Страница 3 из 94
Если кто-то начинает нахваливать вас и употреблять эпитеты вроде «роскошный», то самое время проверить, на месте ли ваш кошелек. Но, клянусь сражением при Банкер-хилл,[4] я хотел разузнать о судьбе Книги Тота и терзался воспоминаниями об Астизе. Момент, когда она принесла себя в жертву ради моего спасения, стал худшим мгновением в моей жизни, — честно говоря, я не страдал так, даже когда взорвалась моя любимая пенсильванская винтовка, — а в моем разбитом сердце зияла столь огромная дыра, что в нее могло свободно пролететь пушечное ядро. Такое поведение, на мой взгляд, очень похвально для женщины, и мне хотелось быть достойным ее. В общем, конечно, я сказал «да», самое опасное слово в английском языке.
— Мне не хватает только одежды, оружия и денег, — заметил я.
Из сокровищницы Великой пирамиды мне удалось вынести лишь двух маленьких золотых серафимов, или коленопреклоненных ангелов; по утверждению Астизы, они когда-то украшали посох Моисея, а я весьма постыдно спрятал их в штанах. Поначалу я планировал заложить их, но теперь они приобрели для меня своеобразную сентиментальную ценность, несмотря на то что норовили исцарапать меня. По крайней мере, они представляли собой резервный запас драгоценного металла, о котором я предпочел умолчать. Пусть лучше Смит выдаст мне денежное пособие, раз уж ему так хочется завербовать меня.
— Вы превосходно смотритесь в арабской одежде, — заявил этот британский капитан. — Да и ваша кожа, Гейдж, изрядно задубела и потемнела от солнца. Прикупите в Яффе плащ и тюрбан, и вас будет не отличить от аборигенов. А вот английское оружие может привести вас в тюрьму, если турки заподозрят, что вы шпионите в нашу пользу. Целым и невредимым вам поможет остаться ваш собственный ум. Я могу выдать вам лишь карманную подзорную трубу. Именно такой прибор великолепно подойдет вам для того, чтобы заранее увидеть приближение военных отрядов.
— Вы забыли о деньгах.
— Королевское содержание будет вполне уместным.
Он выдал мне кошелек с набором серебряных и медных монет: испанских реалов, оттоманских пиастров и русских копеек, среди которых поблескивали всего два датских серебряных талера. Да уж, королевская «щедрость».
— На это едва ли удастся даже позавтракать!
— Ну не могу же я снабдить вас фунтами стерлингов, Гейдж, они мгновенно выдадут вас с головой. Вы ведь изобретательный человек. Сумеете как-нибудь разжиться деньжатами! Адмиралтейство знает, что делает!
Что ж, изобретательность надо проявлять прямо сейчас, сказал я себе, подумав, не сыграть ли мне по-приятельски в картишки со свободными от вахты членами экипажа. Когда я еще был на хорошем счету в ученой компании египетской экспедиции Наполеона, то с удовольствием обсуждал законы вероятности с такими знаменитыми умниками, как математик Гаспар Монж и географ Эдме Франсуа Жомар. Эти разговоры заставили меня задуматься о более систематическом подходе к определению решающих взяток и выгодных ставок, позволив усовершенствовать игровое искусство.
— А могу ли я предложить вашим людям сыграть в карты?
— Хм! Но будьте осторожны, как бы они не оставили вас вовсе без завтрака!
ГЛАВА 2
Я начал с «брелана», неплохой карточной игры с наивными моряками при условии удачного блефа. В парижских салонах у меня была отличная практика — в одном Пале-Рояле на шести акрах земли насчитывалась сотня игральных салонов, — а эти честнейшие английские моряки не могли соперничать с тем, кого они вскоре назовут франкским обманщиком. В общем, я изрядно обобрал их, притворяясь, что имею на руках приличные карты, и проверяя их терпение — или позволяя им ошибиться в моей слабости, когда карты на моих руках были убедительнее, чем набитые деньгами кушаки мамелюкского бея, — а потом предложил сыграть в другие игры, в которых все, казалось, зависело лишь от удачного расклада. Энсины и помощники канониров, уже проигравшие половину месячного содержания в требующем навыка «брелане», азартно поставили на кон целое месячное жалованье в новой игре, основанной на чистом везении.
