Паутина

Но онъ остановилъ ее, говоря еще спокойнѣе, рѣшительнѣе, проще:

— Прямо тебѣ говорю: сдѣлка эта — объ Аглаѣ — мнѣ претить. Я не въ состояніи тебѣ помогать. Но я въ твоихъ рукахъ, бороться съ тобою не могу, за тобою сила, долженъ уступить. Но не требуй отъ меня больше того, на что моя натура способна податься. Союзникомъ тебѣ въ этомъ дѣлѣ я быть не могу. Не заставляй. Больше того скажу: заставишь, — себѣ, на бѣду: не выйдетъ y меня ничего, только твое же дѣло тебѣ испорчу. A — что я могу обѣщать тебѣ и обѣщаніе сдержу, — это — полное невмѣшательство. Поле — предъ тобою, — дѣйствуй, какъ знаешь. Я закрываю глаза. Удастся, — твое счастье. Не удастся, — не моя вина. Не буду ни мѣшать, ни помогать. Знать ничего не знаю и вѣдать не вѣдаю…

— A намъ отъ васъ больше ничего и не надо! — весело подхватила, съ засіявшими глазами, Епистимія, наклоняя лицо, чтобы благодарно поцѣловать лежащую на ея плечѣ Симеонову руку.

Онъ медленно убралъ руку и безсознательно осмотрѣлъ ее, точно недоумѣвая, — да его ли эта нервная, съ короткими, изогнутыми пальцами, цѣпкая рука, съ темными волосами изъ-подъ манжетъ, съ красно-подушечною желчною ладонью, съ налитыми, синими венами на тылу.

— Контрактъ-то — будемъ кровью писать? — зло усмѣхнулся онъ, разминая большимъ пальцемъ лѣвой руки надутыя вены эти на правой.

Епистимія поджала, въ шутливой обидѣ, блѣдныя тонкія губы свои: угрюмая шутка пришлась ей по нраву.

— Что вы, Симеонъ Викторовичъ, — засмѣялась она, почти уже кокетничая прекрасными своими глазами: — вы не Фаустъ изъ оперы, и я не красный демонъ съ перомъ… Какая тамъ кровь!.. Мы вамъ — вотъ какъ даже безъ чернилъ — на одно ваше благородное словѣ повѣримъ!..

Конецъ.

Fezzano. 1912. II. 15.

Год: 1912