Преступление

Хуже того, бизнесмен, по логике вещей привычный к риску, Мерсер принимается прокручивать в мозгу вопрос: не повышает ли тот факт, что команда победила подряд в тридцати одном матче, вероятность проигрыша в тридцать втором матче? Мерсер думает об этом великолепном марафоне, сравнивает матчи, пытается свести дебет опустошительных побед (сразу  смятое сопротивление) с кредитом побед нелегких. Вдруг осознает: у команды напряженка со стилем. Да, есть жесткие Робертсоновы подачи, есть молниеносные перемещения Кэхуна, есть элегантность ныне отсутствующего Левейна, защита соображает, но остальные-то игроки! Сплошь ремесленники, да старые профи из кожи вон лезут, только каждый на своей четко очерченной позиции и в соответствии со способностями и гонораром. А вирус уже собрал жатву в виде энергичности команды. Беззвучно молясь, Мерсер выходит из туалета, возвращается в директорскую ложу. Лес Портеус, секретарь, что-то говорит, Мерсер не слышит, но по кивку и улыбке делает вывод о позитивности сообщения. Начинается второй тайм.

Окруженный угрюмыми учащимися профтехколледжа, Раймонд Леннокс испытывает внезапное чувство вины за то, что пришел без отца. Молчаливый вывод: сыну было бы символично вместе с отцом смотреть судьбоносный матч, в результате которого «Хартс» станут победителями чемпионата. Рэймонд Леннокс сообщает о своем намерении пойти поискать отца. В спину ему летит унизительный комментарий. Леннокс оборачивается, видит регочущих над ним юнцов, Лес в их числе, но сам он успел спуститься с лестницы, не идти же назад. Леннокс пробирается сквозь толпу, не оглядывается. Щупает пух над верхней губой. Тихо материт предателя Леса, крутого парня в компании крутых парней. Продолжает искать отца. Знает: в море из десяти тысяч болельщиков найдет его легко. Отец должен быть где-то над левыми воротами.

Леннокс смотрит на ручные часы. Прошло шестьдесят минут игры. То есть две трети. «Сент-Миррен» в Пэйсли трепыхается, как сломанный шезлонг, но «Хартс» по-прежнему на пике. Только бы еще десять минут продержаться, молит Леннокс высшие силы. «Данди» атакуют. «Хартс» заметно снизили темп, можно сказать, упали духом. Слишком многим игрокам сейчас не хочется быть на поле, думает Леннокс. Уже как минимум два гола сорвались — «Данди» очень жестко играют. «Хартс» победили всего в двух из одиннадцати матчей со своим самым страшным соперником. Арчи Нокс, воинственный тренер «Данди», уже неоднократно просмаковал сей факт в комментариях.

На замену Тошу Маккинли Нокс отправляет усатого Альберта Кидда, как брат-близнец похожего на комика Боби Болла из шоу «Кэннон и Болл». Леннокс осторожно вздыхает с облегчением — Маккинли в «Данди» один из лучших. И все равно игра идет на нашей половине поля. Генри Смит блестящим маневром спасает «Хартс» — отражает атаку Менни, прорвавшегося сквозь строй игроков. Леннокс громко ликует, обнимается с первым попавшимся болельщиком. В этой паузе ему чудится знак судьбы. Не ему одному. Стадион разражается полным надежды «Вот они мы» — пройдена отметка в семьдесят минут. Следующие десять минут, отделяющие «Хартс» от чемпионского флага, отмечены обгрызанием ногтей и зловещей тишиной, обрушившейся на трибуны. Рэй Леннокс едва не задыхается, вдруг замечает своего двоюродного брата Билли, затем дядю. Отец тут же, слева от них. Рэй протискивается к Джону Ленноксу и кладет руку ему на плечо.

На восемьдесят третьей минуте боковой пас Роберта Коннора справа перехватывает Браун. Альберт Кидд незамеченным бьет с правой мимо Смита с короткой дистанции — его первый гол в сезоне. До Леннокса доносятся вздохи изумления — и брань отца: он впервые слышит такие слова из его уст. — Осталось семь минут, — стонет кузен Билли. Леннокс думает о роковом числе 07.07.70. Би-би-си ошибочно приписывает гол команде «Хартс» и ее капитану Уолтеру Кидду. На экранах по всей Британии появляется счет:

Данди — О

Хартс — 1 (Кидд, А.)

В следующую секунду ошибка исправлена:

Приносим извинения. Счет: Данди - 1 (Кидд, А.) Хартс — О

Леннокс ясно осознает: флага им не видать. Трибуны открытым текстом требуют уравнять счет, однако игроки, похоже, уже поддались унынию. Внезапно в груди у Джона Леннокса что-то обрывается, руки немеют. Он хочет сказать окружающим, сыну, брату и племяннику: «Прекратите толкаться, дайте дышать».

