Страница 8 из 29
20. Бирже забили гол
Двенадцатое мая 1924 года оказалось страшно любопытным днём на бирже Нью-Орлеана.
Ещё бы! Предыдущие дни оказались решающими для акций «Техас-Ойля». После правительственной телеграммы акции, вчера лежавшие во прахе, мгновенно котировались по 280 долларов! Цена росла с каждым часом — к двенадцатому мая они стоили как никогда со дня их выпуска.
— Беру «Техас-Ойль»! — орал маклер у доски, — четыреста десять! Тысячу штук! Четыреста десять!
Вся биржа с нетерпением ждала, когда появится Ирена. У доски с её записями о продаже Техасских и о покупке Уимблейских торчала толпа… Уимблейские начали тотчас же расти в цене. В Орлеан даже прибыл член правления «Уимблей-Коппер».
— Дикое счастье! — изумлялся рыжий понижатель.
— Тут дело нечисто! — раздавалось в толпе.
— Невиданное дело!..
Все бросились из зала под колоннаду входа, когда услышали четырёхрядный гудок автомобиля Ирены.
Миниатюрная француженка с насмешливым и торжествующим видом прошла свозь строй бесцеремонно пяливших на неё глаза биржевиков.
Рыжий понижатель, почему-то доброжелательно настроенный к Ирене с момента её появления на бирже, поскольку это не касалось деловых отношений, был заряжен энтузиазмом более других.
— Гип-гип!!! Ура! — заорал он в честь ловкой девушки, подкидывая к потолку шляпу, и десятки панам, кепок, стэтсонов завертелись в воздухе.
Ирена с очаровательной улыбкой отвечала на эти приветствия. Она заняла маленький столик, немедленно окружённый плотным кольцом биржевиков.
— Алло! «Техас-Ойль»! Давайте скорей!
— Курс? — деловито сжав брови, спросила красавица.
— 410!..
— Даю 411! — заявил представитель «Стан-дарт-Ойля».
— 411.70! — немедленно раздалась прибавка.
— Сколько у вас акций? — раздался среди общего ажиотажа голос.
— Двадцать пять тысяч штук!
— 412!
— 412.50! — раздался бас «Стандарт-Ойля».
— Беру десять тысяч по 416! — крикнул местный железнодорожный король.
— Четыреста двадцать! — побагровел «Стан-дарт-Ойль», — беру всё!
Дельцы разом смолкли. Железнодорожный король вытер платком лоб, перекусил сигару и, махнув рукой, отошёл от стола.
— Гип-гип! — заорал рыжий, как бы подтверждая совершение сделки.
«Стандарт-Ойль» пододвинул стул и вынул доверенности и чековую книжку. Почтительная тишина на две минуты (случай, небывалый на американской бирже) воцарилась в зале.
— Прекрасно! — раздалось контральто Ирены и к потолку снова взвились шляпы. Трое фотографов беспрестанно щёлкали аппаратами.
— Вы берёте «Уимблей-Коппер», мисс?
— Да, беру! — не поднимая головы, отвечает Ирена, пишущая что-то в блокноте.
— Я с предложением!
Ирена видит тонкие руки, охватившие край столика, серый клетчатый костюм и, переведя глаза выше, встречает спокойное лицо Генри Пильмса.
Лёгкий румянец вспыхнул на её лице. Пильмс закусывает губу.
— Здравствуйте… победительница! — роняет он.
— Здравствуйте! — Ирена протянула руку, он просто пожал.
— Сколько штук? — деловитым тоном обращается Ирена.
— Около двух тысяч!
— Цена?
— Курсовая… Восемьдесят два!
— Сделано! — Ирена размашисто подписывает чек.
— Алло! Даю «Уимблей-Коппер»! — протиснулся член правления общества.
— Мне достаточно, — холодно смотрит на него покупательница.
— Довольно странно! — роняет член правления.
— Ничего тут нет странного, мистер! — яростно вскрикивает на него Пильмс. — Пожалуйста, не рассуждайте…
Тот пятится…
Ирена встаёт и быстрыми шагами идёт к выходу. Вдруг останавливается и осматривает зал и, заметив Генри, провожающего её взглядом, манит его к себе.
— Будем знакомы, мистер Пильмс! — вторично протягивает ему руку Ирена.
— Я необыкновенно рад этому, мисс Ла-Варрен! — восклицает Генри.
— Дружеский вопрос, мистер Пильмс!
— Пожалуйста.
— Сколько у вас осталось теперь… после битвы со мной?..
— Я уверен, что это не коварство, мисс, — немного более двухсот тысяч…
— Вы намереваетесь продолжать играть?
