В ловушке гарпий

ЛЕЙТЕНАНТ ГУСТАВ КОЛЬМАР

Я просыпаюсь с таким ощущением, будто во сне узнал что-то очень важное. Я напрягаю сознание, пытаясь вернуть ускользающие образы, но из этого ничего не выходит, и я открываю глаза.

Светло. Солнце давно взошло. Вся противоположная стена освещена его ласковыми лучами. Я выглядываю в окно и любуюсь панорамой порта с постройками семнадцатого века. В гавани заметно оживление. Пора.

Я встаю и следующие десять минут заставляю себя заниматься тем, что принято называть заботами о теле. Одновременно размышляю на разные отвлеченные темы, отгоняя мысли о предстоящем дне. Я довольно философски отношусь к влиянию настроения на работу, а также к самовнушению. Мне приходилось читать разные брошюры о том, как можно заставить себя поверить в то, что ты бодр и счастлив, непрерывно напоминая себе об этом. Черта с два! Не верю, что кто-нибудь преуспел, используя эту систему. Лично я — нет. Хотя и пробовал. И настроение мое омрачается при мысли о делах, которые ждут меня сегодня.

Через полчаса должен появиться мой мушкетер, и мы отправимся к злополучному повороту на шоссе Кронсхавен—Юргорден, таящему достаточно много загадок. Кроме того нужно выкроить время и отправить телекс, текст которого я сочинил еще до ночного телефонного звонка. Обычный телекс — прибыл на место, разговаривал с тем-то и тем-то, получил полномочия на проведение расследования, вырисовывается вероятность смерти в результате сердечного приступа, но пока нет окончательного подтверждения. В случае подтверждения инфаркта расследование заканчиваю.

С телексом ознакомится человек десять (в том числе, как мне кажется, и комиссар Ханке). Но он предназначен не для Ханке, а для двоих других людей. Один из них, возможно, тот, кто ночью что-то хотел мне сообщить, но раздумал. Его нужно успокоить, хотя это и не так просто. Пусть он думает, что я не так уж и опасен и не стоит лишать следствие моего присутствия. Обоим нам будет неприятно, если он придет все же к такой мысли. Второй — это генерал. Шифр, которым я пользуюсь, разгадать практически невозможно. Необходимо посоветоваться с нашими зарубежными коллегами из братских стран и поинтересоваться, не появилось ли чего-нибудь нового в последнее время в области хозяйственного и научного шпионажа, в частности, в области медицины. Запросить имена и информацию о центрах, проявляющих повышенный интерес к этой науке. Я представляю, как генерал обрадуется моим вопросам.

Затем мне нужно побывать в институте, поговорить с членами болгарской группы, посетить несколько отделов, в том числе радиологический. Получить разрешение на ознакомление с лабораторными дневниками. Лишь тот, кому доводилось заниматься этим, знает, какая это неблагодарная работа. Одновременно познакомиться с людьми. Потом опять побывать в номере Манолова и по-новому взвесить все обстоятельства.

Если бы в сутках было тридцать шесть часов!

После такого сеанса внушения себе радостных чувств я готов к работе. Оставляю одному мне понятные метки на двери, закрываю ее на ключ и вешаю на ручку смешного картонного человека, прижавшего палец к губам. Разумеется я отдаю себе отчет в том, что кроме горничной вряд ли кто-нибудь осмелится посетить комнату в мое отсутствие.

В коридоре тихо, только из-за двери оффиса доносится приглушенный равномерный шум работающего пылесоса. Через стекла окон, отражаясь от крыш соседних домов, пробивается утреннее солнце.

Я спускаюсь в фойе, оставляю ключ и выхожу на улицу. Мне не хочется завтракать в баре с автоматом для сандвичей. Вчера я приметил одно бистро на противоположной стороне улицы, предпочитаю перекусить там.

Кофе в бистро крепкий и ароматный. Он пахнет тропиками, джунглями и лазурным морем. Не знаю почему, но такой кофе всегда вызывает в сознании образы пальм и моря, хотя ничего общего с ними и не имеет.

За стойкой обслуживает посетителей уже не молодая, но приятная женщина, одетая безукоризненно чисто. Людей в это время здесь не много.

