Дурная привычка

Мне не давало покоя назойливое бормотание, доносившееся со спины. Я ногами сдвинул кусок бетонной плиты, придавивший меня, повернулся с боку на спину, повернул голову, попутно удостоверившись, что шею я не сломал, и уперся взглядом в бюрера. Он что-то обиженно ворчал, указывая на меня пальцем. Рядом с ним сидел другой бюрер, поменьше. Он молчал, слушая старшего товарища.

Два подземных карлика не так много для опытного сталкера. При условии, что он здоров и вооружен. Для меня же и одна крыса сейчас могла создать серьезные проблемы. Пока бюреры не проявляли агрессии. Но это «пока» не станет продолжаться вечно. В конце концов, мутанты сообразят, что я — легкая добыча и ринуться в атаку. Нельзя этого допустить!

Я дотянулся до подсумка, в котором лежал еще один подарок Затевахина — граната «Гелиос-2». Бюреры беспокойно заерзали, увидев у меня в руке блестящий предмет, но они пока не понимали, что их ждет. Кольцо взрывателя осталось на карабине в подсумке, я разжал руку и зажмурился. Граната выпала из моих пальцев, глухо стукнулась о бетон пола и покатилась. Через секунду ослепительно полыхнуло, и бюреры, привыкшие к темноте, пронзительно завизжали. Потом их визг превратился в булькающий хрип. Я открыл глаза и увидел, как возле стены, исходя белой пеной, корчатся два тела в рваном тряпье.

Я попытался выкопаться из-под обломков. Мне удалось это не сразу. Утешало в сложившейся ситуации только то, что ничего жизненно важного я не повредил. При дыхании сильно болело в левом боку, меня тошнило, кружилась голова, ныла поясница, и трудно было двигать ушибленной рукой. Но все это было не смертельно и поправимо. К тому моменту, когда я освободился из каменного плена и решил вопросы с самодиагностикой, бюреры еще не пришли в себя. Яркий свет, ослепил их, поверг в шок, но не убил. Я, шатаясь, подошел к мутантам, и разрядил в них остатки обоймы. Бюреры затихли. Я сменил обойму в пистолете и попытался включить налобный фонарь. Удалось это только со второго раза. При его свете я запустил программу тестирования систем жизнеобеспечения костюма, и, пока она работала, начал разыскивать своего напарника.

Леха нашелся сразу, как только я заглянул за кучу бетонных обломков, из которой только что сам выкопался. Сталкер лежал на спине сразу за ней. Руки его были раскинуты, но в одной из них он держал свой верный «Абакан», не пострадавший при падении.

Я снял с напарника шлем. Леха дышал, пульс на шее прощупывался отчетливо. Индикатор его ПДА показывал, что «Долговец» жив, но пребывает в глубоком обмороке, хотя непосредственно сейчас его жизни ничего не угрожает. Ледокола тоже спасли доспехи. Не зря «Долг» в их разработку столько труда и денег вложил.

Я достал аптечку, вынул из набора три шприц-тюбика: стимулятор, противошоковое средство и обезболивающие. Потом, расстегнув защелки на комбинезоне, освободил лехино плечо и вколол два препараты в тугую мышцу, воздержавшись, по некоторым соображениям, от обезболивающих. После этого я вновь запаковал Ледокола в броню, оставив свободной только голову. Теперь можно было заняться собой. Шок у меня уже прошел, поэтому я ограничился стимулятором и обезболивающим.

Когда я закончил с уколами, компьютер выдал мне таблицу повреждений костюма. Оказалось, что бронезащита ухудшилось, причем в основном — на спине, там, куда прилетали пули «Монолитовцев», но термозащита и радиационная защита практически не пострадали. Костюм лишился полной герметичности, но органы дыхания были закрыты — шлем восстановил все свои функции. Еще не работал активный камуфляж, тепловизор и модуль GPS. Последнее, я подозреваю, из-за глубины, на которой мы находились. В общем, все не так плохо, как могло показаться: костюм, в целом, функционировал и даже обеспечивал приемлемый уровень защиты, жизненно важные органы у меня не пострадали, после армейских стимуляторов в голове прояснилось, и тошнота отступила. Оставалось только найти оружие, которое я потерял, падая в колодец.

