Как жили византийцы

В конце XII в. византийские военные моряки пускались в бегство, едва завидев вражеские корабли. Глава царского флота Михаил Стрифн, зять императора, открыто торговал снаряжением: парусами, якорями, канатами. Ко времени подхода крестоносных флотилий к Константинополю весной 1203 г. бывшая "владычица морей" практически своего военного флота не имела.

*

Военные силы империи использовались не только для борьбы с внешними врагами, но и с внутренними: узурпаторами, посягавшими на трон василевса; угнетенными крестьянами и горожанами, поднимавшими восстания; иноплеменными подданными, стремившимися отделиться от империи. Однако не одно прямое насилие обеспечивало прочность власти василевса. Режим византийской деспотии поддерживался и с помощью постоянной идейной обработки ромейских подданных, которой ежедневно занималась не только церковь, но и вся официальная правительственная пропаганда. Императора славили всюду. Принимаемые в торгово-ремесленные корпорации должны были клясться богом и здоровьем василевса. В праздники специальные гимны в его честь распевали перед народом цирковые партии. Толпе на улицах и площадях следовало выкрикивать хором «здравицу» и «славу» василевсу. Этой церемонии придавалась даже некая «конституционная» функция: василевс в нужном случае мог сослаться на то, что он избран также народом и ему угоден.

Формулы приветствий отрабатывались во дворце и были порой исполнены тайного смысла: например, упоминание о Константине (сыне Михаила VII) и Анне Комнин сразу после имени Алексея I означало, что юные обрученные прочатся в наследники престола, а умолчание о них после рождения у василевса сына Иоанна показывало, что Константин и Анна уже не наследники. Возглашение и славословие являлись актом и признания и клятвы на верность одновременно.

Хронист, спустя много лет после смерти василевса, позволял себе хулить его, мог порицать его и ромей в тесном кругу семьи и друзей (Кекавмен строжайше запрещал это своим сыновьям), но на людях, на площадях и улицах, в реляциях и указах, громко читаемых народу на рынках и у церквей глашатаями, с церковного амвона византиец привыкал слушать лишь славословие василевсу.

Говоря о демагогии как важном средстве укрепления власти, Скилица заметил, что Михаил VI Стратиотик был на этот счет «бесталанен»: не умел «опутывать» оскорбленных и затаивших гнев в душе.[13] Василевс мог распорядиться жизнью любого подданного, но и он был вынужден мотивировать свои поступки, и демагогия обычно предшествовала аресту и ссылке видного лица, если на это не имелось законных оснований. Задумав низложить патриарха Михаила Кируллярия, Исаак I поручил Пселлу оклеветать его в обвинительной речи, а когда патриарх внезапно умер, — прославить почти как святого в официальной эпитафии-панегирике. Решив свергнуть патриарха Алексея Студита и сесть на престол, временщик Орфанотроф обвинил владыку в неканоническом избрании: Алексея действительно назначил Василий II без соблюдения должного ритуала. Но на этот раз не помогли ни каноны, ни демагогия: Алексей потребовал низложить также всех рукоположенных им митрополитов и епископов, коль скоро он сам патриарх «незаконный». План Орфанотрофа рухнул.

Победа над врагами, внешними и внутренними, сопровождалась празднествами в столице и на ипподроме — триумфом: провозили трофеи, проводили связанных пленников (они шли под градом насмешек, плевков, брани, порой ударов). Имя василевса славили непрерывно. Когда-то, в IV–VII вв., ипподром был в Византии единственным местом, где народ мог легально выразить свое отношение к политике императора. Не раз именно здесь василевс выслушивал тяжкие обвинения и брань, а иногда в него с трибун летели камни и комки грязи. Но к IX-Х вв. положение резко изменилось: цирковые партии, ранее причастные к политике и тесно связанные с массами горожан столицы, были постепенно низведены до положения особых служб при ипподроме, подчиненных эпарху, обязанных организовывать зрелища и в гимнах славить василевса в ходе каждой церемонии и каждого праздника.

Порочащие василевса слухи (о склонности к ереси, о неполадках в семье, о тайных пороках) жестоко пресекались. Алексей I, пишет Анна, терзался душой, узнав о сплетнях на свой счет. Василевс понимал, что сплетни исподволь создают атмосферу, содействующую враждебной агитации оппозиционных групп, и, уходя в поход, поручил брату Исааку охранять дворец и искоренять слухи, а по возвращении устроил в синклите разбор дела о «клеветниках».

