Дурная привычка

Бой на ножах скоротечен. Один- два удара, и поединок должен закончиться. Это только в боевиках герои могут упражняться в фехтовании, звеня клинками. В реальной же жизни противники очень быстро устают и начинают допускать ошибки. Побеждает, обычно, тот, кто первым сумеет такой ошибкой воспользоваться. Часто, первая же рана предрешает исход схватки, особенно, если бойцы равны по своим навыкам. Телеграф явно не уступал мне в мастерстве владения ножом. Поэтому, его раненая рука принесла мне победу, теперь надо только не упустить ее.

Дважды сегодня я уже прозевал шанс добить противника. Третий раз такого случиться не должно было. Я подошел к распростертому на полу телу и занес руку для решающего удара. В этот момент Телеграф открыл глаза. Но в их черной пустоте я не увидел ничего… Или не успел увидеть: кинжал мой опустился и окончил этот бой.

Я вытер нож о костюм поверженного врага и вложил клинок в ножны. Защелка сухо клацнула, зафиксировав кинжал. Теперь бой можно было считать полностью завершенным. Я выпрямился. Только в этот момент до меня вновь донесся рев на трибунах. За время поединка я его так ни разу и не услышал. Сильно сомневаюсь, что зрители все это время молчали, просто тренированное сознание блокировало посторонний шум, позволяя сосредоточиться на основной цели.

Я развернулся к трибунам. Рев зрителей усилился. От меня, наверное, ожидали каких-то ритуальных действий. Только я об этом не знал. Да и даже если бы был бы в курсе, все равно не стал бы их совершать — не в театре. Осмотревшись, я увидел, что в мою сторону спешат три маршала и Арни. Владелец «Арены» выглядел недовольно. Микрофон, прикрепленный к его шлему, был поднят.

— Крохаль, слишком быстро все закончилось. Зритель не успел насладиться. Мне это не нравится.

— Арни, а не пошел бы ты… — Я вытер окровавленное лицо и сплюнул красным под ноги хозяину боев.

— Напрасно ты так себя ставишь, Крохаль, — Арни прищурился. — Можешь пожалеть.

— Приходи в Зону, Она нас рассудит, — сказал я и отвернулся.

Противник, хоть и побежденный, требует уважения. Я подошел к телу Телеграфа. Рядом валялся его нож. Я поднял оружие, всего несколько минут назад направленное против меня и вложил его в ножны, пристроенные на поясе бывшего врага. Краем глаза я успел заметить, как напряглись при этом маршалы. Ага, они, значит, по совместительству еще и телохранители Арни. Ну-ну. Успокойтесь, ребята, ваш предводитель меня совершенно не интересует. Пока…

В это время Арни опустил микрофон, и над «Ареной» понесся его голос:

— Итак, уважаемые зрители, бой завершен! Приветствуем нашего победителя! Сталкер Крохаль!

Арни подошел ко мне и поднял мою руку. Одобрительный рев трибун усилился. Арни повернулся сначала влево, потом вправо, не отпуская моей руки. Я покачивался. И дело тут было вовсе не в усталости: в Зоне мне приходилось переживать и более длительные бои. Скорее всего, психологическое нарпяжение, плюс вчерашний Выброс дали о себе знать. Организм срочно требовал отдыха. А я привык своему телу в этом отношении доверять. Поэтому мне совершенно не хотелось совершать круг почета по «Арене». Однако, Арни не дал мне такой возможности.

Буксируемому хозяином заведения, в сопровождении почетного эскорта из маршалов, мне пришлось пройти вдоль трибун. Только после этого Арни отпустил мою руку, и маршалы проводили меня обратно в комнату, из которой я выходил на бой.

Там меня уже ждал штатный врач «Долга» — тощий хмурый субъект лет пятидесяти, смыслом жизни которого было причинение страданий раненым. Ему бы стоматологом родиться, тогда бы дядька полностью смог реализовать свои садистские наклонности. Однако, специалистом но был неплохим. Иначе в «Долге» не задержался бы.

— Сними костюм, сталкер, — доктор говорил абсолютно равнодушно, будто со стеной.

Я начал разоблачаться. Лишь сейчас мне стало ясно, что Телеграф все-таки подранил меня: на левом предплечье красовался косой порез. Кожа широко разошлась, обнажив мышцы, которые, по счастью, были целы. Хорошо, что я был нормально одет. Кевлар комбинезона, все-таки, защитил мою руку. Иначе, такой царапиной точно не отделался бы. Наконец, костюм был снят и я предстал перед врачом во всей своей первозданной красе.

— Так, — доктор осматривал меня, тыкая пальцем в многострадальное тело. — Серьезных повреждений нет. Резаная рана левого предплечья. Заживет со временем.