На глазах у Рэя Леннокса отец обмякает в кресле, будто заснул. Рэй отпихивает ближайших беснующихся, те возмущаются — какого черта — но отступают.

— ЭТО МОЙ ОТЕЦ! — кричит Леннокс, ни к кому конкретно не обращаясь, садится подле отца на корточки. — Пап, ты как? — Смотрит на дядю Дэйви, на кузена Билли, снова на отца. Джон Леннокс выдавливает подобие улыбки.

— Нормально, — произносит он нарочито беззаботным тоном, выдающим человека сильного и уверенного, умеющего если не получить удовольствие от матча вроде нынешнего, то по крайней мере перенести его стоически, «проехать», оставить в прошлом.

Еще через четыре минуты Альберт Кидд без посторонней помощи забивает второй великолепный гол. Он сметает крайнего нападающего, минует нескольких игроков «Хартс», играет в стенку и бьет с лета мимо Смита. Ему невдомек, что как профессиональный спортсмен он упал ниже плинтуса — он появился на земле с целью измучить «Хартс» и лишить их флага. Эти несколько минут стали самыми длинными для игроков в серебристо-бордовой форме, они сейчас готовы хоть на Луну, лишь бы подальше от стадиона. Билли Леннокс продирается сквозь толпу, хочет позвать санитаров.

Некоторые преграждают Билли дорогу. Большинство стоят в полном замешательстве. Вместе с болью поражения болельщиков медленно охватывает чувство солидарности. Чувство, что они пережили значимое событие. Невысказанное, но почти осязаемое осознание: свалившееся на их долю куда судьбоноснее, чем стандартные ритуалы этих охотников за славой в Пэйсли, которые перед камерами празднуют очередную победу лиги. Люди чувствуют: нынешняя драма в «Денс Парк», участниками которой все они стали, на самом деле проекция на жизнь вообще, жизнь слишком страшную по сути и потому подменяемую стадионными страстями. Реальность обрушилась, придавила — приходится терпеть всем вместе и придерживать истинные эмоции, ибо выразить их нельзя. Можно только подняться с мест и издавать возгласы одобрения в адрес «Хартс», превозносить «Хартс» за доблесть, так и не проявленную (что известно каждому, но глубоко запрятано). Болельщики сейчас — продавцы мужества, прибереженного на крайний случай. Однако в действительности толпа пытается выразить веру в красоту и ужас самой жизни, ни больше ни меньше. Впрочем, Рэй Леннокс этого не видит и не слышит. Он в карете «Скорой помощи», при отце, поверженном сердечным приступом, вместе с дядей и двоюродным братом направляется в больницу «Найнвеллс».

Владелец «Данди», Иен Геллатли, в знак утешения касается Мерсерова плеча. Мерсер сдержанно, холодно кивает, дескать, ценю. С грустью думает о менеджере, Алексе Макдональде — при последнем свистке он, повесив голову, скрылся в туннеле. Прикидывает, идти ли в раздевалку утешать ребят или пусть побудут без начальства. Поспешно уединяется — надо поправить улыбку. Подсчитывает убытки в экономических терминах, душит в себе бизнесмена и, невозмутимый, выходит на люди.

В ночь на воскресенье Рэй Леннокс спал урывками. У отца диагностировали сердечный приступ средней тяжести, он остался в больнице в Данди. Завтра его перевезут в Эдинбург, в Королевскую лечебницу. Теперь для отца все будет по-другому: диета, лекарства, противосвертывающие средства для крови. Рэем Ленноксом владело мстительное чувство. Жажда справедливости. Он был на взводе. Твердо решил выяснить отношения с Лесом. Он потребует ясности — друг ему Лес или враг. Разницы в принципе никакой, просто Рэю нужно знать наверняка.

На автобусе он добрался до Клермистона и нырнул в переулок, откуда был выход к заднему крыльцу дома Броуди. Переулок, узкий, мощенный булыжником, встретил Леннокса тишиной, теперь слишком хорошо ему известной, предвещавшей нечто скверное. В следующую секунду тишину вспороли крики ужаса, распространились, уплотнили воздух. Рэй Леннокс увидел живой огонь, который надвигался прямо на него. Не в силах отступить с траектории горящего снаряда, Рэй закрыл глаза и возблагодарил Бога, когда снаряд пролетел, не задев его Лица, хотя и достаточно близко — оставил в горле запах горящей плоти, опалил подростковый пух над верхней губой. Комок срикошетил от каменной стены, упал на тротуар и бешено завертелся. Затравленный глаз молил о милосердии, вонь пожираемой огнем плоти и сальных перьев наполняла ноздри.