Параллельные прямые

В подтверждение догадки сверху раздался металлический лязг, крик, богохульственное упоминание о Езус-Марии, звонкий стук головы об ступеньки, и, на финальной стадии — влажный шлепок по деревянному полу.

— Владек, что это было? — из расплывающейся красной лужи вынырнула страшная рожа предводителя команчей. — Я разбил себе голову. Это кровь? Владек, я умираю.

По знакомому голосу пан Парамоцкий определил, что перед ним не подлый гурон, вышедший на тропу войны, и не исчадие ада. Хотя, лучше бы это были они. Всяко от чертей убытков меньше, чем от двоюродного братца жены.

— Нет, Томашек, такие сволочи как ты не умирают. Их убивают, чем я сейчас и займусь, — успокоил родственника Владек и вооружился большим деревянным молотком.

— А что я такого сделал? — удивился Закревский, пытаясь вытереть лицо полой чужого пиджака.

— Ты ещё спрашиваешь? Посмотри на эту лужу. Видишь?

— Вижу. Хорошая краска. И не оттирается, курва. А у тебя ещё есть такая?

— Мало? Может задницу нужно покрасить?

Пан Томашек оставил попытки привести себя в порядок и гордо выпрямился:

— Я по важному делу, касающемуся спасения Польши.

— Да ну? А ты не забыл, чем закончилось твоё последнее предложение?

— Владек, мы просто пали жертвой недобросовестной конкуренции. Кто мог предполагать, что Государственный банк работает по демпинговым ценам? Но согласись, наши купюры были больше и гораздо симпатичнее.

— Ага…, а мне пришлось продать имение, чтобы оплатить закрытие уголовного преследования. Всё, Томашек, больше с тобой ни каких дел. И вообще, проваливай отсюда, нужно до вечера закончить работу. Завтра заказ сдавать.

— Ты не понимаешь, Владек. На этот раз дело абсолютно надёжное. И уже не нужно будет беспокоиться за завтрашний день. Он просто не наступит.

— Участие в Армаггедоне не предлагать.

— Ну зачем же так сразу, — пан Закревский заговорщицки понизил голос. — Мы планируем революцию. Мы — это Железная Организация Польской Армии. Я прислан к тебе от её имени.

— Любите вы красивые имена, Томашек, — покачал головой пан Парамоцкий.

— А то! — просиял родственник. — А как тебе название — революция роз?

— Ты дурак? Какие розы в апреле?

— Не дурнее некоторых. Ну и что? Наделаем из бумаги и покрасим в красный цвет. Давай краску, жмот. Или пожалеешь на святое дело?

— А её нет, — развёл руками пан Владек. — Вот она, на полу. Так что проваливай, и покупай краску в магазине.

— Денег нет, — признался Томашек. — Но мы уже заручились поддержкой Лондона и Парижа. Так что с финансами проблем не будет. Может, выручишь парой сотен до победы? Не беспокойся, отдам фунтами. Э-э-э, погоди, зачем сразу за молоток? Нет, так нет. А жёлтая краска есть?

— Зачем?

— Если не получается революция роз, будем делать лимонную. Тоже ничего звучит, а?

— Не дам.

— Жадный ты, Владек. Ну хоть чем-нибудь истинным патриотам поможешь?

Пан Парамоцкий почесал в затылке и предложил:

— Могу тебе яйца в двери прищемить.

— Это же больно!

— Ну и что? Зато сразу станут красными. А к вечеру посинеют. Экономия.

Закревский задумался.

— Владек, ты гений.

— Знаю. В Петербуржской Академии Художеств я был одним из первых. Так петли смазывать? Или со скрипом сойдёт?

— Не в этом дело. Завтра же Пасха! У нас будет революция яиц. Мы выйдем на улицы, выставим пикеты у бывшего Сейма, поставим палатки у дворца Пястов… А вот армии мы не боимся! И коменданта не боимся!

— Это почему же?

— А куда ему деваться под давлением народного волеизъявления? Тем более мы его отравим — коньяком.

— Насмерть?

— Конечно, у нас серьёзная организация.

Лёгкий завтрак в хорошем ресторане, особенно если не за свой счёт, дело хорошее, полезное и весьма приятное. А можно и не лёгкий, можно чего-нибудь поплотнее съесть, потому что неизвестно, когда придётся пообедать.