Сжевав сандвич и выпив кофе, я минут десять гуляю по улице, разглядывая витрины. Покупаю несколько газет и просматриваю крупные заголовки. Как мне кажется, я уже начинаю ориентироваться в новом языке, да и интересно посмотреть, чем обрадовал на сей раз своих читателей Брюге.

Я жду Кольмара. Наконец он появляется. На стоянку перед пансионатом въезжает темно-синее “вольво”, из которого выходит Кольмар. Я машу ему рукой и приближаюсь.

— Надеюсь, господин инспектор, вам понравится машина! — Он указывает рукой на “вольво”. — Это надежная марка.

И извиняется за небольшое опоздание — пришлось задержаться в фирме по прокату.

Я ничего не имею против автомобиля этой марки, если, разумеется, работники фирмы по прокату не испытывают повышенного интереса к микроэлектронике. Но это я проверю позднее, а пока усаживаюсь на сиденье рядом с Кольмаром.

— Ну, что ж, поехали, — предлагаю я. — Вы не забыли план и фотографии того места?

Кольмар захватил с собой все необходимое. Мы объезжаем пансионат и спускаемся вниз, к порту. За приземистыми пакгаузами видны огромные корпуса кораблей и ажурные стрелы кранов. Остро пахнет смолой, водорослями и нефтью. Слышен сдавленный рев корабельной сирены и грохот колес проносящегося где-то рядом железнодорожного состава.

Он проносится над нашими головами, потому что мы едем по нижнему ярусу двухэтажного моста. С обеих сторон уходят в небо массивные стойки опор, а внизу видна густая синева воды. Это один из рукавов залива — половина Кронсхавена стоит на маленьких островах.

Стойки исчезают так же внезапно, как и появились. Слева от нас залив, он проглядывается через кроны деревьев, и мост переходит в широкое асфальтированное шоссе. Справа от нас поля, серебристо-голубые сосновые перелески и белые островерхие дачки. Свежий ветер врывается через опущенные боковые стекла машины.

Поля поднимаются по склонам все выше и выше, серо-зеленые вершины гор приближаются и теснят шоссе к кромке берега. Дачные домики встречаются все реже, видно им не по душе скалистые отроги.

— Мы почти приехали, — говорит Кольмар. — Нужное нам место — за следующим поворотом.

Справа шоссе расширяется, образуя небольшую придорожную стоянку. Слева — сравнительно высокий откос: внизу блестит рябь одного из рукавов залива. Дорожный знак, предупреждающий о крутом повороте: в этом месте шоссе действительно резко уходит вправо.

Кольмар сбрасывает газ, мы проходим поворот и съезжаем на обочину.

Я не выхожу поскольку хочу видеть это место из машины. Таким, каким его видел в последний раз Женя.

Каменистый обрыв почти сползает на дорогу. В него вцепились кривые узловатые ели, их ветви усеяны гирляндами лишайника. Две непрерывные молочно-белые линии делят асфальт пополам, а с противоположной стороны шоссе огорожено низкими, но прочными перилами.

Если где-нибудь и должна была произойти авария, то лучшего места для этого не найти. Автомобиль, потерявший управление на повороте, неминуемо занесет влево. В лучшем случае он налетит на низкие перила…

Я выхожу, пропуская две машины и перехожу через дорогу. На асфальте еще поблескивают мелкие осколки стекол. За два дня колеса автомашин не сумели подобрать их.

Кольмар подходит ко мне и начинает давать объяснения, а я достаю снимки и чертежи.

Так. Манолов, видимо, потерял управление сразу же, как только вошел в поворот. Но он должен был увидеть фары встречного грузовика. Шофер грузовика также не мог не заметить включенные фары его автомобиля, однако он не снизил скорости, а значит, и не предполагал беды. И лишь когда автомобиль Манолова оказался в полосе встречного движения, изо всех сил нажал на тормоза.

На асфальте хорошо видны следы торможения грузовика — плотные черные полосы. Прикидываю на глаз их длину и сверяюсь со схемой. При таких следах скорость грузовика равнялась приблизительно восьмидесяти километрам в час. Однако столкнуться с тяжелым грузовиком — все равно что налететь на танк!