Арбузный король

Он посмотрел на меня, а затем на остальных с видом человека, исполненного самых радостных предвкушений.

— Надо оповестить всех, сегодня же, — сказал он. — Пусть они знают, что мальчик вернулся и что у нас будет фестиваль. Как прежде.

_

Мои упрямство и любопытство побудили меня отказаться от мысли о немедленном отъезде и провести ночь в комнате, которую приготовила для меня Люси. На комоде я обнаружил записку, прислоненную к вазе с цветами: «Надеюсь, вы хорошо проведете время в нашем милом городке. Люси».

На следующее утро миссис Парсонс заявила, что мне обязательно надо посетить церемонию открытия фестивального сезона. Стартовым моментом, насколько я понял, являлось поднятие праздничного транспаранта, концы которого прикрепляли к двум фонарным столбам на противоположных сторонах Главной улицы. Поскольку, по ее словам, без меня фестиваль в этом году не состоялся бы вообще, было очень важно, чтобы я присутствовал на всех связанных с этим мероприятиях, включая состязание по плевкам арбузными семечками, которое в прежние годы особенно любили она и ее ныне покойный супруг.

Я почти не спал этой душной ночью. В доме миссис Парсонс имелся кондиционер, однако к тому времени, как кондиционированный воздух достигал моей комнаты по вентиляционным каналам, он успевал вновь нагреться и не приносил облегчения. Я чувствовал себя так, будто вот-вот начну плавиться, как кусок сливочного масла. Когда усталость брала свое, я засыпал на минуту-другую, но тут же пробуждался весь в поту, с прилипшими к бедрам простынями. Комната была залита лунным светом; звезды за окном сверкали с какой-то первобытной, неистовой яркостью. Было так светло, что я без труда различал все вокруг: мои джинсы, перекинутые через спинку стула, разветвления трещин на потолке и даже крошечные розовые цветы, из которых состоял рисунок обоев. Временами до меня доносились звуки снаружи: стук молотка или возня влюбленной парочки где-то под кустами. Создавалось впечатление, что жизнь в этом городе никогда не замирает, или же это была совсем другая жизнь, начинавшаяся лишь с наступлением темноты. Я выглянул из окна и заметил мерцающий в отдалении свет. Ближе к утру мне показалось, что под окном моей комнаты кто-то стоит — судя по фигуре, женщина. Но едва я высунулся наружу, как фигура исчезла, растворилась в тени. Прошла минута, затем еще одна. Время в ночи, если ты не спишь, тянется очень медленно. Перед рассветом духота стала невыносимой; она сводила меня с ума.

Я прибыл в центр слишком рано. Люди еще только начали собираться; несколько человек стояли на углу, другие слонялись по середине улицы, лениво уступая дорогу проезжавшим автомобилям. К двум фонарным столбам были приставлены лестницы, но сам транспарант пока что лежал на земле в свернутом состоянии. В дверях магазинчиков маячили их владельцы, из окон пялили глаза детишки; жители громко здоровались, смеялись и весело хлопали друг друга по спинам.

По сути, Эшленд можно было назвать городом лишь с изрядной натяжкой. Он скорее походил на голливудскую декорацию к фильму из жизни глухой провинции — парочка кварталов низких кирпичных строений, припаркованные как попало машины, сонные улицы, перемежаемые островками травы и чахлых деревьев. Анна детально описывала мне этот город, и как оказалось, память ее не подвела. Что интересно, за прошедшее время здесь почти ничего не изменилось. Эшленд напоминал автомобиль, собранный из старых запчастей. Двери поворачивались на петлях с пронзительным скрипом, дряхлые машины тарахтели и плевались огнем, и даже кирпичи, из которых были сложены городские дома, казались позаимствованными с развалин еще более древних зданий — их края были сколоты, покрыты трещинами и обветрены, а их изначально красный цвет потускнел от времени, уподобившись цвету ржавого железа. Однако имелся полный набор торговых заведений на все случаи жизни: продукты, одежда, скобяные изделия, бытовые приборы, лекарства, книги, подарки… Вдали я увидел церковь, а вскоре прошел мимо здания суда, воздвигнутого явно позднее прочих городских строений, — в своих рассказах Анна о нем не упоминала. Модерновая железобетонная конструкция резко контрастировала с окружающими краснокирпичными коробками. Своим показным великолепием здание суда несколько облагораживало городок, одновременно служа напоминанием о том, как изменился большой мир за его пределами.

