Дикие нравы

— На свою сторону, сука! Пристрелю! — жарко выдохнуло это незнакомое чужое лицо прямо в ухо Максиму и тот полупарализованный обрушившимся на него ужасом, спотыкаясь на каждом шагу, поспешил выполнить эту команду.

Оббегая шалаш, он с хлюпом ступил ботинком во что-то мерзкое и скользкое, отчего нога подломилась в колене и поехала в сторону, перед лицом взметнулся целый рой огромных изумрудно-зеленых мух, шибануло в нос нестерпимой вонью, бросив сжавшийся желудок к гортани. Уже понимая, что именно сейчас увидит, он, осторожно опустил глаза, рассматривая покрытую жирными белесыми червями кучу вываленных на землю внутренностей. Человеческих внутренностей… Ну или может быть какого-нибудь животного, мало ли кого они тут потрошили, попытался уговорить себя Максим с содроганием скребя изляпанным багрово-зеленоватой слизью ботинком о землю. Чтобы не видеть эту жуткую дрянь, он отвернулся и тут же поймал бешеный взгляд трясущегося от злобы Артура. Сообразил, что слишком долго и шумно возится, еще больше испугался и, прихрамывая на подвернувшуюся все-таки ногу, поспешил дальше, уже без лишних эмоций миновав заляпанную кровью конструкцию из связанных между собой жердей, на которой людоеды растягивали пленников перед потрошением. Точнее будет сказать, что охваченный стыдом, за свою неловкость, Максим ее попросту не заметил.

Наконец, запыхавшись от быстрого бега, изрядно взмокнув нервным холодным потом, он занял свое место с левой стороны от входа в шалаш. Внутрь заглянуть он боялся, но даже отсюда, через тонкую тростниковую стенку доносились мерный храп и тяжелое дыхание спящих людей. Людей ли? После увиденной кучи кишок, следы которых бурыми пятнами отпечатались на его ботинке, он уже сильно сомневался в праве людоедов называть себя людьми. Они и не называют, неожиданно вспомнил он рассказ Компостера. Вчера вечером, когда они еще только готовились к выходу, мрачный наемник объяснил ему, что кигани считают себя родственниками леопардов, произошедшими в далеком прошлом от этих диких зверей. А остальных людей они производят от обезьян, которыми леопарды традиционно с удовольствием закусывают, так что каннибализм для них не более ужасен, чем обычная охота пятнистого хищника. Мелькнувшая на самой периферии мозга мысль отчего-то вызвала нешуточный прилив ярости. Ну, держитесь, леопердята, сейчас потомок обезьян научит вас правильно жить в этом мире! Он крепче стиснул в руке автомат, кинув нетерпеливый взгляд на замершего с другой стороны от входа Артура. Однако командир был слишком поглощен тем, что вертя головой во все стороны отслеживал, как остальные двойки занимают свои места.

Когда добежавшие последними до самого дальнего шалаша Носорог и Компостер махнули руками, показывая, что готовы, Артур, уже не скрываясь в полный голос гаркнул: «Бей!», и одним слаженным перекатывающимся движением выметнул свое тело к темному проему входа в шалаш. Максим последовал его примеру, голова была пустой и одновременно жарко-тяжелой, ни одной связной мысли, тело действовало, будто само по себе, подчиняясь заранее заложенному алгоритму. Автоматный ствол ткнулся в бормочущую, храпящую темноту убогой постройки, глаза со света не различали лежащих в ней тел, но в тесноте шалаша это и не требовалось, ни одна пуля не должна была пропасть даром. Указательный палец давно уже нервически подергивался на спусковом крючке, оставалось только плавно давануть его назад, и кромсать свою половину постройки длинными очередями пока не кончится магазин. Казалось бы все так просто, только одно движение пальца, ничтожные доли секунды, совсем маленькое движение маленького кусочка плоти, не требующее никаких усилий. Но сделать его оказалось так же тяжело, как сдвинуть с места гору, Макс застыл, оцепенев перед черной бездной входа. Входа куда? В голове бушевал огненный смерч, руки и ноги стали непослушными, будто ватными. Он с ужасом почувствовал, что необратимо проваливается в черную пустоту самого тривиального обморока, одно за другим теряя чувства и ощущения, полностью растворяясь в этой гулкой пустоте. И уже никакие усилия не могут вернуть его обратно в мир цветов и звуков, туда, где Артур, оставшийся без поддержки вот-вот должен был вступить в бой с уже просыпающимися, завозившимися в темноте дикарями. Вселенная застыла на краю пропасти и он, лишенный возможности хоть как-то повлиять на происходящее, обездвиженный, будто вплавленная в янтарь муха, мог лишь тупо смотреть, как неспешно разворачивается действие внутри багрово-красного морока полностью подчинившего себе его мозг.

