Страница 35 из 46
Высшее образование было уделом главным образом представителей знатных и богатых слоев общества.[4] В понятие высшего образования включалось овладение философией, которая делилась на философию теоретическую и философию практическую. К первой относили богословие, астрономию, геометрию, арифметику, медицину, музыку; ко второй — этику, политику, историю, риторику, юриспруденцию. Но деление было нечетким: под философией все чаще понимали собственно богословие, выделяя его из всех прочих наук.
Приобрести познания в этих науках самостоятельно можно было только при исключительно благоприятных условиях. Первейшее из этих условий — наличие необходимых книг. Они были дороги в то время. Редкая бедная семья оказывалась в состоянии приобрести несколько книг. Петр Сицилиец сообщает, что некий диакон, возвращаясь из плена, остановился на отдых в деревушке и сумел щедро расплатиться с гостеприимными хозяевами: он отдал им евангелие и апостол, которые ему удалось сохранить. Малоазийский землевладелец Евстафий Воила, завещав свою библиотеку церкви (в ней имелись книги и светского содержания), оговорил в документе право дочерей пользоваться этой библиотекой и впредь. Книги, особенно церковные, постоянно упоминаются в монастырских описях в числе наиболее ценных предметов. Образованные люди обменивались книгами: пересылали их для чтения или для копирования порой из одного конца империи в другой. В городе закон предусматривал условия аренды целой библиотеки. Образованный византиец не разлучался с книгой. Патриарху Николаю в ссылке страдания и лишения казались невыносимыми именно потому, что Лев VI приказал не давать ему книг, а стражниками приставить неграмотных воинов, "неспособных утешить".
Книга до XI столетия писалась преимущественно на дорогом пергамене, украшалась миниатюрами, переплеталась в кожу. Иногда к переплету крепили золотые или серебряные пластины, усыпанные драгоценными камнями и покрытые художественной чеканкой. В XI–XII вв. дорого стоила даже написанная на дешевой бумаге и скромно переплетенная книга, так как ее переписка требовала кропотливого труда. В житии Власия прославляется подвиг монаха: он годами, изо дня в день, переписывая книги, принимал пищу лишь в сумерках, когда уже нельзя было разобрать букв. Переписывали книги и патриарх Евфимий, и сам император Лев VI, подаривший владыке переписанную им самим и богато украшенную книгу.
Получить высшее образование в провинции можно было у некоторых высокообразованных епископов и митрополитов, по собственному почину обучавших молодых людей, которые избрали духовную карьеру. Но подлинным средоточием наук в IX–XII вв. оставался Константинополь, куда устремлялось юношество, уходя из отчего дома или тайком, вопреки воле родителей, или открыто, с их благословения. Многие из этих юношей — искателей знаний — устраивались в доме ученого, слушали его лекции и в свою очередь передавали свои познания детям и внукам хозяина.
Иоанн Итал прибыл в Константинополь пополнить образование из Италии. Любитель литературы отец братьев Хониатов отправил из Хон в столицу сначала старшего сына Михаила (он к тому времени получил «предобразование», изучив только грамматику), а затем — в возрасте 9 лет — и младшего Никиту, которому в чужом городе старший брат стал и отцом, и воспитателем, и учителем. Георгий Акрополит приехал учиться в Константинополь 16 лет.
Были ли в Византии, хотя бы в столице, в конце Х-первой половине XI в. высшие государственные учебные учреждения, неизвестно. Имеются известия о существовании в Константинополе Патриаршей академии и школы при храме св. Апостолов, из которых выходили иереи крупного ранга. Но мы не знаем, на каком уровне велось обучение в этих заведениях. Лишь при Константине IX около 1045 г. по специальному указу василевса были созданы высшие школы (или одна, делившаяся на два факультета: философский и юридический). Пселл в этой школе преподавал философию, а его друг Константин Лихуд, крупный юрист, затем патриарх, — юриспруденцию. Изучали воспитанники школы почти исключительно греческую науку, но юристам было предписано вновь, как несколько веков назад, овладевать основательно забытой в империи латынью.