Закончив с рукой, доктор принялся за мое лицо: помял губу и нос, пошатал зубы, хмыкнул, и, видимо оставшись недовольным результатами, неожиданно ткнул пальцем в правую скулу. Вот тут я не выдержал и завыл. Доктор же, наоборот, выглядел теперь полностью удовлетворенным:

— Резюме. — Неудавшийся Торквемада отвернулся к черному алюминиевому чемоданчику, стоявшему на лавке позади и, щелкнув замками, откинул крышку. — Руку шить, зубы целы, трогать не надо, нос тоже, правая скула сломана — заживет сама, только поболит несколько дней и челюстью двигать будет тяжко. Иди сюда, сейчас я тебя штопать буду. И подштанники надень, а то смотреть на тебя противно.

Я покорно оделся, подошел и присел на лавочку. Доктор достал из чемодана какой-то спрей и брызнул несколько раз на кожу вокруг пореза. Ощущение было такое, будто руку окунули в кипящее масло, а потом начали сдирать с нее кожу. Или наоборот… Я только зубы стиснул, что, учитывая поврежденную скулу, приятных мгновений мне не доставило и подавно. Попытка вырвать руку успехом так же не увенчалась: доктор вцепился мне в кисть с неожиданной силой и процедил сквозь зубы:

— Сиди спокойно, хуже будет.

— Сижу, сижу, только хуже уже некуда, — пробурчал я.

— Поверь, сталкер, ты еще не знаешь всех возможностей современной медицины. Это, пока, антисептик был. Всего лишь…

Столь обнадеживающее заявление отбило у меня всякую охоту продолжать разговор. Доктор, между тем, достал из чемодана двухслойную голубую бумажную простыню в пакете, распаковал ее и положил на лавку. Затем пристроил пострадавшую руку на бумаге, отогнул уголок простыни и завернул раненую конечность в первый слой. Получилось, что моя рука по локоть была в бумаге, будто рыбина, приготовленная к продаже. Ножницами эскулап срезал овальный кусок ткани над порезом. Теперь рана, в окружении голубой бумаги, выглядела совсем непрезентабельно.

Из чемодана врач извлек шприц с длинной иглой и велел мне:

— Сталкер, когда скажу, посмотри направо и не шевелись, а то без руки останешься. Понял?

— Понял.

— Дальше, локтем ударялся, помнишь ощущения, будто током по руке простреливает?

— Конечно.

— Когда такое в руке появится — скажешь, а до того молчи и головой не шевели, уяснил?

— Ага, — я не понимал, что доктор от меня хочет.

— Тогда, поворачивайся и не дергайся.

Я повиновался и подставил лекарю для обозрения левое ухо. Чертов садист на него никакого внимания не обратил, а воткнул иглу мне в шею и начал продвигать ее вглубь. Через некоторое время по руке пробежали мурашки.

— Ой! — Я непроизвольно вскрикнул, хотя и ожидал нечто подобное.

— Что, током шибануло? — Доктор в первый раз проявил хоть какую-то заинтересованность.

— Угу.

— Отлично, — проскрипел экспериментатор и надавил на поршень. По руке прокатилась волна боли. Я стиснул зубы, зашипел и повел плечом, вновь стремясь вырвать руку из захвата. Однако врач не позволил мне этого сделать. Через несколько мгновений коновал выдернул шприц.

— Когда рука и плечо отнимутся, скажешь.

— Если так будет продолжаться, то я точно без руки останусь.

— Обязательно, — врач хмуро покачал головой. — А если не заткнешься, то и без второй.

Тут я ему как-то сразу поверил, насупился и замолчал. Через некоторое время по руке начало разливаться приятное тепло.

Пока я вслушивался в свои ощущения, доктор заглянул в ридикюль и начал доставать оттуда инструменты, придирчиво выбирая их из кучи добра и укоризненно покачивая головой. Сначала он достал из чемодана странное приспособление, похожее на мебельный степлер, и вытряхнул его из упаковки. Инструмент упал точно на вторую половину простыни. Следом за ним легла пластиковая прозрачная кассета со скрепками. Доктор поставил рядом с простыней горячо полюбившийся баллон с антисептиком и еще один флакон, вид которого мне сразу очень не понравился. Затем потомок цирюльников распечатал и бросил на простыню синие перчатки. Возле моей раненой руки уже сформировался вполне серьезный хирургический набор. Завершением послужили скальпель, ножницы, пинцет и несколько зажимов. Все манипуляции заняли минут семь, не больше. За это время рука моя основательно занемела, о чем я и сообщил своему мучителю.