Я брел по раскаленным улицам; в голове моей после бессонной ночи висел тяжелый туман. Между тем на фонарях появились вымпелы в форме арбузов, а в витринах магазинов — плакаты с объявлениями о фестивале. Воздух был наэлектризован ожиданием. Даже я, чужак, это почувствовал.

Впереди начала собираться толпа. Поверх голов я смог разглядеть лишь край большого стеклянного ящика. Рядом со мной стоял мальчик лет десяти с волосами цвета ванильного мороженого. Он сказал, обращаясь то ли ко мне, то ли к самому себе, ибо он не смотрел в мою сторону:

— Могу поспорить, их там больше тысячи.

— Тысячи чего? — спросил я.

— Как это «тысячи чего»? — Он удивленно обернулся ко мне и тут же засмеялся: — Тысячи семян, конечно же! Такая громадина! Я видел его вблизи. Он не круглый, а вытянутый. В этом вся штука. — И он покачал головой с видом знатока.

— Арбуз? — наконец догадался я. — Так вот на что все смотрят! Полагаю, в удлиненных арбузах больше семян, чем в круглых. Верно?

Он хмуро оглядел меня с ног до головы и спросил:

— Вы, должно быть, не из наших краев?

— Вообще-то я родом отсюда, — сказал я, — но давненько здесь не бывал.

— Тогда вот вам последняя новость: мы проводим фестиваль. В первый раз с той поры, когда моя мама была еще маленькой. У нас есть король и все, что полагается, как в старые времена.

— Ты в этом уверен? — спросил я.

— Ну да. Он только что приехал в город. Он… — Мальчишка замолчал, разглядывая меня со все возрастающим удивлением. — Так ведь это вы и есть, я угадал? — спросил он. — Точно. Вы — это он.

— На этот счет я ничего не знаю, — сказал я, чуть попятившись.

Но он меня уже не слушал, застыв на месте, словно врос в асфальт.

— Можно, я… Можно вас потрогать? — попросил он. — Самую малость, за руку?

— Валяй, — сказал я, рассудив, что в этом нет ничего страшного.

Он шагнул вперед и, не дыша, дотронулся до меня кончиками пальцев. По завершении сего действа он развернулся и пулей помчался прочь. Уже вдали я расслышал его голос, вопивший с радостным испугом: «Я его потрогал!»

Я начал протискиваться сквозь толпу, пока наконец не увидел роскошный желтовато-зеленый арбуз, выставленный, подобно королевскому алмазу, в прозрачном плексигласовом контейнере напротив входа в мелочную лавку. Он действительно имел удлиненную форму. На стенде рядом с ним красовались фотографии арбузов-рекордсменов прошлого с указанием количества семян в каждом. Лишь в одном случае «тысячная планка» была преодолена: арбуз 1963 года содержал 1122 семечка. Большинство других укладывалось в промежуток от 800 до 975. Последняя фотография была сделана за год до моего рождения. Количество семян: 923.

Внезапно возникший рядом человек вцепился мне в руку и потянул ее вниз, одновременно приближая свои губы к моему уху.

— Иногда точное число приходит к тебе как во сне, — прошептал он. — Так говорят знающие люди. И еще говорят, что, если внимательно слушать арбуз, можно расслышать число, которое прозвучит как дуновение ветерка.

Он сделал паузу, давая мне время обдумать эти слова, а затем продолжил с улыбкой:

— Кое-кому и впрямь случалось угадывать… Идите за мной, у меня для вас есть важная информация.

Маленький лысый мужчина засеменил впереди меня к дверям мелочной лавки. Я последовал за ним, не вняв голосу разума, настоятельно советовавшему этого не делать. Лавка была погружена в темноту, исключая пятно голубоватого света под лампой в углу. Из полумрака передо мной выступали ряды полок с детскими игрушками, сомнительного вида приборчиками, настольными играми, бутылками каких-то напитков и т. п. Человек посмотрел на меня и удовлетворенно кивнул, словно моя внешность соответствовала его ожиданиям.