— О, да! Я ещё скрещу оружие с вами!
— Ого! Я бы вам посоветовала укрепиться у дела!..
Разговаривая, они подошли к автомобилю.
— Смотря у какого.
— Там, где и я. Вы обещаете подумать?
— Обещаю!
— Купите пай в «Нью-Таймс-Эдишен-Тресте»…
21. Лейт-мотив, найденный в бутылке
Ковбоев приналёг и заготовил материал на три номера вперёд. Телеграммы и хроника не страшная штука, можно втиснуть живо.
«Нью-Таймс-Эдишен-Трест» празднует выпуск тысячного номера своей газеты. По напыщенному заявлению Ковбоева настал момент, когда надо оглянуться на пройденный путь и заглянуть в глаза неизвестному будущему.
Каждый член «Нью-Таймс-Эдишен-Треста» получил собственноручную повестку от мистера Ковбоева:
1. Обед со взаимными приветствиями.
2. Выпивка.
3. Доклады общего характера.
4. Выпивка.
5. Доклады индивидуального характера.
6. Выпивка.
Пятнадцатого мая в 6 часов вечера началось это необыкновенное торжество.
За овальным столом в зале главной конторы восседает шумная расфранченная компания.
Между почтенными лысинами Самуила Кудри и Реджинальда Хоммсворда виднеется прелестная белокурая головка Ирены Ла-Варрен. Джон Ковбоев таращит свои жёлтые глаза на Пакки О'Пакки; новички — Луиджи Фамли-Дука и Генри Пильмс — сидят рядом. Несколько минут общество слушает радиопередатчик, исполняющий торжественные мотивы. Движением руки Кудри выключает аппарат, откупоривает шампанское и среди общей тишины наполняет бокалы. Шестеро мужчин встают и, глядя на Ирену, пьют по возглашённому Кудри тосту:
— Королеве нашего треста первый бокал и вечное внимание!
Генри пьёт, не сводя глаз со смущённой девушки; выпив, ломает ножку бокала и бросает его на пол. Все следуют его примеру.
Обед начался.
22. Оргглава
— Предлагаю произвести полную реорганизацию треста! — неожиданно заявляет Ирена.
— В чём будет состоят реорганизация? — спрашивает покорным тоном Ковбоев.
— Я попрошу разрешения предварительно предложить обществу финансовую отчётность, затем летучую анкету присутствующих!
— Это будет великолепно!
— Браво!
Ирена пригласила Хоммсворда прочесть отчёт.
Реджи достаёт бумагу, скатанную трубочкой и перевязанную розовой ленточкой. Улыбки и смех не смущают Хоммсворда:
— «История расцвета треста «Нью-Таймс-Эдишен"».
Повальный хохот. Реджи успевает хватить рюмочку.
— Внимание… «Десятое марта… Состав треста: четыре человека, — имущество: газета стоимостью полтораста тысяч, семьдесят тысяч подписчиков… Касса — пятнадцать тысяч… Реорганизация управления»…
— Обратите внимание! — многозначительно вставляет Ковбоев.
— Тише! — буркает Кудри.
— «Двадцать второе марта, — продолжает Реджи, — вступление О'Пакки, передача всего финансового аппарата в руки мисс Ла-Варрен, наличность — 366 тысяч долларов»…
— Это с газетой! — не унимается Ковбоев.
— Да, это с газетой, — объявляет Реджи, — без газеты наличность — двести шесть тысяч…
— Из которых сорок сейчас же выброшены обратно клубу русских эмигрантов, чтоб не связывать газету обязательством с этой публикой, — скороговоркой просыпал Ковбоев.
— …чтоб не связывать газету с этой публикой… — повторяет Реджи, — таким образом, на двадцать пятое марта — наличность 166000…
Реджи сморкается.
— Опуская мелкие подробности, возьму сразу данные на сегодняшнее число. Во-первых, газета с 180000 подписчиков, затем наличный капитал в 10950000 долларов и семь участников…
— Гип-гип! — заорал Ковбоев.
— Тише, сэр! — оборвал его Самуил Кудри, — нельзя так спешить.
— По просьбе мисс Ла-Варрен, опубликовываю данные о денежном пае каждого участника: Кудри, Ковбоев по 25 тысяч, Хоммсворд 100, (пятнадцать тысяч назад получены), О'Пакки — полтораста тысяч, пай синьора Дука, внесённый мистером О'Пакки, 50 тысяч и, наконец, мистер Генри Пильмс — двести тысяч; следовательно, паевой капитал состоит из 550 тысяч долларов. Это всё.