Рядом с нами

В ноябре туристский сезон заканчивается, и Венеции до самого апреля приходится вести другую жизнь, серую, тихую. Оркестры в это время года уже не играют на площадях. Отели закрыты. Окна чудесных палаццо заколочены досками. Нет иностранных туристов, но Венеция, тем не менее, не пуста. В городе остаются жить венецианцы. Повара, официанты, продавцы магазинов, музыканты, гондольеры. Летом эти люди обслуживают и развлекают приезжих, а что они делают осенью и зимой?

— Ничего, — говорит Орландо. — Гондольеры так же, как и гондолы, оказываются зимой на приколе.

Италия — страна контрастов. Мы едем в Сиенну. С обеих сторон дороги тянутся роскошные сады, поля.

— Это чьи угодья?

— Монастыря Молчаливых монахов.

— А теперь?

Гид с удивлением смотрит на вопрошающего, а вопрошающий краснеет от смущения. Простой вопрос, такой естественный в нашей стране, звучит нелепо в стране чужой. И тем не менее он вырывается невольно, сам собой.

Мы едем по железной дороге. Мимо нас проносятся корпуса громаднейшей фабрики.

— Это чья фабрика?

— Мотта.

— А теперь?

Фабрика Мотта теперь, как и прежде, принадлежит Мотта.

Мы едем в Браччианы. Впереди на горе показывается город. Подъезжаем ближе и оказываемся у ворот старинной крепости. Высоченные каменные стены. Мрачный башни. А на башнях праздничными флагами висит на просушке чье-то белье. Гид смущенно извиняется перед туристами и говорит привратнику:

— Немедленно снимите с веревок стирку. Вам попадет от хозяина.

А привратник только улыбается:

— Хозяина нет сейчас в Браччианах. Его не нужно бояться.

— Разве у крепости тоже есть хозяин? — спрашиваю я.

— А как же!

— А кто он?

— Принц Одескальки.

Конечно, не тот принц, который властвовал тут в пятнадцатом веке, а праправнук того.

Правда, несколько лет назад Одескальки был лишен звания принца, но права собственности на крепость за бывшим принцем были сохранены. И бывший принц решил в порядке частной инициативы заняться коммерцией. Он поставил кассу, и его служащие взимают теперь с туристов плату за осмотр крепости. Что же касается самого Одескальки, то он живет и развлекается в Монте-Карло.

Мы были в чудном городе, городе-музее — Виченце. Осмотрели Олимпийский театр, церковь Сан-Лоренцо, музей и, само собой разумеется, захотели побывать на вилле Ротонда. А гид говорит:

— Боюсь, не пустят нас на виллу.

— Почему?

— Вилла Ротонда была недавно перепродана.

— Кому?

— Какому-то малосимпатичному человеку.

Здесь было чему удивиться. Вилла Ротонда описана во всех энциклопедиях, справочниках, путеводителях. Ей посвящено немало строк в учебниках архитектуры. И вдруг выясняется, что этот шедевр находится в руках какого-то преуспевающего предпринимателя. Почему?

— Как почему? — удивился гид. — Да потому, что у этого предпринимателя были деньги на покупку.

— Вилла Ротонда не только частная собственность. Это — творение Палладио. Может быть, ваш малосимпатичный предприниматель смилостивится и разрешит осмотреть свою покупку.

И вот мы тридцать минут стоим у закрытых ворот, а там, за воротами, представители ЧИТа ведут унизительные переговоры с хозяином виллы. Наконец переговоры заканчиваются. Нам разрешается войти на пять минут во двор и посмотреть на дом снаружи.

— Ради бога, только потише, — шепчет нам гид. У жены хозяина мигрень.

Мы входим во двор и останавливаемся перед Ротондой. А дом стоит запущенный, в подтеках. Мы смотрим на него молча, без радости, словно в этот раз мы пришли не на экскурсию, а на похороны.

Неподалеку от виллы Ротонды стоит еще одна вилла, не такая знаменитая, но по-своему тоже весьма любопытная. Мы решили осмотреть ее. А гид сказал:

— Нам не разрешат такой осмотр.

— Что, опять несимпатичный хозяин? А кто он: граф, фабрикант?

