Конец «Крота»

«Это — конец, — думал Плахов, — это возмездие за мои прегрешения». Из глубины памяти выплыли строки из песни Владимира Высоцкого, которые сопровождали его отъезд из Бангкока. Те, что запомнились ему роковой обреченностью и показались уже тогда пророческими: «Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони» — пел тогда своим узнаваемым хрипловатым голосом Высоцкий. «Вот и случилось — смело ураганом!»

Он представил наполненные слезами и ужасом огромные глаза жены и дочери. Поверят ли они, безмерно любящие его люди, тому, что услышат очень скоро. Он-то знает, как обстоит дело, но будет сопротивляться неумолимой судьбе. Сколько времени он сможет продержаться?

И снова оцепенение. И тошнотворный страх. И ожидание неизбежного конца.

Глава девятая

Выговор от директора Лэнгли

Печальный некролог

В кабинете начальника Советского отдела Оперативного Директората ЦРУ в Лэнгли двое мужчин — хозяин кабинета Джеймс Вулрич и Питер Николс, его заместитель. После крайне неприятной информации Джона Каллохена из ФБР и столь же невеселого разговора с шефом ЦРУ Лэнгли Вулрич пригласил Николса срочно зайти к себе.

«Везунчик» уже несколько минут стоял почти у самых дверей кабинета своего начальника. В руках он держал рюмку с коньяком, предложенную любезным хозяином. Веселая улыбка на его лице постепенно уступала место напряженному ожиданию. При взгляде на сумрачный вид шефа оно стало переходить в неприятное предчувствие. А Джеймс Вулрич молчал, медленно вышагивая по кабинету. Руководитель Советского отдела долго не решался нарушить тягостную тишину, собираясь с мыслями…

Начало этой тревожной и драматической сцены в кабинете Джеймса Вулрича на пятом этаже здания штаб-квартиры ЦРУ, которое впрямую затрагивает любимое детище Питера Николса — «Пилигрима», читателю уже знакомо.

Наконец, встревоженный необычной обстановкой и долгим молчанием своего шефа, крестный отец «Пилигрима», бывший резидент ЦРУ в Бангкоке сам начал разговор.

— Что-нибудь случилось, сэр? Может быть, послать телеграмму в московскую резидентуру и напомнить им о «Пилигриме»?

— В этом нет необходимости, Питер. Русские только что арестовали «Пилигрима». Я пока не знаю деталей, но сам факт ареста не вызывает сомнений.

Николс уронил рюмку на пол, она разбилась, осколки стекла разлетелись по кабинету.

Джеймс Вулрич взял себя в руки. Он уже не одинок в постигшей беде. В присутствии своего заместителя он ощущал чувство ответственности. Нельзя допускать, чтобы другие, пусть они и принадлежат к ближайшему окружению, видели его минутную слабость.

— Я только что звонил директору. Он советует всем нам сохранять самообладание и работоспособность. Директор не меньше нас с вами переживает потерю этого ценного агента. В конце концов, у каждого агента свой срок. Работа в разведке всегда связана с риском. Мы должны избегать того, чтобы риск был ненужным. К сожалению, мы не всегда можем избежать неудачи. Считайте, что нам не повезло. Впрочем, Питер, у вас есть чем заняться, чтобы компенсировать эту потерю. Не так ли?

Джеймс Вулрич умышленно утаил от своего заместителя кое-что из того, что своим шепелявым голосом наговорил ему директор ЦРУ, взбешенный провалом «Пилигрима». Зачем лишний раз расстраивать и без того огорошенного неудачей человека?

Не рассказал Вулрич и о недовольстве шефа тем, что «Пилигрим» попал к русским целым и невредимым. Ведь у агента была возможность уйти из жизни, как это сделал, например, не так давно наш человек из русского министерства иностранных дел! Зачем же начальник Советского отдела так настаивал на снабжении «Пилигрима» ампулой с ядом! Агент не сумел или не успел им воспользоваться? — «Плохо работаете. Нельзя было допускать, чтобы его захватили живым! И вообще, почему русские раскрыли «Пилигрима»? Да еще так быстро?»