Капитан Филиппов заложил салфетку за воротник, сделал знак почтительно молчавшему официанту и принюхался. Да, в воздухе определённо что-то витало. И запахи с кухни тут были не причастны. Пахло надвигающейся грозой и, если так можно выразиться, сгущающимися тучами. Не в атмосферном смысле, разумеется. Просто не душе было как-то погано и неспокойно.

Но кто бы осудил Виктора Эдуардовича за некоторую нервозность? Покажите мне эту сволочь? А поводы нервничать были. Мало того, что забрали из города два последних танка, так и почти всех бойцов пришлось отправить в Брест, на совместный парад Красной Армии и Войска Великолитовского. Хотя и почти месяц до него, но намечался приезд товарища Сталина…. Так что о тренировках позаботились заранее.

А отдуваться и нести службу пришлось одному единственному взводу с капитаном во главе. И всё бы хорошо, но патронов в гарнизоне осталось всего семьдесят две штуки. Считая те, что в командирском нагане. Даже бандитов, расплодившихся было в бесхозной на некоторое время стране, приходилось приговаривать к повешению. Те, правда, возмущались очень, ссылаясь на обычаи и традиции военного положения, и требовали расстрела. Но комендант отсылал всех к Уставу РККА, где чётко записано, что приказ сначала должен быть выполнен, а потом разрешается его обжаловать у вышестоящего командира. Жалоб на имя Антона Ивановича пока не поступало.

Филиппов молча наблюдал, как на столе появляются многочисленные тарелки с закусками, и затосковал по сибирским пельменям и солёным грибочкам, желательно из окрестностей Красноярска. Ну что здесь за глухомань, если рыжиков не найти днём с огнём?

— Это что? — показал он взглядом на салатник с подозрительной массой.

— Трюфели, пан главнокомандующий! — торжественно объявил официант, не забыв про лесть. — И вот ещё….

Ловким жестом фокусника на свет Божий был извлечён пузатый графинчик примерно литровой вместимости.

— Коньяк?

— Он самый. «Рояль». Польского, правда, разлива. Но нам сказали, что это Ваш любимый….

— Но не с утра же? Стой, куда потащил? Поставь на место.

— Как изволите, пан капитан. Когда подавать горячее?

— Я позову. А сейчас иди, полупочтеннейший, не отвлекай.

Недрогнувшей рукой Виктор Эдуардович наполнил рюмку, поднял, и только поднёс к губам, как вспомнил напутствие родного дяди перед отправлением в командировку.

Борис Михайлович Шапошников, изрядно вкусив тридцатилетнего КВ2/2, назидательно грозил пальцем и поучал: — «Запомни, Витёк, в твоей поездке нужно бояться не вражеских пуль и снарядов. Они могут только ранить или убить. А вот страшнее всего — польская бодяга, которую они выдают за коньяк и водку. Вот это и есть настоящая опасность. Сейчас ты молод и полон сил…. Кстати, зачем в моей Академии сломал гриф у единственной штанги? Ну так вот…. Остерегайся. А не то, Бог даст, доживёшь до моих лет, а пить-то уже и нельзя. И какой ты будешь офицер после этого? Как собираешься до генеральских погон дослужить?»

Воспоминания о дядиных наставлениях стремительно испортили аппетит. Рюмка, после некоторой борьбы с самим собой и тяжёлого вздоха была поставлена на стол.

— Господин комендант передумал? — раздался голос от соседнего столика.

Капитан повернул голову. Неподалёку сидел очень толстый субъект, весьма неприятного вида, со следами демократических пороков на лице.

— Вам до этого, какое дело? — буркнул неприязненно Филлипов.

— Простите, не хочу показаться навязчивым, но не угостите ли этим коньяком меня? И сигарету, если можно.

Чем-то знакомым повеяло. И ситуация…. Точно, совсем недавно, в Вильно, в кабаке…. И там подошла потрепанная мадемуазеля и попросила закурить.

— Ты что, здешний шлюх? — Виктор Эдуардович демонстративно положил руку на кобуру. — Не по адресу обратился. Порешу же падлу!

— Ой, великодушно извините, господин комендант. Видимо, Вы меня с кем-то спутали. Это досадное недоразумение. Дело в том, что я Артур Вилкас.

— Бывший начальник политической полиции Литвы?