Хотя, конечно, в любой игре есть свои тонкости. В простом «ландскнехте» банкомет, коим был я, определяет начальную ставку, которую должны поддерживать понтирующие игроки. Сначала открываются две карты, левая карта — банкомета, а правая карта — понтеров. Потом я продолжаю открывать карты до тех пор, пока не выпадет одна из открытых карт. Если первой выпадает правая карта, то выигрывает понтер, а если первой выпадает левая карта, то выигрывает банкомет. Равные шансы, верно?
Но по правилам если первые две карты одинаковы, то выигрыш сразу переходит к банкомету. Легкий математический расчет после нескольких часов игры обеспечил мне значительную прибыль, и в итоге они взмолились о другой игре.
— Давайте сыграем в «фараона», — предложил я. — Такая игра сейчас очень популярна в Париже, и я уверен, что удача вернется к вам. Вы же мои спасители, в конце концов, и я у вас в долгу.
— Да уж, хитрый американец, мы должны отыграть наши денежки.
Но в «фараоне» обычно у банкомета еще более выигрышное положение, поскольку он, как сдающий, безусловно выигрывает первую карту. А последняя карта в колоде из пятидесяти двух карт называется «заложницей» и не учитывается. Более того, банкомет выигрывает также при выходе двух одинаковых карт. Несмотря на очевидность моих преимуществ, они полагали, что со временем обставят меня, если будут играть целую ночь, хотя время как раз работало на меня — чем дольше мы играли, тем больше становилась выигранная мной горка монет. Чем сильнее они веровали в то, что когда-нибудь я неизбежно должен потерять удачу, тем более непоколебимым становилось мое преимущество. На борту корабля, конечно, много не заработаешь, поэтому я не особо рассчитывал на приличный выигрыш, однако обыграть меня захотело так много народа, что, когда на рассвете вдали замаячили берега Палестины, мое состояние значительно увеличилось. Мой старый приятель Монж в очередной раз мог бы назвать математику властительницей удачи.
Забирая у проигравшего деньги, важно убедить его в том, что он великолепно играл, а проигрыш объясняется лишь капризами фортуны, и смею сказать, что я проявил столько сочувствия и понимания, что приобрел надежных друзей среди тех, кого обобрал больше всех. Они поблагодарили меня за то, что я простил долги четырем самым азартным неудачникам, хотя оставшийся при мне изрядный выигрыш позволил бы любому путешественнику пожить в Иерусалиме на широкую ногу. А когда я вернул одному идиоту заложенный им медальон с локоном возлюбленной, они были готовы выбрать меня председателем судового комитета.
Однако пара матросов упорно не желала смириться со своими проигрышами.
— У тебя какая-то дьявольская удача, — сердито бросил здоровенный краснощекий моряк, недаром прозванный Большим Недом, хмуро пересчитывая оставшуюся у него мелочь.
— Или ангельская, — возразили. — Твоя игра была мастерской, приятель, но провидение, видимо, улыбнулось мне в эту длинную ночь.
Я осклабился со всей любезностью, приписываемой мне Смитом, и постарался подавить зевок.
— Никому не может везти с таким завидным постоянством.
Я пожал плечами.
— Только тем, кто быстро соображает.
— Я хочу, чтобы ты сыграл со мной в кости, — заявил этот красномундирник,[5] прищурившись и скривившись, будто извилистая александрийская улочка. — Вот тогда и проверим, не отвернется ли от тебя удача.
— Разумный человек, мой любезный моряк, в частности, не станет проверять свою удачу на чужих костях. Кости являются дьявольской игрушкой.
— Ты не желаешь дать нам шанс отыграться?
— Просто мне хватает карточных игр, а вы можете сами продолжать играть в ваши кости.
— Ну тогда понятное дело, этот американец слегка трусоват, — язвительно заметил приятель здоровенного моряка, приземистый и задиристый парень, прозванный Малышом Томом. — Да еще жадничает, опасаясь, что два честных матроса могут выиграть у него.
4
Банкер-хилл — возвышенность близ города Бостона (Массачусетс). 17 июня 1775 г., в начале войны за независимость американских колоний, произошел бой за Банкер-хилл между американскими ополченцами и отрядом британских войск.
5
Презрительное прозвище британских солдат, появившееся во время Американской революции.