Но не только слухи были средством тайной борьбы — появлялись и антиправительственные сочинения. Нацеленные против василевса короткие, часто иносказательные, "тайный листки" назывались фамусами. Иногда фамусы подбрасывали самому василевсу, чтобы испугать его или дезориентировать. Закон повелевал сжигать фамусы, а их сочинителей подвергать жестоким карам. За крамольные идеи был приговорен к казни, замененной ослеплением, поэт XII в. Михаил Глика, хотя он и заверял императора, что "стихов коварных не писал и выполнял повинность". Столетием раньше Константину IX весьма подозрительной показалась хроника, написанная другим поэтом, Иоанном Мавроподом: василевс повелел ее сжечь, а автора сослать.

Политическая благонадежность подданного ассоциировалась прежде всего с верностью законному василевсу, православию и державе. «Тактика» Льва VI Мудрого предписывала при назначении на пост стратига и на посты иных военачальников строго учитывать, доказали ли кандидаты свою преданность Романии. Верными людьми, видимо, никак нельзя было признать тех, кто осмеливался не только высказывать критические замечания, но даже давать правдивую информацию о подлинных причинах какой-либо неудачи. Недаром Кекавмен внушал сыновьям, что успешную карьеру делает обычно тот, кто всегда говорит василевсам лишь "к их удовольствию" или помалкивает и "смотрит вниз". Исаак II Ангел потребовал, например, отчета у полководца о ходе войны с болгарами. Тот коротко ответил и добавил, что ведущие трудную войну войска плохо снабжаются. Исаак II приказал ослепить смельчака.

Верность и моральная безупречность подданного предполагали безусловное согласие во всем с василевсом, неукоснительное законопослушание и беспрекословное повиновение властям, от высших до низших. Заподозренного в несоблюдении этого кара могла постигнуть в любой момент. Вина Мономахата лица знатного — была весьма сомнительна, но Никифор III Вотаниат покарал его, заявив предварительно в синклите: "Я подозреваю в этом Мономахате врага ромейской державы".

*

Византия сохранила римское право и основы римского судопроизводства. Суд в стране осуществлялся в основном представителями государственных учреждений. В провинциях его творили фемные судьи и другие чиновные лица в соответствии с их должностными функциями (дела, связанные с уплатой налогов, могли решать практоры; правонарушения воинов разбирали войсковые судьи; до середины XI в. суд стратига являлся высшей судебной инстанцией фемы). Множество дел, связанных с семейными неурядицами и разделами имущества, решал церковный суд (судил митрополит или епископ).

В столице, помимо суда эпарха и самого императора, действовал особый суд на ипподроме (его называли также "суд вилы"), имелся специальный суд для моряков — "суд фиалы" (у его здания находился бассейн-фиала). Как говорится в «Эклоге», законодательном кодексе VIII в., в империи столь много законов, что даже в столице мало судей, которые их хорошо знают. Поэтому в разное время для судебного разбирательства были изготовлены краткие обозрения и выборки сборники законов. Особой популярностью в IX–XII вв. пользовались сборники, называвшиеся «Василики» и «Прохирон». Судебным руководством могли служить также сборники решений по разным делам, вынесенных известным судьей ("Пира", или «Практика», Евстафия Ромея — XI в.). Незнание преступником закона, даже если правонарушитель был невежественным «варваром», т. е., иноземцем, не смягчало вины.

Константин VII в своих указах проводил мысль, что всякий закон, будучи однажды издан, должен оставаться незыблемым. Пселл утверждал, что "хорошо управлять" царством можно, лишь досконально зная все действующие законы. Он обвинял Василия II в том, что тот правил по "неписаным законам", пренебрегая знаниями ученых юристов. Однако и отец Константина VII — Лев VI — и другие василевсы умели не только вводить новые законы, но и отменять устаревшие. В частности, Лев VI, завершивший строительство здания византийской монархии, отменил среди прочих как «бесполезный» закон, приобщавший синклит к законодательству, ибо с утверждением единовластия "обо всем печется сам император".