Вулрич нисколько не поразился тому, что сказал старина Билл об ампуле с ядом. Секреты разведки должны тщательно оберегаться. Собственно говоря, он и сам думал, почему же все так случилось. Ведь «Пилигрим», как сообщал резидент ЦРУ в Бангкоке, панически боялся быть раскрытым контрразведкой и охотно принял предложение американцев снабдить его «чудодейственным лекарством». Почему же он отказался пустить его в ход?

Нет, Джеймс Вулрич не жаждал смерти агента. Он бы очень удивился, если бы кто-то назвал его кровожадным. Просто таковы были правила игры, и он должен был им подчиняться.

Джеймс Вулрич всегда считал себя добрым христианином. Как и его боевой заместитель. Как подавляющее большинство офицеров и служащих Центрального разведывательного управления. Как наверняка и сам директор Лэнгли, которого, правда, уже после смерти церковь попытается причислить к богохульникам, хотя и не откажет ему в достойном погребении. К христианской религии в ЦРУ относятся, как и полагается, с должным почтением. В мраморном вестибюле здания разведки в Лэнгли всех входящих и выходящих встречают слова из Нагорной проповеди Христа, призывающие познавать истину, которая должна сделать всех людей свободными. ЦРУ, как ведомство благородной и справедливой страны, направляется божественным провидением. Библейские заповеди окружены благоговейным вниманием. Новозаветные постулаты призывают к кротости, к простоте, к смирению, к борьбе со злом, исходящим от врагов церкви. «Не убий» — из числа таких постулатов. Лишать одного человека жизни по прихоти другого противоречит христианской морали, осуждается в обществе, предается проклятию в церквях.

Но, конечно, понятно, что американские разведчики — не врачи и не связаны клятвой Гиппократа. Так думает начальник Советского отдела. Поэтому на некоторые христианские заповеди можно не обращать внимания. С практикой убийств в ЦРУ покончено раз и навсегда. Вот и теперь, еще в начале восьмидесятых, президент Рональд Рейган запретил разведке своим указом умерщвлять людей. «Ни один человек, находящийся на службе у правительства Соединенных Штатов, не должен принимать участия в убийствах или вступать в заговор с целью убийства». Вот так и не иначе.

Но недаром говорится: если запрещено, но очень хочется, то — можно. Придумано много способов обходить самые строгие и категорические запреты. И вот директивой Рейгана вводится особый «регламент» — разрешается убивать людей, если они сами проявят желание уйти из жизни.

Так Центральное разведывательное управление получило «легитимное» право лишать жизни тех, кого оно приговорило к «высшей мере». Безусловно, при скрупулезной секретности приводить приговор в исполнение. Вот так в ЦРУ появилась долгожданная и тщательно законспирированная практика умерщвления агентов, которым нельзя было оказаться в руках противника. Агентам вручались миниатюрные ампулы с быстродействующим ядом, в соответствующем камуфляже и с подробными инструкциями, как пользоваться этим «милосердным лекарством».

Вулрич вспомнил, как он слушал гневную отповедь директора. Можно соглашаться или не соглашаться с шефом. Можно признавать выговор справедливым или необоснованным. Джеймсу Вулричу ясно одно: раздражение начальника Лэнгли вполне понятно, перечить шефу неразумно. Но многое из того, что рассерженный Кейси бросал в трубку, Вулрич не станет пересказывать своему заместителю.

Конечно, вопросы жизни и смерти решались в Лэнгли без особого напряжения. Всем руководила извечная «целесообразность». Но нельзя не быть солидарным с руководством. Директор ЦРУ совершенно прав. Признания агента, попавшего в руки контрразведки противника, нанесут большой ущерб разведке, да и Соединенным Штатам. Молодец президент, что дал ЦРУ лицензию на убийство, разведчики сумеют ею воспользоваться с выгодой для дела. Конечно, могут быть и неудачи. Никто от них не застрахован! Да дело, строго рассуждая, не в Рейгане. Кто бы ни пришел к власти в Вашингтоне, стратегия национальной безопасности останется прежней. Если и отзовут нынешнюю директиву, примут другую — допускающую удобные толкования.