Но гид оставил этот вопрос без ответа. Однако разгадка пришла без его помощи: раскрылись ворота виллы, и на дорогу выехала роскошная автомашина. За рулем сидел офицер американской армии.

Гид покраснел. И еще много раз пришлось краснеть в этот день гиду, так как под жилье офицерам, казармы солдат и штабные помещения в маленькой Виченце было отдано немалое количество домов, как уникальных, так и обычных. В мирном итальянском городе, городе-музее, оказывается, уже много лет находятся на постое американские войска.

Всякий раз, когда мы садимся в поезд, чтобы ехать то ли из Венеции во Флоренцию, то ли из Флоренции в Рим, рядом с нами, словно случайно, оказываются два сверхштатных члена группы. В меру любезные, предупредительные, но, тем не менее, чем-то неприятные. Московские архитекторы — люди простые, скромные. Они не привыкли к такому пышному эскорту, но что делать? А то, что этот эскорт был придан нам не случайно, догадывались не только мы сами. Наши соседи по вагону, железнодорожные служащие, кто кивком головы, а кто хитрым подмигиванием, при всяком подходящем случае по-товарищески предупреждали нас:

— Смотрите не обманитесь: это нехорошие итальянцы.

Но присутствие нехороших не мешало хорошим выразить русским людям свои симпатии.

Маленькая станция. Поезд стоит здесь всего несколько минут. Мы выходим на платформу пройтись, поразмяться. Русская речь привлекает к себе внимание окружающих. Мимо нашего вагона дважды проезжает тележка пристанционного буфетчика. Наконец буфетчик улучает момент и незаметно сует в руки Павла Павловича, моего соседа по купе, бутылку "Кианти".

- Выпейте в Москве за итальянских друзей.

Павел Павлович находит у себя в чемодане припасенную на всякий случай бутылку «Столичной» и передаст ее буфетчику.

— А вы выпейте за русских.

В годовщину ликвидации контрреволюционного мятежа в Венгрии город Рим оказался оклеенным мерзкими плакатами. Организаторы этой гнусной затеи надеялись вызвать в канун сороковой годовщины Октябрьской революции антисоветские провокации в народе. А народ ответил на эту затею довольно недвусмысленно: в первую же наступившую ночь провокационные плакаты оказались сорванными. Одни целиком, другие наполовину — кто как успел.

Свои симпатии к советским людям наши друзья выражали не только взглядом, рукопожатием, но и словами: итальянскими, русскими, английскими, французскими, немецкими. А когда не хватало слов, люди вскидывали вверх руки и говорили:

— О… о… о… Пикколо-луна!

Пикколо-луна. Пикколо — значит маленькая. Она была не только нашей гордостью, но и гордостью наших итальянских друзей. Друзья видели в советских спутниках Земли олицетворение дружбы, мира.

И пикколо-луна доставила нашей группе перед самым отъездом из Италии преогромнейшую радость. За две минуты до отхода поезда гид ЧИТа сказал:

— Посмотрите в небо. Сейчас над вашими головами, согласно предсказаниям советских ученых, должна пройти пикколо-луна.

И пикколо-луна не подвела советских ученых. Она появилась над Венецией в точно указанное время. Мы увидели ее в просвете между крышами двух пассажирских вагонов. Пикколо-луна шла по темному вечернему небу, мимо выстроившихся, словно на параде, старых звезд, маленьким послом Советской страны. Это было так здорово, когда мы, горстка советских граждан, увидели наш спутник в чужой стране, далеко от Родины, что мы невольно закричали, зааплодировали, и вместе с нами стали аплодировать все остальные обитатели вагона, в том числе и оба дежурных итальянца, обязанные негласно, но тактично сопровождать нас до австрийской границы.

Спутник давно исчез за горизонтом. Поезд тронулся, но мы все были так сильно возбуждены только что происшедшей встречей с пикколо-луной, что проводник вагона, тихий пожилой итальянец, забыв об осторожности, сказал громко, не таясь, так, чтобы слышали австрийцы и англичане, ехавшие из Венеции в Вену:

— Да, теперь это уже точно. Кто хочет ехать на Луну, пусть учит русский язык.