В неровном свете фонаря я увидел брезентовый ремень, торчащий из-под камней, потянул за него и извлек на свет «Винторез». С первого взгляда было ясно, что эта винтовка больше стрелять не будет: приклад разбит в щепы, прицел пришел в полную негодность, курок свернут на бок, а ствол погнут так, что можно было поражать противника из-за угла. Словом — безнадега. Целым остался только магазин с бронебойными патронами, который я пристегнул к винтовке еще на подходе к Припяти. Я отстегнул жестяную коробку, выщелкал из нее заряды, посмотрел на тусклые цилиндрики гильз и ссыпал их в карман. Через несколько минут нашлась и «Гроза». Она тоже пострадала, но в меньшей степени. У штурмового комплекса отлетел ночной прицел и где-то потерялся. В остальном автомат был неповрежденным. Вновь обретенное оружие придало мне уверенности. Я еще раз осмотрел место нашего падения, но больше ничего ценного не обнаружил.

В это время зашевелился и закряхтел Ледокол. Я подошел к напарнику. Тот уже сидел, обхватив руками голову, и покачивался.

— Ты как? — я положил руку на плечо «Долговца»

— Такое ощущение, — прохрипел Леха, прокашлялся и продолжил: — что меня долго стирали. Потом долго сушили.

— Осталось только погладить. — усмехнулся я.

— Точно! — поддакнул Леха и попытался подняться, но не смог. Пришлось помочь напарнику. — Мы на каком свете?

— Пока на этом. Наверху только что Выброс прошел.

— Ни хрена не помню! — Леха потряс головой и сморщился. — Все тело ноет.

— Я тебя еще не обезболивал. Скажи, что конкретно болит?

— Все болит. — Леха наконец смог стоять самостоятельно и не опираться на мою руку. — Но, похоже, ничего не сломал и не повредил. Только ушибся сильно. Коли, можно…

Я вынул из аптечки шприц с пентаморфоидином — военной синтетикой, отлично обезболивающей и не обладающей сильным опьяняющим эффектом, — и воткнул иглу в плечо напарника между бронепластинами. Леха сморщился. Когда средство подействовало, и Леха перестал кривиться от боли при каждом движении, я осмотрел его костюм. Там повреждения, как и у меня, тоже сосредоточились в области спины: две пластины были раскрошены, но тело не задето. Я оторвал эти сегменты брони, чтобы они не мешались.

Оставаться на месте больше смысла не имело, нужно было двигаться дальше. Мы пошли по коридору, убегающему на юго-восток. Туннель, по которому мы двигались, спускался вниз и был похож на тот, под Янтарем. Такие же бетонные полукруглые своды, опоры для кабелей на стене и потухшие лампочки под потолком. Где-то через километр коридор уперся в овальную железную дверь со штурвалом-запором. Дверь была покорежена, будто по ней били кувалдой, и открыта в нашу сторону. Леха выглянул в проем, осмотрелся, махнул мне рукой «пошли» и скрылся в проходе.

Перешагнув порог, я оказался в большом зале, размеры которого поражали воображение. Фонарей не хватало, чтобы осветить его. Несколько уровней подземных коммуникаций раскинулись на огромной площади. Зал пересекали пять или шесть веток узкоколейки, на некоторых стояли какие-то транспортные средства, названия которых я не знал. Через секунду зажегся неяркий аварийный свет — Леха нашел рубильник. Теперь можно было рассмотреть это место в подробностях.

Зал напоминал сортировочную станцию. Тут были стрелы лебедок, какие-то круглые цистерны, небольшой козловой кран. Возле одного пути я заметил возвышение, напоминающее железнодорожную платформу. Чуть в стороне стояли ящики, заботливо прикрытые брезентом. Из этого помещения начиналось несколько туннелей, расходящихся во все стороны.

Мы подошли к платформе и поднялись на нее. Там был укреплен информационный щит. Под слоем пыли нельзя было разобрать, что конкретно на нем написано. Видны были только разноцветные линии, просвечивающие через рыжую пыль. Леха смахнул грязь со щита, и мы увидели схему, похожую на схему метро. Разными цветами были промаркированы ветки этой странной подземки. Кстати, возле зевов туннелей тоже стояли цветные точки — одна или несколько. Наверное, так отмечались направления.