неё сохранился 250–километровый землыной вал с остатками каменного фундамента. В от личие от разрекламированного, но НИ РАЗУ никого не остановившего по причине несуществования Великого Китайского Бугра Стена Адриана на протяжении двух веков сдерживала натиск пиктов, скоттов и германцев.

Так вот куда, сообразил Пашка, нас гнали! Так. А дальше?

Дальше всю колонну выстроиили — и перед нею появился человек, вид которого вызвал у большинства рабов явный страх, а у некоторых — в том числе у Туннаса — столь же явное злое отвращение. Высокий, темноволосый, стройный, широкоплечий, в чёрном плаще, чёрном колете, с длинным мечом на поясе, он казался молодым, но в то же время было видно, что это лишь внешность. Не просто обманчивая — обманчивая полностью. Пашка не знал шёпотом повторённого многократно слова «морэдайн», но тоже подобрался.

Морэдайн — имя, что ли?* - явно занимался распределением на работы. Следом за ним шли несколько человек — точь в точь писцы из книжек — и вёл огромного красивого коня в богатой сбруе гордый, как щенок в новом ошейнике, мальчишка помладше Пашки. Рыжий, но волосы не в косы заплетены, как у всех местных, а распущены, как у господина. Видно было, что мальчишка счастлив без памяти прислуживать темноволосому атлету. Пашка даже зубами скрипнул.

*Морэдайн — т.н. «чёрные нуменорцы». После гибели континента Нуменор уцелели, конечно, не только противники последнего короля (как вовремя спасшиеся на кораблях, так и жившие в колониях на берегах Средиземья.), но и его весьма многочисленные сторонники (особенно в колониях южнее Гондора). В дальнейшей борьбе морэдайн, судя по всему, потерпели поражение от эльфов и своих соотечественников, противников короля. Но едва ли были истреблены полностью. По крайней мере, морэдайн мы видим даже в войсках Саурона на рубеже Третьей и Четвёртой эпох.

Из неровного строя распорядителя работ несколько раз явно старались оскорбить, причём не стесняясь, в голос. Но он, что говорится, и ухом не вёл, только отдавал черкающим на ходу палочками по доскам писцам короткие распоряжения. Следовавшая в отдалении орочья охрана разбивала людей на группы, отковывала и уводила.

А Пашка между тем напрягся. Морэдайн остановился прямо перед ним, глянул — с высоты, но не свысока, а как–то удивлённо. Спросил что–то. Пашка промолчал, глядя ему между глаз — есть такой приёмчик, глядишь вроде и в лицо прямо, а в то же время взгляд не поймать. Да он и всё равно не понимал спрошенного. Но морэдайн повторил вопрос. Что–то ответил кто–то из пленных. И морэдайн, хлопнув по бедру высоченной крагой с зубчатым раструбом, пошёл дальше, не оглядываясь. Вёдший в поводу коня мальчишка на ходу длинно и презрительно сплюнул Пашке между ног…

…То ли Туннас всё–таки что–то знал точно, то ли понадеялся на «авось» — однако всех, пригнанных из Эттенблата, оставили вместе и, отковав от общей цепи, повели под конвоем четырёх орков прямиком к валу. Протянули, опоздали, зло думал Пашка. Отсюда как сбежишь–то?! Правда, никакими «ужасами рабства», которые так любят расписывать многие фантасты — типа плетей или раскалённого клейма (а Пашка всё–таки внутренне приготовился к этому…) не наблюдалось. Но это, честно говоря, и не радовало почти. Уж не значило ли такое отношение, что на рабов тут смотрят даже не как на собственность, а как на малозначащие детали какого–то механизма… или вообще смазку для этого механизма? Мол, и возиться не стоит… Похоже было на то, что главное здесь — стройка, и никак иначе…

…Нет, видимо, Туннас всё–таки что–то знал. Потому что их группа не задержалась на валу — её провели под конвоем в проём, в котором, наверное, будут установлены ворота. И повели дальше к лесу — по широченной, в километр, росчисти.

В лес вели несколько дорог. Как раз когда рабы входили с опушки в глубину — навстречу попались одна за другой несколько «упряжек». Пашка с ужасом и состраданием отвёл глаза — оборванные измученные люди с перекошенными лицами тянули на верёвках, налегая всем телом, здоровенные дубовые брёвна. «А ведь и мне так же придётся… нет, не буду, не стану… или как же?» — бессвязно подумал мальчишка, против воли кривясь, чтобы не заплакать.

Колонна отшагала по просеке с километр. И впереди показалась росчисть, на которой балдели с полдюжины спешенных орков. Лежали грудой топоры, пилы, какие–то цепи — наверное, одинарные наручники.