Наваждение разрушил ударивший в уши грохот, треснула, разламываясь кусками, сжавшая его янтарная корка, в нос ударила потная вонь давно не мытых тел и пороховая кислятина. Краем глаза он зацепил невероятно яркое пламя, бьющее во все стороны из компенсатора пляшущего в руках Артура автомата. Темнота впереди отозвалась криками и стонами, смачными шлепками пуль и смутной возней. И тогда Максим легко и просто нажал на спуск, четко понимая теперь, что все вокруг всего лишь горячечный бред, что ничего этого нет на самом деле, что автоматная дробь, вопли ярости и боли, забористая русская матерщина летящие со всех сторон лагеря ему только чудятся, что он каким-то образом выпал из привычного мира, перенесясь куда-то в иное измерение, которого на самом деле нет. Ведь это не может быть правдой, не могут быть правдой материализовавшиеся из забытой детской сказки людоеды, не может быть правдой хладнокровный расстрел спящих людей… Всего этого нет, наверное, он просто подхватил малярию, или лихорадку, несмотря на сделанные прививки и профилактические таблетки, и сейчас валяется в пышущем жаром бреду… А раз вокруг только бред, то и жить надо по его законам. И он продолжал, раз за разом жать на спусковой крючок, посылая веером перед собой смертоносный свинец. И когда вдруг из темноты прямо перед ним возникло чужое, закаменевшее напряженными мышцами тело, а в лицо ударил зловонный смрад дыхания людоеда, он ничуть не испугался, и четко поведя стволом автомата, буквально разрубил его пополам длинной очередью в упор, отбрасывая кошмарное виденье назад в темноту, из которой оно появилось.

И схлынуло. Каким-то необъяснимым шестым чувством Максим вдруг понял, что все закончилось. И даже не стал менять израсходованный полностью магазин. Темнота дышала сгоревшим порохом, тяжелым запахом крови, смертью. В шалаше больше не слышалось стонов и тяжелого дыхания, не видно было ни малейшего шевеления, темнота была мертва, он убил ее. Да впрочем, не такая уж она была и темнота. Сквозь многочисленные щели внутрь убогого строения острыми пиками вонзались солнечные лучи, давая вполне достаточно света, чтобы разглядеть скорченных на земле людей. Четверо, скрученные невыносимой болью в эмбриональные позы, щедро испятнанные кровью многочисленных ран, вяло струящейся по уже мертвым телам, размывающей потеками белую краску ритуальных полос. Почему он раньше не видел их? Здесь достаточно света… Почему всего несколько секунд назад ему приходилось стрелять в абстрактную тьму? Нет ответа…

Пошатываясь и бессильно уронив сжимающую автомат правую руку, он пошел куда-то в центр лагеря, в ушах звенели выстрелы, перекатываясь на все лады. Почти рефлекторно, не задумываясь над тем, что делает он, отсоединил пустой магазин, воткнул его в карман разгрузки, а к автомату пристыковал новый. Зачем? Кто мог угрожать ему в разгромленном лагере? В какой-то момент рядом мелькнула довольная физиономия Мбонги, что-то пытавшегося втолковать ему на ломанном французском, потом откуда-то сбоку выплыл Карабас и тоже долго говорил, смешно шевеля толстыми губами и морща покрытый веснушками нос. Максим не выдержал и все-таки истерично хихикнул, и тогда рыжий наемник, видимо обидевшись, оставил его в покое. В самом центре лагеря людоедов был вкопан в землю толстый гладко отполированный шест украшенный яркими птичьими перьями и разноцветными лентами, венчал его пожелтевший от времени огромный череп, похоже, принадлежавший когда-то буйволу, или кому-то еще в этом роде. Почему-то этот иссохший череп как магнитом притягивал взгляд Максима, всмотревшись в него пристальнее, наемник разглядел, что уже много лет мертвая черепушка ему улыбается, мерзко скаля, сгнившие, полустертые зубы.