Факультеты дробились на более мелкие подразделения, возглавлявшиеся одним из преподавателей. Особо отличившийся «студент» становился помощником преподавателя, а затем — по одобрении советом преподавателей — учителем в своем отделении. Акт этот утверждался самим василевсом. Некогда в Магнаврской школе и учителя законов, и их преподаватели (они были рангом выше учителей) избирались собранием корпорации тавулляриев и утверждались эпархом. С открытием юридической школы тавуллярии потеряли право экзаменовать юристов и избирать учителей и преподавателей права.
*
Образованные византийцы гордились своими познаниями. Они не упускали случая отметить, что тот или иной сановник, а то и философ, воспитывавшийся в деревне, так и не избавился от диалектизмов, что облик "деревенского невежды" по-прежнему проглядывает в его осанке, походке и повадках. Так философ Иоанн Итал, по словам Анны, «съедал» слоги и окончания, был груб, вспыльчив, нечетко выражал мысль, прибегал к жестикуляции, в спорах доходил до рукоприкладства, хотя потом плакал и каялся. Невнятно, «по-деревенски», пишет Пселл, говорил презиравший образованность Василий II. С презрением упоминает Скилица о некоем евнухе Пахисе, ставшем по протекции епископом Никомидии, хотя он был неучем и "быков немоты носил на языке". Анна Комнин прославляет эрудицию мужа, уверяя, что он прочитал "все книги". Как Кекавмен, она полагает, что даже дети воинов должны овладевать и светскими и божественными науками. По ее словам, западные рыцари в отличие от ромеев не знали ни наук, ни этикета, ни правил приличия.
Византийские ученые были обычно энциклопедистами (разумеется, применительно к той эпохе). Свою главную цель они видели в освоении и запоминании уже накопленных ранее знаний, а никак не в развитии наук, не в создании новых теорий и концепций. Анна Комнин пишет, что она, "укрепив разум" арифметикой, геометрией, музыкой и астрономией и изучив досконально эллинскую речь, не пренебрегла затем риторикой и перешла к философии, а потом — к сочинениям поэтов и историков, упорно работая над своим стилем. Когда смертельная болезнь отца оторвала ее от наук, она сетовала, что в эти скорбные дни забросила даже философию.
Никифор Влеммид, ученый и поэт Никейской империи, помимо всего прочего, усердно изучал медицину, как теоретическую, так и практическую, поскольку она, объясняет он, была профессией его собственного отца и давала пропитание семье.
Наука становилась для некоторых страстью, а не только средством существования, единственной отрадой и утешением в беде. Ослепленный, как и его отец Роман IV, полководец Никифор Диоген достиг больших познаний в геометрии, пользуясь специально изготовленными для него фигурами-макетами. Никифор Вриенний, муж Анны Комнин, писал свои «Записки» начерно, будучи серьезно больным, в тяжелых походных условиях. На склоне лет труд над «Алексиадой» стал для Анны Комнин смыслом существования: опальная и старая, она вновь жила, вспоминая минувшее.
Чрезвычайно много времени уделяли ученые византийцы комментированию сочинений античных авторов. В IX–XII вв. в образованном мире, даже среди деятелей церкви, высоко ценилось искусство вовремя и к месту блеснуть цитатой из сочинения классика, использовать образы древней мифологии применительно к современности. Время от времени появлялись прямолинейные ревнители православия, гневно обрушивавшиеся на приверженцев античной науки и культуры, но полной победы они никогда не одерживали. Никифор Григора высмеивал в XIV в. унылый практицизм тех, кто готов "вытолкать за дверь" величайшего Гомера, поскольку его песни приносят пользы для жнецов не больше, чем цикады в зной. Иоанн Мавропод, придворный поэт и митрополит Евхаитский, выразил в одном из своих стихотворений надежду, что Платон и Плутарх "по милосердию божию" как неповинные в своих заблуждениях (они не могли быть христианами) будут избавлены от мук ада, ибо, не ведая "истинного бога", держались все-таки его «законов».